Просыпаться в белой и тёплой постели — очень приятно. В эти редкие моменты, когда Аврора подаёт мне свои светлые руки, я ощущаю себя сплошной нежностью и спокойствием. Вот так вот лежишь, и тихое спокойствие. Такое впечатление, что ты корабль, который пребывает у причала. Этой ночью моим причалом был Андрей. Он ещё спит, справа. Для меня до сих пор большая загадка, почему у спящих людей лицо более свято. Святость тут не выступает как праздник. Совершенно по другой причине: так получилось, что спящий Андрюша не беспокоится о своих делах. Люди часто усложняют себе жизнь, придумывая всякие проблемы и невозможности. А жизнь простая в доску, и лицо его красиво. Но нельзя сказать, что он полностью красавчик; он скорее очень-очень симпатичный. Такой себе симпатяга в 20 лет.
Вечером мы начали с поцелуев. Действие намного привлекательнее, чем звучание слова. В поцелуе можно услышать что-то девственное, ещё не тронутое, ещё не открытое и изведанное. Он может быть простым переходом к чему-то большему или стать самостоятельным произведением искусства. В этой жизни целовать можно по двум причинам: или ты его любишь, или он красавчик. Андрей красивый гей каких много (если вообще можно сказать, что геев в Украине много). В поцелуе должна быть загадка. Если не чувствуешь любви или земной страсти, то поцелуи пошловаты. Так пошло целуются пары при встрече: длительность одно мгновение. Фу! За мгновение не распробуешь вкус, не прочувствуешь его губ, его язык. За мгновение нельзя проникнуться, пропитаться им. А после поцелуя, сухие губы, как можно! Вот губы должны ещё помнить, они должны смаковать, чтобы продолжить.
Да. Вот смотрю на Андрея, как впрочем, и на любого другого красавчика, и передо мной появляется вопрос. Что делает его лицо красивым, или таким красивым? Не могу ответить, не могу понять. Тут явно что-то запредельное. Красота парня в том, что он завлекает, он манит тебя. И это влечение, могущее перерасти в страсть. Ах! Страсть. Но мало кто понимает, что страсть и страдания суть одно слово. Один корень. Приготовить яичницу, позавтракать с Андреем, смотаться в общежитие и на пары (благо они начинаются в 10). Хозяйничать по дому, и при том по чужому дому, по дому, в котором ты только гость на ночь (а большего мне и не надо), совершенно глупо и нелепо. С одной стороны парень может подумать: «Что он там капается у меня»; а с другой стороны он может совершенно нечаянно заподозрить, что я и дальше буду делать многое по дому, что, конечно же, иллюзия. Но начинать утро с того, чтобы проваляться в постели пока мой соня проснётся и начнёт что-то предпринимать в организации завтрака, я не намерен. Утро должно начаться бойко. Лёгкая гимнастика. Почистить зубы, умыть лицо. Но и будить его мне не хочется, по крайней мере, я не люблю, чтобы будили меня.
— Доброе утро! и ты уже проснулся, — я заканчивал делать салат.
— Доброе. Ты куда-нибудь идёшь?
— А ты меня удержишь?
— Грифон.
— Давай завтракать.
Мы начали завтракать и тут через некоторое время он сказал:
— Грифон, мне с тобой так хорошо. Этой ночью я был в раю.
— Ну, насколько могу предположить, в этой ситуации в раю могут быть или двое или никого.
Андрей подошёл, стал на колени и обнял. Тихо-тихо снял халат. Поцеловал в живот, в пах, взял в рот член. Андрей всегда умел возбуждать. Его красивые губки нежно делали минет. Эта та нежность, в которой чувствуется прибой страсти. Мне захотелось его поцеловать, и я рукой отодвинул его на пол. Лёг на него, и поцеловал. Языки наши сплелись. Мы ласкали друг друга. Я приостановился, чтобы снять его трусы, чтобы уровнять нас в наготе. Он накинулся, чтобы обнять — и мы с хохотом прокатились по кухни.
— Андрей, пошли в спальню, — полушёпотом сказал я. Он кивнул.
Когда мы поднялись, я взял его на руки, я почувствовал его наготу. И это ещё больше возбудило во мне страсть. Резко мне захотелось овладеть им, как я ещё не владел никем. Я уже ни о чем не думал, кроме как про Андрея, а точнее про его живое и красивое тело. Тогда им я восхищался до предела, до всякой возможности.
Положив его на кровать, я начал распаковывать последний презерватив. Остальные пять лежали в полулитровой банке с нашей спермой под кроватью. Я дал ему надеть презерватив, он любит это делать. Андрей облизал пенис, взял мазь, чтобы нанёсти её на член и одел презерватив. Я поцеловал его в губы и начал расцеловывать грудь, эту красивую, слегка накаченную грудь. Потом, не переставая ласкать, поставил на колени. Обмазал его анус. Мой член начал входить в него. Осторожно, с придыханием. Андрей почувствовал лёгкую боль, но сразу же удовольствием пропиталось его тело. С начало медленно, но потом всё быстрее и ритмичнее я всовывал и высовывал свой пенис. Моё тело было в единстве с Андреем. Сейчас так близок с ним, что готов отдать жизнь за него. Страсть раскаляла моё тело, внутреннее напряжение стремительно росло. Впихивая пенис так словно с намерением прорвать Андрюшу, всё же умудрялся ласкать его пенис и грудь. Время потеряло себя, всё исчезло, только я и он. В какой-то момент моё сознание побелело: ослепительная белёсость закрывало собой всё. Я уже не мог себя сдерживать — и сперма выплеснулась из члена. Она вылетела с такой жаждой свободы, вся одурманенная. Кончив, я лёг рядом с Андреем, а он поцеловал меня и заулыбался.
Через несколько минут я пришёл в себя и дела вновь овладели мной.
— Ладно, мой прекрасный любовник, мне пора идти.
— Мы сегодня увидимся?
— Думаю, что нет. Я позвоню тебе дня через три.
Когда я уже почти полностью собрался, Андрей подошёл ко мне, обнял со спины и нежно, интимно произнёс:
— Грифон, я люблю тебя. Я не знаю, что с этим делать. Я хочу быть с тобой. С тобой.
— Я тоже тебя люблю. Но если я не буду учится, я не смогу расти... Без интеллектуальных занятий и жить не в жизнь.
Я одел куртку и вышел. Ещё надо успеть забежать в общежитие, а потом на лекции.
ІІ
— Вы в каком-то смысле поразительный студент. — Говорил профессор. Такая постановка вопроса меня заинтересовала. Мы обсуждали маленькую, но достаточно-таки удачную мою работу по сведению некоторых типов дифференциальных уравнений к системам уравнения, где наивысшая степень определялась кратностью производной в дифоре. Какое-то мелкое тщеславие заставляло меня с большим интересом внимать каждому слову, наблюдать за мимикой, жестами, вслушиваться в голос и интонацию. Это не было стремлением к лести. И вообще лесть пошловата и тупа, она мертва, за ней нет ничего. Лести хотят те, кто хотят надежды. Им нужен мысленный суррогат того, чего у них нет. Они хотят думать, что не всё так плохо, не всё так безнадёжно и скверно у них. Лесть — это бутафория, мираж. И чаще всего это — цирк социальных отношений, когда люди выполняют этот церемониал, чтобы подтвердить кто начальник, а кто дурак. Меня это не тешит. Меня влёк другой грех: в каждом слове ловлю свой триумф, свою победу. И этот грех — гордыня, обострённый способ само выражения. — Ваша работа необычайно смела. Думаю, это тема серьезной курсовой. Тема с перспективой... Классическая задача и оригинальное решение. Вы показали хорошую гибкость ума. Но вы не развили всех следствий, и не включили некоторых принципиальных аргументов. У вас нет внешней последовательности и согласованности фрагментов. Очень дискретная работа. К тому же, ваши доказательства — большая хулиганская выходка. Вы нарочно усложнили текст тем, что понакидали туда свои воспоминания, описание семьи и своей преданности к математике. Грифон, математика — самая точная наука в мире. Туда не следует примешивать экзистенции своего пребывания в мире. — Он пожал руку коллеге и продолжил, явно собираясь прощаться. — Ладно, до. .. свидания. И на последок: у вас есть талант, но он сможет проявиться только в упорном труде. То, что мы вам читаем, конечно важно, но вот вам нужно намного большее. И это вы должны взять самостоятельно, иначе застрянете. Пока.
— До свидание. Возражать, конечно, было нечего, но так всё и было задумано. Если бы я написал в абсолютно научном стиле (к стати, сократив бы этим две или три страницы текста), то профессор бы указал на интересность работы и сказал бы что-то вроде «так держать». Всё это я знаю и так. Только безудержная гордыня заставила меня так писать. Профессор несколько слов упомянул одобрительных, а основное время указывал на недостатки. В каждом указанном недостатке я слышал своё имя. Это придаёт чувство значительности и превосходства. И больше всего меня умиляло, что профессор указывал на те недостатки, которые я допустил сознательно, которых вроде как бы и нет. Я упивался этим участим и вниманием. Моя жизнь проста, очень проста, проста в доску. Сплошное удовольствие. Совершил интеллектуальный труд — удовольствие, писал всё, что хотел, т. е. свобода — удовольствие, потешил гордыню — и опять-таки оно самое удовольствие.
ІІІ
Завершил разговор с профессором. Вдруг резко вырисовался Саша. Он смотрел так предано, мягко. Ещё совсем мальчишка, но уже по-мужски красив. Я прочувствовал в его глазах готовность к какому-то глупому поступку на подобие тех, что совершают влюблённые подростки. Ещё немного и он бы упал на колени передо мной, и начал бы признаваться в любви. Это резко оттолкнуло меня. Чем больше у него было влюблённости, тем меньше Саша мне нравился. Он пугает меня сумасбродностью и смелостью. Нам надо было расстаться. Одно дело вместе повеселится несколько ночей и даже во время белого дня, и также весело и беззаботно расстаться приятелями, ведь нам было приятно. Но теперь если я разрешу упиваться мной, жить мной, дышать, видеть мир моими глазами, я разрушу свою счастливую и простую жизнь. У меня нет и капли намерения терять свою внутреннюю свободу. Вскоре Сашка захочет взаимности. Короче, я его не люблю и с ним надо бесшумно расстаться.
— Привет Грифон. Я посмотрел в расписание — и вот решил подождать тебя. — Он остановился и пожал плечами. Я могу с ним делать всё, что захочу. Но вот беда и подлость жизни с НИМ я нечего делать НЕ ХОЧУ. Его надо увести от сюда: в университете ничего не должны знать.
— Давай пройдёмся к парку.
— Конечно.
Он чуть было не взял меня за руку.
Саша... Какой прекрасный эпизод в моей жизни. Мы впервые заметили друг друга третьего сентября, это был понедельник. Саша, первокурсник, метался по университету со своими одногруппниками. Ему было всё интересно и увлекательно. У него умные карие глаза, тёмно-каштановые волосы, короткая стрижка, бакенбарды до мочки уха. Субтильный юноша поразил меня гармонией лица. Я восхищался; восхищался Богом и Его творением. Такая человеческая красота случайна, потому что очень редка; или может быть не случайно, что она редка. Это не просто красивое лицо, это одухотворённое лицо, лицо, требующее благоговения. Именно его восхваляли греки. Восхищение заставило меня широко улыбнуться, и он улыбнулся в ответ. Мы прошли мимо по своим делам, но впечатление восторга не покидало меня весь день. Спал я, как младенец, мягким молочным сном.
Мы робко переглядывались где-то две недели. Я старше его на три года и учусь на четвёртом курсе. У нас мало что общего, и только страсть да обоюдная загадочность друг друга объединяла нас. Но для увлечения это самое лучшее обоснование. Как-то мне надо было зайти в университет после пятой пары, чтобы посмотреть расписание и оставить тезисы доклада на студенческие чтения по математике. Людей почти не было, аудитории пустовали. Я возвращался из деканата к лестнице лёгкой и спокойной походкой. Как вдруг совершенно неожиданно увидел перед собой чудо. Чистая красота. Свежевыбритое юношеское лицо манило со страшной силой, губы алые, словно караловые, зазывали. Я чувствовал в себе бешеную, еле-еле сдерживаемую силу.
— Привет. — В первый раз он со мной поздоровался.
— Привет. Как дела.
— Хорошо, пока что прекрасно, по-волшебному прекрасно.
Этого было достаточно. Я понял, что он хочет быть со мной, он хочет испить ласки моих рук и нежность моих губ. Это чувствовалось в его голосе, интонации. Надо было действовать незамедлительно.
— Идём, кое-что покажу. — Я взял его за руку, и мы быстро пошли к отдалённой 722 аудитории. Мы зашли в неё, и я закрыл дверь на щеколду. Прижал красавчика к двери и очень трепетно, словно призрака еле-еле уловимого, поцеловал его. Наши губы просто банально соединились, но я трепетал от счастья. Юноша оказался сладок, я чувствую, что целую мёд. Ёще раз, ещё, и ещё несколько раз. А потом внимательно посмотрел на его лицо — он тоже кайфовал и хотел продолжать.
Я посадил его на парту и начал расстёгивать рубашку, а он — мою. Мы продолжали целоваться, он начал посасывать мой язык. Мы были как вечно жаждущие, которым дали немного воды, и которые с жадностью выпивали всё. Сняв с него рубашку, положил на парту и начал целовать его грудь. Маленькие волоски довершали картину телесного совершенства. Его тело — сплошной дурман. Я упивался его сосками, его слегка накаченной грудью. Я хотел иметь не просто его, а каждую его клетку каждой своей клеткой. Очень нежно провёл руками по его телу. Я положил его руки за голову и чуть не сошёл с ума.
Поцелуями и ласками спускался всё ниже и ниже. Засунув руку в его трусы, почувствовал напряжённый пенис. Пальчиками поиграл с яичками, он тихо стонущее ахнул. Растянул ширинку, немного приспустил штаны. И захватил выскочивший пенис всем ртом. Что есть более вкусного, сладостного, чем пенис этого красавчика. Я облизывал с упоением. Голова как бы сама, без всякого контроля, шала вверх и вниз. Иногда играл с яичками. Минет продолжался несколько долгих и приятных минут. В какой-то момент я почувствовал скорое семяизвержение, я ускорил темп. И это произошло — сперма выплеснулась в рот и в горло. Она показалось тёплым нектаром. Проглотив её, я поцеловал любовника в губы и лёг рядом. Некоторое время мы молчали.
После Саша повернулся ко мне и положил руку на грудь. Он улыбнулся как ангел, и я действительно готов молится на него. Он сел на меня, мы посмотрели не его маленький, сморщенный пенис и засмеялись, так просто, открыто и искренне. Он лёг на меня, потёрся своей щекой о мою щёку и тихо сказал:
— Войди в меня, я хочу почувствовать это.
— Нет, я бы с радостью. Но без смазки, в первый раз, тебе будет очень больно.
Он провёл языком по моим губам. Мы начали играть нашими языками. И время от времени надолго целовались.
Саша встал на пол, расстегнул мою ширинку и начал нюхать трусы. Видно было, что запах бьёт ему в голову. Он нежно спустил трусы, а оттуда резво выпрямился мой член. Он начал целовать со ствола, всё выше и выше. Стал язычком играть с головкой. Потом забрал его ртом и начал двигать головой.
— Подожди.
Я тоже встал на пол, поставил на колени любовника, немного расставил ноги, и засунул член ему в рот. Мои руки ерошили ему волосы и игрались с ушами. Через некоторое время я начал держать его голову руками и двигать тазом. У него был самый нежный рот, мне казалось, что лучше его рта нет ничего на свете. Он был так послушен, так нежно держался моих ног. Я был в раю. Время забылось, а потом я полностью всунул пенис до горла и кончил. Я готов сделать всё, что угодно, ради него, пожертвовать всем, я готов защищать и благоговеть.
Мы уселись на полу у стенки и приходил в себя. Он обнял меня и положил голову на грудь. Мы молча просидели минуть пятнадцать. Потом я встал.
— Нам надо уходить.
Он поцеловал и, даже, прикусил сосок, потом обвёл языком вокруг и сказал:
— Ладно, идём.
Мы оделись и вышли, в коридоре никого. Вместе вразвалочку пошли...
Мы встречались довольно-таки часто. Иногда ночью шли в парк 80-тилетия ВЛКСМ и там, в захолустье на лавочке, любили друг друга. Иногда мы делали это у Днепра. А иногда, практически весь октябрь, переплывали на остров, и там совершенно нагие игрались, дурачились — нам было беззаботно и весело. Мы заходили в речку, и я имел его без смазки, без презерватива. Мы были дикие и счастливые. Это всё было по будням, а в выходные — с вечерней пятницы и до воскресного утра — мы проводили вместе. Это было возможно, поскольку на выходные все из его блока уезжали домой.
Я покупал пляшку сухого вина, он готовил ужин. Мы ели, пили и любили. За ночь я имел его от семи до девяти раз. Можно было разорится на презервативах. Саша меня возбуждал, он мне нравился. Были часы, когда он затемнял весь мир: я концентрировался на нём и познавал.
Но как бы я не был влюблён в Сашку, я никогда не забывал про математику и литературу. Просто всё время отдыха я тратил на Сашу. И действительно это был лучший отдых.
Так продолжалось пять месяцев. Пять месяцев страсти и секса. Это совсем не означает, что я хранил верность. Я спал с другими, пил с другими. Но намного реже, и это не давало такого удовольствия как с Сашей.
Постепенно, незаметно страсть мельчала. Мой любовник из полубога и идеала становился смертным человеком со своими недостатками и достижениями. Вскоре я проникся им полностью, и он перестал для меня быть загадкой, его душе оказалась исчерпаемой. В своей профессии посредственен, мало начитан. Очень любил слушать, как я рассказываю, и никогда не возражал, слепо верил всему, что я скажу. Эта покорность с одной стороны удобна и приятна; возможно он лучший любовник в мире. Весь этот сладостный сироп отравляла только одна мысль: психологически и интеллектуально мы не ровня. Наши отношения не могут перерасти в настоящую любовь, по крайней мере, взаимную, потому что в наших отношениях не было взаиморазвития. С ним я не умнею, а тупею. Поэтому отношения наши случайны, а не закономерны. Прекрасный секс, это, конечно, много, и это прекрасно, но его мало. Я стал относиться к Саше как к любовнику без перспектив, как к любовнику на несколько дней вперёд. Отказаться полностью от него мне не позволяло кое-что в трусах, но так или иначе судьба его предрешена.
Чем больше угасало безумие страсти в моей груди, чем больше холодел разум, тем больше, и на удивление с той же пропорциональностью, Саша влюблялся в меня. Он чаще говорит «мы», чаще распределяет «наше» время, хотя на самом деле это моё время. Он накидывал сети брачных отношений с дьявольской последовательностью. С какой-то женской интуицией чувствовал мой уход, и пытался удержать меня тем сильнее, чем больше я отчуждался.
Он хотел взять мою руку, но я вовремя всунул в неё работу по дифорам, которую мы обсуждали с профессором. Словно просто знакомые, мы вышли из университета и направились в парк. В будние дни так мало народу. Мы шли молча. Мы оба понимали, что сейчас с одной стороны будет сражение за любовь, а с другой — сражение за свободу, а точнее за вольности. Это решающий момент, когда мне надо убить любовь, потому что она не взаимная. Какой-то вселенский гуманизм и личная корыстная честность толкали меня на этот шаг.
Мы сели на скамейку; в парке никого нет. Некоторое время было молчание. Мой план очень прост как и всё в этом мире. Сашенька заговорит, среди любовной чуши я ему признаюсь, что не люблю его и нам надо расстаться. Это кинет его в безмолвие и избавит меня от слёз и соплей. Чтобы смягчить горечь, я предложу ему вечную дружбу. Но молчание было так долго, что мне пришлось начать первым.
— Слушай, Александр, — Саша вздрогнул, раньше я называл его только Саша или Сашенька. — Мы с тобой прекрасно проводим время. Жизнь прекрасна, если она простая. А простота её в полной подчинённости интеллекту. — Мы встретились во взгляде. У него такой тёплый и нежный взгляд. Я замялся, и не знаю, что сказать дальше.
— Ты меня не любишь. — Я сначала не понял, что он хотел сказать, но его действия повторили смысл фразы. Он встал, пожал руку, улыбнулся, прижав губы, кивнул головой. — Пока. — И ушёл.
Только теперь я понял, как глубоко он меня любит. Я видел, а точнее услышал дуновение самого основания любви. Как эхо в моём сознании вторило «Ты меня не любишь». Это был не упрёк, всякий упрёк — это торговля. Это было признание в самой искренней нежной любви. Я увидел полноту любви. Мой разум поражён, впервые в жизни правда так сильно била по голове. Настоящая любовь — высшая рациональность, намного выше всякой логики и схем. Как я жалок и мелок по сравнению с ним. Зависть прокрадывается в моё сердце и находит там восхищение.
Всё кончено. Я бродил домой переполненный страстями. Спасение искал в той же рациональности. Мне не дано любить так. И лучше расстаться, потому то я могила его души. Уже подходя к общежитию, я вспомнил фразу, которую заготовил заранее, чтобы кинуть рыдающему Сашке и уйти. «Безумию любви предпочитаю цифры».
IV
Подымаясь на лифте с колбасой и хлебом в руках, я решил, что не стоит грустить по возможностям мне не доступных, а надо радоваться жизнь не обременяя себя печалью. Хоть я и не еврей, но Моисея иногда надо слушаться. На пример, когда он запрещает грустить. Прекрасный запрет.
— О, Грифон пришёл.
— Привет.
Мои сокельники сидели за компьютером. Один лазил по университетской сетке, другой игрался.
— Вы ужинали?
— Нет.
— Хорошо, я приготовлю ужин.
Готовил я не один, все прекрасно знают про мои кулинарные способности; да к тому же как-то неприлично сидеть за компьютером, когда другой готовит.
Мы вместе поели. Мои сокельники никогда не вызывали во мне сексуального чувства. Они для меня просто друзья, люди, с которыми просто хорошо. А это не мало. Жизнь по-прежнему счастливо простая: с друзьями я дружу, а не сплю; а с любовниками я сплю, хотя дружба тут как-то с натяжкой. Любовники утоляют жажду секса, а друзья создают теплоту и комфорт. Любовников можно менять, но друзей не поменяешь и слава Богу.
Мы поели, поговорили и посмеялись. Один лёг спать, другой продолжил играть за компьютером; а я принялся за работу. Моё направление топология и теория графов. Уже прошло то время, когда я учился по учебникам. Сейчас основная литература — монографии, энциклопедии, справочники. Они сложны иногда до крику. Очень сложны, очень абстрактны даже для самой математики. Много средних работ, но есть такие, от которых получаешь удовольствие намного выше сексуального. Конечно, одно другому не мешает. Да и зачем? Но всё же прав Платон.
Ночью как-то по особому то ли потому, что тихо, то ли по тому, что звёзды. Особое состояние души: я и математика — между нами диалог, мы говорим устами друг друга.
Уже скоро третий час. Надо поспать.
V
Могут ли быть у гея друзья? В Украине, в стране, где до сих пор бытует мнение, что за гомосексуализм можно арестовать. Сколько раз мне приходилось слышать, что геи просто больные люли. Почти все убеждены, что это не естественно. И это отталкивает их. А сколько гомофобов, а сколько морального давления. В этом обществе быть геем очень сложно. И, чёрт возьми, эта опасность, латентная угроза совершенно не воспринимается как азарт, она не придаёт кайфа. Я не чувствую себя победителем общества, когда сплю с кем-то. Могу ли я по-настоящему быть другом человеку, который не знает обо мне кое-что важное. Когда он узнает, почувствует себя как минимум обманутым. Настоящая дружба с гетеро возможна, хотя она очень редка. Но редка ли сама настоящая дружба?
Есть ли у меня настоящие друзья? Только двое, и оба Саши. Всё остальное только дружественность. Это особые социальные отношения. Дружба — это очень личные, глубоко интимные отношения.
Мы выехали на природу. Купили колбасы, вина и воду, взяли картошку. Выбрали место в лесу, разложили костёр. Я не пил, уговаривали сильно, но вечером мне предстоял интеллектуальный труд: у меня не было право выпить даже глоток спиртного. Приятели это хорошо знали и вскоре смирились.
Мы хорошо провели время. Говорили о фильмах, политике, об истории Украины и некоторых аспектах нашей жизни. Алкоголь хорошо расслабляет людей, и это прекрасно. Ещё когда мы пришли в лес, меня поразило как он грязен. В моей душе возникло желание совершить какую-то акцию, какой-то PR-ход. Собрать геев в Черкассах и вместе с ними убрать лес возле санатория «Украина». И показать всему миру, что мы не просто есть, но мы ещё и общественно полезны. И пусть те, кому мы ненавистны, застрелятся. Но почти сразу же я понял, что всё это утопия.
VI
Сегодня ночью, практически раним утром, закончил сложнейшую до крику монографию Совельевского. Это повод отпраздновать. За эти две недели как я расстался с Сашкой, у меня никого не было, я не выпил ни капли алкоголя. И мне очень, очень хотелось секса. Мои сокельники поразъезжались, так что пить было не с кем. Ситуация усложнялась и тем, что с одними любовниками я порвал, а других увели. Неужто они будут ждать пока я закончу заниматься наукой. С ними надо постоянно держать контакт. Увели и ладно.
Я уже начал было подумывать, а не позвонить ли мне Сашке. «Дорогой Саша, а не будешь ли ты для меня кувшином?» Но тут меня спас звонок Натана. Это красивый хлопец моего возраста. Когда-то я соблазнил его, но недолго играясь бросил, а точнее передал другому. Моя заслуга в его жизни было в том, что я ввёл его в гей-сообщество Черкасс и Киева. Сделал его своим; и теперь он празднует свою неофициальную свадьбу с Владом. Он приглашает меня. Именно такая вечеринка мне и нужна.
Вечеринка начиналась с седьмого часа вечера. Опыт показывал, что надо прийти на полчаса позже. И тому есть прекрасное обоснование. Во-первых, прекрасная фора; во-вторых, тебя принимают как родню даже незнакомые люди; и в-третьих, ты меньше остаёшься у них в памяти. Хотя всё это слишком мелочно. На самом деле мне очень нравится приходить как непрошеный гость, которому всегда рады. Мой приход похож на сбывшуюся надежду, и это очень тешит меня.
Празднества были в каком-то доме далеко от речки. Когда я вошёл, было шумно и очень много красного цвета. Хотел найти Натана и поздравить его, но не видел. Это прекрасный повод познакомится со многими приятными людьми.
Ещё с первым поцелуем, я понял, что жизненный девиз Натана — это разнообразие. Я видел двух мальчишек четырнадцати лет — искали приключений — и несколько пенсионеров, которые с жадностью в глазах смотрели на молодых мужчин, на их лице была чётко видна старость, не в пример глазам. Было много красивых людей с широкими плечами, узкой талией и красивой попкой. Одежда только подчёркивала и указывала на эти достоинства. У многих были средние по красоте лица, так слегка симпатичные, но все они мне нравились то ли оттого, что недавно вёл монашеский образ жизни, то ли оттого, что просто люблю мужчин.
Я чувствовал себя как мышь в сыре, как кошка среди мышей, как скупердяй среди денег, так много здесь красавцев; и это било в голову. Я чувствовал себя опьянённым.
Продолжая искать, осматривался и видел много людей, у которых в глазах читается это ненасытное маленькое слово с одной согласной.
— О, Грифон!
— Привет, Натан. Я тебя ищу. — Я поцеловал его в щёку и обнял. Рядом с ним был Влад. Если Натан был похож на индуса-аристократа, в наружности которого читалась утончённость, то Влад был похож на какого-то деревенского мужлана с большим квадратным подбородком. В лице его не было высшей гармонии, зато он высок и плечист. Ничто не указывало в нём гея.
Я увёл Натана, и за столиком мы начали болтать о всём, о всём. Он рассказал про свою дипломную работу (а я в этом направлении ещё ничего не сделал, даже тему не взял), про свои приключения и отдых. И главное как он встретился с Владом. Это было в Крыму, он отдыхал эти летом на море. Я не помню эту историю во всех подробностях, но дело было примерно так. Некоторые плохие люди, узнав, что Натан голубой, окружили его и начали крепко избивать. Влад проходил мимо и случайно узнал, что избивают человека только потому, что он гей. И конечно же вступился за Натана и выиграл бой. Весь оставшийся отпуск они провели вместе. И вот до сих пор они вместе и души друг в друге не чают. Я умилился его рассказу. Тут подошёл Влад и забрал его на танец. И только сейчас я заметил, что в поведении Влада была какая-то трудно уловимая женственность не свойственная его внешности.
Очень не вовремя увёл Влад друга, я хотел расспросить про многих гостей, ну что придётся самому.
Где-то к девяти часам многие были на веселе и бурная фантазия управляла людьми. Танцевали два раза вальс, чуть больше танго, но в основном непонятно что, просто современная попса без всяких правил движения. Многие сняли рубашки и футболки. Двое мужчин лет по двадцать пять — двадцать семь были совершенно голыми. Это ин очень шло. Это было очень красиво. И действительно свадьба геев — это прежде всего гимн телу, гимн красивому атлетическому гармоничному телу. Греки бы завидовали. Было очень весело и комфортно, но надо было искать парня и уходить, иначе всё могло закончиться сном под столом.
Мы танцевали, пели караоке, пили и закусывали. Совершенно неожиданно сзади подошёл парень и на ухо мне сказал: «Давай познакомимся». Голос его был приятный, сочный по-настоящему мужской. Я повернулся и увидел улыбающееся симпатичное лицо. Он совершенно не похож на слезливого красавчика-подростка, даже наоборот в его лице проглядывалось что-то мужественное, боевое, и в тоже время что-то привлекательное. Он старше меня года на два, может полтора.
— Давай знакомится, Грифон, — я подал ему руку, он пожал её.
— Юра. Психоаналитик.
— Ха-ха-ха. Я или очень болен, или самый здоровый из здешних.
— Ты очень красив. — И не давая опомнится, повёл меня танцевать. Очень грубое нахальство раскидывать комплименты и тащить на танецпол, но в этом чувствовалась какая-то забота. И даже две заботы: о тебе заботятся как о человеке и как о понравившемся человеке. И так и так чувствуешь себя по-настоящему человеком, что, конечно же, очень приятно. Юра вёл и это был очень явный намёк, кто главный в постели.
— Юра, я актив. — Прошептал я тихо в танце. Через некоторое время он прошептал в ответ.
— А я универсал, — и облизал ухо.
Мы начали дурачится. Свадьба стала ещё веселее, и это не удивительно, ведь это свадьба весельчаков. Но мы потихоньку отклонились, и уже через двадцать минут были на бульваре Шевченко.
— Давай пройдём к Днепру.
— Пошли.
Мы шли по ночным улицам Черкасс и болтали про всякую мелочь.
— Юра, посмотри на это звёздное небо. Как ты думаешь, как на него смотрели греки?
— Древние греки? Ты любишь греческую античность?
— Да, очень. Если б можно было, я бы перенёся к грекам.
— А почему ты не говоришь к «древним грекам»?
— Потому, что эти греки до сих пор ещё живы. Они современны.
— Грифон, ты мне определённо нравишься.
— И почему это ты комплементов говоришь больше, чем я тебе, а красавчик?
Мы замолчали. В мыслях я возвращался к грекам. Как там всё было хорошо. Парень ухаживает за парнем, это любовь воспевается, она прекрасна, и как всё прекрасное легитимна. Культ красивого мужского тела — это не только культ красоты и здоровья, это ещё и культ нравственной чистоты. Нагота в Греции не скрывалась, и даже наоборот выставлялась на показ. Военные тренировались раздетыми, все от 14-тилетних мальчиков до старых тренеров-учителей. Спортсмены соревновались только нагишом. Сейчас всё это утеряно. И главное природная красота тела оторвалась от нравственности.
Вот мы у берега. Лёд на Днепре трескается, руки мои чувствуют холод воды, но это не страшный холод, Днепр родной.
— Грифончик, пошли ко мне. Я живу в двух кварталах от суда.
Я подошёл к нему, впервые поцеловал его приятные губы и сказал:
— Хорошо, пошли.
Мы уже подошли к его дому. Весь хмель выветрился на лёгком морозе. Одноэтажный дом старой, советской постройки. В доме видно было, что живёт холостяк. Мы сняли тёплую одежду и обувь. Он показал свою комнату и оставил одного, а сам пошёл включать отопление. В комнате большая двуспальная кровать, маленький стол с компьютером и много-много книг на полках.
— Слушай, Гриффи, как на счёт ванны.
— О было бы прекрасно! — это меня удивило. Юра умудрился в самой дальней комнате сделать не то что ванную, минибасеин.
— Ты осмотрись, а я сейчас приготовлю её.
Вскоре появился Юра в халате.
— Ты ещё одет? — я сделал удивлённое лицо. Он начал помогать мне раздеваться. И вот на мне только трусы. Юра вышел и принёс халат. — На одевай. — Я надел халат и снял трусы.
Мы зашли в ванную комнату, там было тепло и напарено, как в бане. Юра сам скинул и с меня снял халат. Мы посмотрели друг на друга и поцеловались. Я почувствовал как набухают мой и его член одновременно. Я опустил руку и начал играться с его яичками. Юре это понравилось, и он прижал меня к себе.
Мы легли в ванную и первые минуты привыкали к теплоте, к обстановке. Мы лежали вместе и смотрели друг на друга. Юра смотрит так пронизывающе и мягко.
— Давай поиграем в жуки, — сказал я с задором и смехом. А он схватил мои ноги и начал крутить, как карусель. Но я выкрутился и начал игриво его топить. Никогда я ещё не был так гол и так радостен. Мы смеялись взахлёб и захлебывались со смехом. Игра наша какой-то гибрид: догонялки, Греко-римская борьба, гимнастика и плавание. Играясь и смеясь, я понял, что надо отдаться на волю Юры, пусть он руководит всем вечером. Такая мысль меня поразила впервые. В какой-то миг я пережил, что чувствуют счастливые женщины, у которых есть надёжный мужчина. Как-то Юра это понял. Остановив игру, он взял меня на руки и отнёс в спальню, мокрый след был за нами. Он положил меня на кровать и поцеловал. Потом Юра начал делать массаж. Его широкие ладони массажировали грудь, живот, пах. Он гладил икры на ногах, случайно дотрагиваясь до члена. Он как бы принюхивался ко мне. Я чувствовал силу его рук, настоящую мужскую силу, это пленяло меня. Он так аккуратен и селён — он был музыкой. Потом он поднёс лицо к паху, вдохнул запах пениса. Я еле чувствовал, как он выдыхает, стараясь как можно дольше удержать воздух. Без помощи рук, ртом заглатил пенис, и стал делать минет. Я просунулся между его сильными ногами, ногами спортсмена-бегуна, и схватил ртом его болтающийся, но возбуждённый член. Как телёнок сосёт молоко у коровы, я сосал его член с упоением. Какой-то непередаваемый вкус был в нём. Руками гладил его попу, игрался с его яичками. Его член был толстый сантиметров пять, может, и больше, и длинный, длиннее моей ладони. Его головка была совершенной. Я понимаю почему фаллосу покланялись в древности. А как он делает минет. Юра совершенство: его губы идеально касались и тёрлись о пенис, а его язык давал знать о себе в самых чувствительных местах.
Он встал, его твёрдый и могучий член рассекал воздух. Он взял с полки мазь, подложил подушку под мою талию. Проведя левой рукой по груди и животу, он вдавил мазь в анус и обмазал свой член. Он медленно всовывал пенис, не намного, и высовывал его. У него толстый пенис и я чувствую это. Но его терпеливость, забота и нежность свели мою боль к манимому. Чем глубже он входил, тем больше мне нравилось. Очень приятно осознавать мужскую силу в себе. Он начал двигаться быстрее. Наши тела были ритмичны, мне казалось мы танцуем. Мы были частью целого — высшей гармонии небес. Он целовал мне грудь с таким упоением, как наверное ещё никогда не целовал.
Через несколько минут мы сменили позицию. Я стал на колени, а он сзади. В этом не было ничего животного. Я чувствую как он обнял спину своим телом. Его руки, движения, пот — всё было приятным. Не было ничего лишнего, отвлекающего. Я чувствовал наслаждение. Его дыхание звучало как песня. У нас был дуэт во многих смыслах. И вот он кончил. Этот последний миг. Это невероятно, но я всем телом почувствовал сперму, как она вылетела в моё тело. Ещё несколько сильных отрывистых движений таза и Юра замер. Вскоре он высунул член, и мы легли.
Минуты через две, Юра приподнялся и сделал лёгкий минет, играясь с яичками. Потом сел на меня, поцеловал. Взял мой член в руку и начал вставлять в анус. Как тепло у него там! Он начал привставать и садиться. Я был на пике блаженства. Юра радостно улыбнулся. И вновь чувство обострённой гармонии поразило меня. Минуты через три Юра откинул туловище назад. Держась на прямых руках, он начал двигать тазом вверх и вниз. Это придало остроту ощущения. Танец. Я был
210