Продолжаю публикацию романа Луизы Дормьен
III
УХАЖИВАНИЯ
— Добрый вечер, Луиза!
Молодой человек, полный достоинства и радушия, шагнул навстречу юной девушке, вошедшей в двери большого зала стражи. Это был сын нотариуса семьи Беске доктор Делайзе, или просто Лайзе («мудрый»), как он просил себя называть.
Зал стражи на протяжении веков полнился сударями в мундирах, всегда готовыми к защите замка. Теперь маркиз устроил из него что-то вроде атриума, лобби, где собиралось много людей, биржевиков, торговцев, они беседовали, прогуливаясь. Тридцать метров в длинну, двадцать в ширину, он позволял целой толпе бродить в ожидании приглашения к каменной лестнице в углу на приём в кабинет хозяина дома.
Так было и сейчас. С десяток людей ожидали под четырьмя висящими по углам люстрами. Луизе, которая могла войти в любую из пяти дверей большого дома, нравилось ходить этим путём. Её юному тщеславию льстило, что столько могущественных мужчин сбегаются поцеловать ей руку. К тому же ей нравилась такая демонстрация силы отца. Наконец у неё были друзья и подружки среди известных персон, часто посещавших зал стражи. Позади замка ожидал с десяток машин, как вечером перед театром в Париже.
Но молодой Лайзе раздражал дочь маркиза де Беске. Она знала его амбиции, он хотел жениться на ней. Такой брак не обиден для этого дома. На самом деле де Лайзе получили дворянство в 1570, и это очень почётно. Многие герцоги и пэры Реставрации не удержались. А в 1790 Гастон де Лайзе, мэр Тремп-Исла, не менее отважный, взял и удалил частицу из своего имени, чтобы быть настоящим гражданином города. Сын его получил образование нотариуса, и бремя старого имени покинуло его. Де Лайзе теперь был чрезвычайно богат и намного опаснее, чем маркиз де Беске. Десять тысяч гектар вокруг Беске были заложены в железные клешни нотариуса. Он мог, если б захотел, будучи умелым крючкотвором, продать кучу имущества в одночасье. Крестьяне, нерадивые и жадные, брали благосклонно предлагаемые кредиты и, когда приходило время расплаты по долгам, теряли всё.
Сегодня, если Ме де Лайзе вздумается, целые деревни будут снесены с лица земли. Сильный финансовый воротила, он был чуть ли не предназначен для Беске, они были равны. А так, как маркиз любил младшего сына Лайзе, который уже приобрёл известность в медицине за исследование сыворотки, он вполне мог выдать дочь за него. Но она под влиянием матери инстинктивно пренебрегала законниками и их потомками.
Доктор де Лайзе был достойной парой Луизе. Проницательный ум, знания, широкие взгляды — он внушал уважение даже своим родителям. Бог знает, может врачи хорошо взращиваются именно на ненависти. Но следует склонить голову перед факультетом, поразившим мир таким юношей.
Луиза немного смутилась перед Жаком де Лайзе. Обычно она встречала его с некоторой долей иронии и высокомерия, которые он спокойно воспринимал. Но на сей раз она была еще под впечатлением зрелища, предложенного ей двумя влюблёнными крестьянами, а затем кузеном с горничной. Всё это представилось в ее воображении в виде сцены между доктором и ей самой. В этом случае реальность омерзительна. Луиза, казалось, почувствовала напор мужского жезла.
Она не взглянула доктору в лицо, и он, столкнувшись с бегающими глазами, которые обычно смело встречали его, сказал:
— Мой дорогой друг, доставьте мне удовольствие прогуляться под руку перед ужином.
Луиза заколебалась, потом подумала, что не стоит показывать своё расстройство, что она, возможно, потом в своей комнате будет жалеть, что не уступила и ушла.
— Ладно, Жак! Я рада Вас видеть.
Он заметил колебания, но промолчал. Они вышли. Ночь затопила лужайку, испускала густые ароматы и прятала в тени ряды густых деревьев по бокам. В конце дубовой аллеи над беседкой на горизонте вставал молодой месяц.
— Поэзия таких пейзажей волнует, не так ли, Луиза?
Она усмехнулась:
— Иногда, но не сегодня.
Он деликатно не стал уточнять, а продолжил:
— Поэзия — одна из немногих вещей, помогающих жить. Без неё я бы не находил смысла и привлекательности в работе.
— Работа будет с вами не всю жизнь. А поэзия притупляет эмоции. Что Вы будете делать?
Он наклонился к ней:
— Надеюсь, буду любить.
Она опять усмехнулась:
— Смотрите, Жак! С самого раннего детства мы договорились ничего не скрывать друг от друга.
— Вы могли бы заметить, что я ничего не скрываю от Вас, Луиза. Третьим же предложением я делаю Вам предложение.
Она заколебалась, немного взволновалась, а затем вынуждена была ответить:
— И Вы хотите, чтобы я поверила, что будучи по профессии вынужден быть среди страшных больных, умирающих и даже мертвых, вы можете думать о поэзии и любви? Все это чистой воды фантазия.
Молодой доктор не ответил на вопрос. Минуту помолчав, он продолжил:
— Луиза, вы помните, как в n лет я звал вас кузиной?
— Да! Если вам приятно, можете называть т
ак и сейчас.
Жак, в душе горячий и крепкий мужчина, ощутил триумф. Этот ребёнок в его руках, как птенчик.
— Хорошо! Кузина…
Он остановился.
Она продолжила негромко:
— Хорошо?
— Это слово, Луиза, мне больше не нравится. Оно потеряло свой аромат.
Она нервно засмеялась:
— Возьмите другое.
— Вы разрешаете мне выбрать?
Она прошептала со вздохом:
— Да!
Он обхватил её подмышками и прижал. Она почувствовала себя побеждённой. Сильный мужчина, каких общество рождает раз в сто лет, прижимал её к своему телу. И женская плоть растаяла для любви.
— Жак!
— Луиза!
— Как ты хочешь называть меня?
— Моя милая!
У неё задрожали губы, и она прижалась к мужскому торсу.
— Хорошо! Говори…
— Моя милая, я люблю тебя, хочешь, я буду твоим мужем?
Она почувствовала себя в когтях беркута. Из глубины подавленного разума возник протест. Как так? Отдаться этому мужчине без борьбы, без сопротивления, оказаться такой беззащитной?.. Ей вспомнилась крестьянка на коленях, пытавшаяся получить радость от тупого мужика, который делал это явно без удовольствия.
— Жак, вы сейчас говорили о поэзии…
— Да, Луиза?
— И вы можете догадаться, что поэзия этой сказочной ночи полна эмоций? Вы не чувствуете, как это будоражит меня, и я не могу здесь вам ответить?
В голосе доктора зазвучал триумф:
— Правильно ли я понял, моя милая, что вы только что сказали мне «да»?
Она не отрицала.
— Этого мне достаточно. Идем, Луиза, я рад.
Она ощущала давление. Обеспокоенную в растрёпанных чувствах он подвёл её к садовой скамейке, где она наблюдала совсем недавно своего кузена с женщиной-служанкой.
— Присядем на минутку?
В приступе искренности у неё вырвалось признание:
— Я тут видела, в беседке, пару крестьян, которая…
Её лицо залилось краской. Жак не решился расспрашивать, он прижался горячим ртом к её ушку и взял мочку губами.
Ласковый голос зашептал:
— Да! Я видел… Они занимались…
Руки Жака легли на изящную грудь. Он ощутил широко расставленные ещё слабенькие грудки с торчащими сосками. Не задумываясь, дав волю рукам, он провёл по плоскому животу до изгиба бёдер. Под платьем он ощутил лихорадочный жар тела. Воля и разум постепенно исчезали в то время, как жгучее желание поднималось со дна и пронизывало тело.
Юная девушка между тем нерешительно пыталась рассказывать.
Энергия предков заставляла её закончить начатую исповедь:
— Я видела… Он взял её стоя, как зверь…
Он не говорил ни слова, его руки задрали юбки и очутились на бёдрах возле колен. Он ощутил гладкую молодую кожу и его пальцы полезли вверх. Но девушка одела трусики плотные, как купальник. Чувствовалась шероховатость ткани тонкой, как кожура луковицы. А она всё продолжала:
— И потом… своим ртом…
Жак де Лайзе больше не слушал. Он засунул руку под резинку трусиков. И полез к центру всего со всё возрастающим возбуждением. Сначала по животу, потом по тонкой шёрстке, потом по половой складке. Его рука остановилась. Оба почувствовали страшное волнение, поглотившее их до мозга костей.
Луиза, как загипнотизированная, повторяла:
— … своим ртом…
Словно подчиняясь приказу, Жак скользнул на колени между разведённых ног Луизы де Беске. Одной рукой он аккуратно опустил пояс трусиков, другой приподнял лёгкое тело, чтобы стянуть интимное бельё до середины бёдер. А потом припал к девственной складке и внезапно, как голодный хищник, впился в щель между губами горячим поцелуем. Луиза порывисто распахнула бёдра и опять сказала, будто эта фраза имела какой-то смысл:
— … своим ртом…
Доктор почувствовал, как бьётся орган наслаждения, схватил его губами. Кровь, пульсирующая в маленьком клиторе, сделала его твёрдым, как жезл самца. Половые губы раскрылись, похожие на рот. Эта плоть была бесконечно нежной.
Наслаждение вызывала смена мягкости упругостью по мере возбуждения в том числе и плоти Жака де Лайзе. Вдруг две руки девушки легли мужчине на голову, чтобы заставить эти подвижные губы, этот горячий язык проникнуть до самого позвоночника.
Жак вскочил на ноги. Он почувствовал, как по его бедру стекает его собственное наслаждение, и нельзя сказать, что это было не приятно. А Луиза в нервном порыве прохрипела низким голосом:
— Мне! Скорее!
— Тебе? Что, моя милая?
— Я хочу поцеловать его… своим ртом.
Он сказал с высоты своего роста:
— Нет, Луиза! Потом, когда мы поженимся.
— Я хочу! — Потребовала она надменно.
— Нет, Луиза!
Она сухо приказывает:
— Да!
Он упорно молчал, и юная девушка поняла, что настаивать бесполезно. Это позор. Она встала, надменно и гордо выпрямилась:
— Жак, не смейте унижать Беске. Если она хочет, он должен хотеть!
Голос её дрожал от гнева:
— Вы никогда не будете со мной, как с женщиной!
И тенью она метнулась к замку.
127