Если честно, я уже устал от Риты, и эта идея с порошком казалась мне отличным поводом подшутить над ней напоследок. Я пригласил Риту в наш ресторан, где нам всегда были рады. Мне из-за щедрости, Рите потому что почти не давала официантам работы.
И в тот вечер она заказала свой любимый греческий салат, в очередной раз рассказав мне об этом «ужасном лишнем сантиметре», который снова вернулся на её талию. Я заказал бутылку шампанского, любимого вина алхимиков и отравителей. И пока моя Ритуля пудрила носик в дамской комнате, пузырьки не оставили и следа от порошка.
— Что улыбаешься? — спросила Рита, усаживаясь.
— Соскучился, — ещё шире заулыбался я и поднял бокал.
Рита спрятала улыбку в бокале. Мне даже на мгновение стало стыдно, но любопытство взяло верх. Так пристально я смотрел в глаза Рите, пожалуй, только на первом свидании. Рита таяла от моего внимания, как первокурсница.
Не прошло и четверти часа, как Рита забеспокоилась. Она ушла в себя, нахмурилась. Когда я тестировал порошок на себе, я, как молодой щенок, смёл всё с полок холодильника, а потом ещё трижды заказывал пиццу. Видимо, Рита не была готова так же жизнерадостно наедаться.
— Может чего-нибудь поешь?
Рита мотнула отрицательно головой, поморщившись, как от зубной боли.
— Тебе нехорошо? Может уйдём отсюда?
— Нет! — вскрикнула Рита и сама испугалась своего крика. Потом застенчиво улыбнулась и сказала, как бы извиняясь:
— Может закажем чего-нибудь ещё?
Первое, что я увидел утром, открыв глаза, была злая Рита, сосредоточенно крутящая обруч. На предложение позавтракать вместе я получил такой гневный взгляд, что счёл безопасным ретироваться в ванную. Как ни странно, она ни о чём не догадалась.
После этого случая Рита неделю не ела вообще ничего, кроме яблок. Она стала раздражительной, мнительной. Случая попробовать порошок в действии снова так и не представилось. С Ритой стало невозможно находиться рядом и мы разбежались.
Сосредоточенное лицо Риты той ночью, когда она до утра «жгла» в одной постели со мной калории, всё никак не шло у меня из головы. В итоге я с маленьким чемоданчиком, на дне которого была спрятана баночка с порошком, оказался в купе поезда, мчащегося в сторону Сочи. Со мной ехала настоящая матрона с двумя детьми и замученным мужем. Мужичок старался не попадаться на глаза жене, насколько это было возможно в замкнутом пространстве, потому что, когда она видела его, то начинала либо визгливо ругаться либо отсылала в вагон ресторан. Ела она постоянно. Я представил, как подсыпаю ей порошок и она начинает поглощать еду с утроенной силой. Это могло бы стать неплохим сценарием американского фильма ужасов, что-то вроде «Кошмар в вагоне-ресторане».
К счастью, доехали мы все в целости. Я вышел из вагона последним, стараясь не замечать завидующего взгляда мужичка-попутчика, вдохнул тёплый морской воздух и бодрым шагом пошёл к наглым сочинским таксистам.
Следующие два дня были просто сказкой. Купание в ночном море, лёгкий флирт с горничными из отеля и море домашнего вина. Вечером третьего дня, перебирая вещи, я наткнулся на ту самую баночку. Уснул я с твёрдым намерением встать пораньше и пойти на «охоту».
И естественно, проспал. На я пляж пришёл, когда солнце висело в зените. В это время в море плещутся две категории туристов: те, кто моря не видел никогда и те, кто пил весь отпуск и прибежал искупаться и схватить свою порцию солнца перед отъездом домой.
Я постоял пару минут, глядя на красные от солнечных ожогов спины офисных кокетниц бальзаковского возраста и не колеблясь более пошёл к маячившему метрах в двухстах кафе. Здесь то я и увидел её. Милая блондинка, не испорченная солярием и силиконом.
Она о чём-то говорила с барменом, облокотившись на стойку, выставив на обозрение публики крепкую попку из тех, которые не нужно подчёркивать мини юбками и привлекать внимание к ней кривляньями на танцполе. Грудь её я не видел, но судя по тому, как неестественно прямо в глаза блондинке смотрел бармен, там было на что «не смотреть».
Мы разминулись у самой стойки, когда она прошла к своему столику с двумя порциями мороженого. Она действительно была шикарна. Тонкая спортивная талия вкупе с высокой грудью задорного третьего размера убивали наповал. Бармен забыл о своих фужерах и вытирал полотенцем пот со лба. Единственное, что меня смутило — блондинка была не одна. С ней был мальчик лет семи. Но пацан — не муж, а законного супруга в кафе не наблюдалось.
Я нащупал в кармане заветную баночку. Наверное она стала моим талисманом за время путешествия, потому что в голову мне пришла великолепная идея. Я пошёл к столику, старательно придавая своей мефистофелевской улыбке приветливый вид.
— Здравствуйте. Как ценитель мороженого, не мог не подойти к вам. Скажите, какой сорт стоит попробовать в этом кафе?
— Бери банановое, — моментально среагировал малец.
— Сёма, — одёрнула его блондинка.
— Хм... Думаю, ты прав, дружище, — подыграл я ему. — А вы как думаете?
Не смотреть в разрез платья блондинке действительно было подвигом, бедняга-бармен.
— В выборе мороженого доверьтесь Семёну. Она с улыбкой взъерошила его волосы.
— Значит закажем три, нет, шесть порций, — я поднял руку, подзывая официанта.
— Нет-нет. Мне, пожалуй хватит на сегодня.
— С вашей фигурой и беспокоиться в таких пустяках, как лишняя ложка мороженого?, — я почувствовал дрожь в коленях, как охотник в загонной цепи, не ясно только от чего: от остреньких скул и чувственных губ или от того, что мой план был близок к осуществлению.
Блондинка потупилась, смущённо улыбаясь.
Через полчаса я уже знал, что её зовут Настей, и что муж её где-то объедается грушами, и ещё массу ненужных подробностей, которые я пропустил мимо ушей. Вечером мы договорились встретиться на пляже. И это стало настоящим испытанием для меня.
Те несколько дней, что заняла у меня дорога и первая волна курортного угара, мужчина во мне дремал. Но спать, когда рядом с тобой находится такое чудо, каким была Настя в своём небесно-голубом купальнике, невозможно.
Она что-то весело щебетала, показывая на сына, строящего песочный замок, а в моей голове щёлкал старый проверенный армейский отсчёт, помогающий мне хотя бы внешне выглядеть собранным.
«Десять... девять... ставлю сто к одному, её грудь останется такой же высокой, когда она снимет бюстгальтер... восемь... семь... а на живот можно было бы поставить фужер с шампанским, и он бы не перевернулся... шесть... пять... четыре... когда она так подставляет шею солнцу... три... в горле пересохло... два... один... два... три...»
Всё же испытание пляжем я стойко выдержал. Настя с обожанием заглядывала в мои глаза и заливисто хохотала, когда я рассказывал ей студенческ
ие истории. Сёмка признал во мне если не отца, то как минимум старшего брата и таскал то ракушки, то крабов, то звал кататься на карусели.
На аттракционе я и начал осуществление своего плана. На следующее утро мы втроём отправились в парк. Последним в нашем плане было колесо обозрения. Настя, сославшись на боязнь высоты, осталась внизу, караулить вещи. Мы с Сёмкой забрались в кабинку.
— Хорошая у тебя мама, — начал я издалека.
— Ага, только строгая, — кивнул Сёмка, озираясь вокруг.
— Запрещает много?
— Ага, — снова кивнул он. — Ругается. Я ж бедовый.
— Ну, это дело поправимое. Есть у меня одно лекарство... которое делает добрее.
— Да ну! — вытаращил глаза Сёмка.
— Честное слово. Я начальнице своей на работе подсыпал, так она знаешь, какая добрая сразу стала!
— Вот бы мне его, меня мама гулять бы отпускала допоздна.
Я вытащил из кармана баночку и потряс ею перед его носом.
— Дарю. Если два раза в день в еду или в чай подсыпать, то человек становится добрым, как... в общем увидишь. Только мама об этом ничего знать не должна, иначе не подействует.
Сёмка с серьёзным видом спрятал баночку в карман.
Тем же вечером Семён удостоверился, что банка моя — действительно волшебная. Гулял он до позднего вечера. А мы с Настей в моём номере знакомились настолько близко, насколько это вообще возможно. У Насти было сногсшибательное тренированное тело. Грудь, как я и предполагал, держала форму великолепно, а заодно и мой взгляд. Да она и сама это знала, поэтому так любила позу наездницы.
Уже стемнело, когда мы пошли в её номер. Я принялся готовить чай. С улицы прибежал Сёмка. Настя чуть поворчала насчёт того, что он задержался и юркнула в душ. Я подмигнул ему заговорщически и указал на чашки. Он мгновенно всё понял, достал из кармана мою баночку и насыпал чайную ложку в чай, как я и учил.
Мы попили все вместе чай. Настя, как обычно отказалась от сладкого. Я пошутил насчёт того, что те, кто не ест после шести, рискуют проснуться в полночь у холодильника.
Утром, когда я постучался в Настин номер, мне открыл Семён. Настя сидела на кухне и уплетала бутерброды. Вид у неё был, как у нашкодившей кошки.
— Ну что, пойдём в кафе? — спросил я.
— Я только переоденусь, — торопливо ответила Настя.
Когда она вышла в комнату, Сёмка подмигнул мне:
— Утром, всыпал двойную дозу. Ругалась, что рано встал и разбудил.
В кафе я начал подозревать, что Сёмка всыпал в Настин утренний кофе едва ли не полбанки порошка. Из кафе мы выбрались только в полдень и, раз уж на пляж идти было поздно, завернули в другое кафе, где и пробыли до самого вечера.
Сёмка, съел столько мороженого, что осоловел и уснул у меня на руках, пока мы шли в отель. Мы уложили его спать в моем номере, а сами пошли в Настин. Когда я вышел из душа, Настя обнажённая стояла перед зеркалом. Нет, она не изменилась кардинально. Но всё же это была уже другая Настя. Куда-то делась резкость линий животика, запястья не были уже такими беззещитными.
Настя увидела меня, смутилась и нырнула под одеяло.
— Иди ко мне.
Вот так раз. Куда только подевалась вчерашняя львица, демонстрировавшая мне каждый сантиметр своего тела. Теперь, когда сантиметров стало больше, Настя превратилась в небывалую скромницу. Она норовила спрятаться подо мной от меня же, а когда мы закончили, убежала в душ, завернувшись в простыню.
Наутро, я по привычке, поцеловал задумчиво сидящую за столом с чашкой кофе Настю. Щёчка её стала нежнее, мягче. Я не удержался и поцеловал другую пухленькую щёчку.
— Скажи мне, я толстая?
Раньше этот вопрос меня жутко раздражал. Сегодня я только рассмеялся.
— Нет, конечно.
— Врёшь. Я в зеркале в ванной еле помещаюсь, — Настя обиженно надула губки, едва не плача.
— Брось. Ну, хочешь, пойдём на пляж и я тебе покажу, что значит быть толстой?
Настя расхохоталась и пошла одеваться. Я посмотрел ей вслед. Попка из крепкого русского орешка медленно, но верно превращалась в соблазнительную латиноамериканскую. Я торопливо допил кофе и пошёл вслед за Настей.
Сёмка снова сработал как настоящий диверсант. Бутылка с минеральной водой, которой Настя решила было питаться до самого отъезда из Сочи, оказалась заряжена хорошей дозой моего порошка. В итоге мы с Настей причастились армянской, грузинской и осетинской кухни сразу в нескольких забегаловках. На пляже Настя дольше обычного не хотела вылезать из воды. Даже «земноводный» Сёмка замёрз и запросился в отель. Как ни торопилась Настя, надевая на не успевшее высохнуть тело платье, я отметил, как соблазнительно стал делить купальник Настино тело. На месте лямок появились милые ложбинки, которые было очень приятно ощущать, когда я обнимал её. Если раньше руки мои норовили соскользнуть пониже, то теперь я с удовольствием обнимал её за плечи. Они округлились и эта приятная налитость была символом моей победы.
— Надо купальник новый купить, — задумчиво сказала Настя, тут же смутилась и сменила тему. А я сделал вид, что мне нужно завязать шнурки и отстал, чтобы лишний раз посмотреть на аппетитную спинку, всё явственнее рвущуюся из лямок купальника.
Сёмку забрала на аттракционы пожилая пара, хорошие знакомые Насти. Так что вопросов о том, чем заняться у нас не возникло.
Она снова попыталась скрыться под простынями, но не тут то было. Каким бы я был художником, если бы позволял своему творению прятаться от меня! Простыни отправились в угол. Я на несколько секунд навис над Настей. Как будто и не было между нами нескольких ночей. Настя, как записная скромница прикрывалась руками.
Я отметил, что бёдра её стали гораздо плотнее, так, что и не нужно было сжимать их так сильно в порыве застенчивости, чтобы скрыться от меня, а живот превратился в уютный холмик. Рубенс в этот момент казался мне жалким маляром. Он всего лишь брал готовых натурщиц и писал с них картины, а я стоял в этой цепи гораздо выше художника. Я оказался способен переделать женщину.
Я проснулся раньше Насти и долго смотрел на неё. Щека, которой она прижималась к подушке, покраснела. В сочетании со стойкой к загару белизной её кожи получалось то, что называется «кровь с молоком». Гордая попка теперь была задорно и смешно оттопырена. Настя перевернулась на живот, как будто специально давая мне возможность рассмотреть её всю. Вчера ночью, как ни пряталась Настя среди подушек и простыней, я заметил, что грудь стала больше, даже соблазнительнее, но стала «вести» себя гораздо фривольнее: то старалась выпрыгнуть из разреза маечки, то «просилась» мне в руки сильнее обычного.
У бассейна я встретил Сёмку.
— А куда это вы с чемоданом? Мы сегодня будем гулять?
— Нет, Сёма, сегодня вы с мамой гуляете без меня, — задумчиво сказал я. — Кстати, порошок остался? Ну, бывай, Семён.
И я, сжимая баночку в руке, толи как шаман сжимает свой счастливый талисман, толи как художник свою любимую кисть, широкими шагами направился туда, где красноватые лучи утреннего сочинского солнца красили в розовые цвета белое платьице очаровательной стройной брюнетки, шагающей по тротуару в гордом одиночестве. Я опять шёл изменять этот мир.
360