Часть 1
Хельга бродила в зарослях леса, расположенного неподалёку от владений её мужа. В летнюю пору мелкий пушной зверь облачается в красивую тёмную шкурку, за которую можно неплохо выторговать у прибывавших на мену (торг) восточных купцов. Девушка хотела проверить расставленные позавчера силки и капканы — не попалась ли в них пышнохвостая куница или лиса.
Утреннее солнце ещё не начало палить землю жаркими лучами, а лёгкий ветерок давал такую долгожданную после душной ночи прохладу. Эта ночь особенно не задалась, поскольку строгий и властный муж Хельги, могущественный ярл (высший титул в иерархии в средневековой Скандинавии после короля) Асгрим, вновь грубо овладел ею, твердя, что хорошая жена должна родить своему мужу наследника. Хельге оставалось лишь покорно ждать, пока он удовлетворит свою похоть, а после отвернётся, громко захрапев во сне.
Хельга была дочерью простой скандинавской женщины и прославленного воина. Хельг, в честь которого назвали дочь, обладал невероятной силой и мужеством, скандинавы называли таких берсерками. Он был одним из уважаемых военачальников в войске короля Харольда Косматого. Хельг отправился к Одину во время битвы с дикими степняками — его тело пронзили одиннадцать стрел, а живот был вспорот тяжёлой печенежской саблей.
Брачный союз с Асгримом был идеей Тьордлейн, матери Хельги.
«Не гоже дочери любимого сына Одина шататься праздной (незамужней) девкой! Того и гляди, пастух какой-нибудь завалит, кому потом такая нужна будешь?» — строго приговаривала мать всякий раз, когда шестнадцатилетняя девушка противилась замужеству.
В конечном счёте Хельга была довольна своей жизнью — она была владычицей большого ярлового поместья, распоряжалась по хозяйству, следила за работой на полях, распределяла запасы на зиму, принимала нарочитых гостей. Всё бы ничего, да только вечно охочий до плотских утех муж донимал её страшно. Хельга считала, что стыдно дочери могучего воина раздвигать ноги и стонать, как какая-то чернавка (служанка).
Проводя в подобных мыслях свои поиски, Хельга не заметила, как забрела в глубокую чащу леса, тропинка давно сменилась торчащими из-под земли корягами, поросшими сорняком и мхом. Неожиданно девушка услышала треск сухих веток, шелест листвы, а после резкий звук, словно тяжелый мешок повалился на землю. Далее послышались громкие отрывистые слова, будто кто-то самозабвенно бранился. Речь, кажется, русская.
Выхватив из ножен небольшой охотничий кинжал девушка приблизилась к раскидистому дубу, за которым, вероятно, и прятался пришелец. Подкравшись достаточно близко, она сделала бесшумный выпад рукой, и не промахнулась — клинок лёг точно на горло сидящего у дуба человека.
— Говори, кто ты, и что ты делаешь во владениях ярла Асгрима, а не то пущу тебе кровь, да поможет мне Один!» — запальчиво прошипела девушка в ухо недругу.
— Крови моей и так уже вдоволь вытекло, ты бы мне лучше воды поднесла, красна девица, — послышался негромкий задорный мужской голос.
Хельга мигом обошла дерево, не отводя клинка от горла незнакомца:
— По-нашему разговариваешь?
— Ага, разговариваю! — весело откликнулся мужчина, — ещё и спеть могу, хочешь?
— Лучше назовись, кто будешь, и как сюда попал? — немного успокоившимся голосом повторила вопрос ярлова жена.
— Лютом звать меня, краса! Прогуливался я по лесу твоему дивному, да вот умаялся, отдохнуть решил маленько, — всё также невозмутимо говорил путник на слегка ломаном скандинавском языке.
Взгляд Хельги переместился на подёргивающееся плечё мужчины — из окровавленной сорочки торчала толстая оперенная стрела, из которой то и дело струйками брызгала кровь.
— Кто это тебя так? А может ты вор? Украл чего-нибудь, вот тебя стрела хозяйская и догнала! — снова насторожилась девушка.
— Это на меня Перун (верховный славянский бог) прогневался! — рассмеялся молодчик, — я с его волховками (жрицами) любился сладко, теперь он в меня стрелы мечет!
— Не потешайся над богами, не то беда случится!
— Да какая же беда, когда такая мавка (рус. лесная нимфа) меня встретила! — заигрывающее промолвил Лют.
— Ты не балуй, иначе оставлю тут одного помирать! Вот что мне с тобой делать, Лют-растлитель перуновых волховок? — вздохнула Хельга.
— Напои, откорми да приласкай, раз такая сердобольная, — усмехнулся Лют.
— Цыц, пёс шелудивый! Идти-то сможешь? Здесь недалеко землянка есть охотничья, там поесть можно, и оправишься немного, — девушка кивнула на окровавленное плечё.
— С тобой, моя Лада (рус. богиня любви), хоть на край света! — радостно воскликнул парень.
Не обращая больше внимания на заигрывания, Хельга спрятала клинок в ножны, приблизилась к парню, и обхватила его под руки.
— А теперь встать попробуй! — скомандовала она.
Лют тяжело подался вперёд — от большой потери крови тело слушалось плохо, голова кружилась, ноги подкашивались.
— Ну же, боров, и откуда только такой откормленный взялся! — под тяжестью мужского тела девушка тоже начала опадать.
Всё же парень устоял и постепенно начал идти. Шли они совсем недолго, как вдруг показалось покатая крыша землянки, наполовину утопленной в грунт.
— Пришли! — радостно воскликнула Хельга. Тащить на себе тяжелое полуобмякшее тело парня ей было уже невмочь.
Внутри домика был расположен небольшой очаг, у стен стояли глиняные миски и горшки для стряпни, в дальнем углу располагалась большая земляная насыпь, служащая кроватью. Насыпь была устлана соломенной периной и большой волчьей шкурой — землянка предназначалась для охотников, решивших заночевать в лесу.
— А что, совсем даже недурно! С такой-то хозяюшкой я тут до старости жить готов! — весело сказал еле живой Лют.
— Тебе бы до завтрашних сумерек дожить, несчастный, — раздражённо отозвалась Хельга.
Осторожно уложив парня на шкуру, девушка побежала к ближайшему источнику за водой, предварительно разведя огонь в очаге. Стрела всё ещё торчала из плеча Люта, и её необходимо было как можно скорее вытащить.
Вернувшись в землянку с полной крынкой воды, Хельга поставила её на огонь, сама принялась толочь в ступке только что сорванные травки и соцветия.
— А я прямо извелся весь, думал, не придёшь ко мне больше, — прохрипел парень, всё ещё пытаясь изобразить веселье.
Хельга посмотрела на него — на лице ни кровинки, губы посинели, даже пот на лбу высох.
— Стрела-то отравленная, — медленно самой себе протянула девушка, понимая, что если не вытащить её и не высосать из раны яд, парень обречён на долгую мучительную смерть.
Хельга несколько раз видела, как местная бабка-знахарка делала подобное, когда какой-нибудь охотник, пораненный своими же в кураже погони, попадал к ней на исцеление. Как будто ничего сложного, любой сможет справится!
Уверенно взявшись одной рукой за основание, второй рукой горе-целительница попыталась сломать стрелу. Резкая боль в загноившейся ране будто бы вернула парня к жизни — он завыл, как раненый лось, даже привстал немного.
— Терпи, искуситель перуновых дев, — подбодрила его девушка, — немного осталось.
На третий раз стрела не выдержала и сломалась — теперь из плеча торчал совсем небольшой колышек. От перенесённых мук Лют потерял сознание, чему Хельга даже обрадовалась:
«Не будет мешать своими криками, вопит, как баба во время родов!»
Смачивая рану тёплой водой, убирая выступившую кровь, девушка потихоньку вытащила застрявший в плоти наконечник. Теперь дело за малым — высосать из раны яд. Охотничьим кинжалом лекарка распорола сорочку на теле парня, обнажив его торс. На секунду Хельга обомлела от увиденного — широкие плечи плавно переходили в крепкие, налитые мускулами руки, выступающие мышцы на безволосой груди с двумя маленькими коричневыми сосками вздымались над каменной бугристой брюшиной. Такого красивого мужского тела Хельга никогда прежде не видела, и что-то как будто ёкнуло у неё в груди, по телу стала разливаться сладкая истома, сильно потянуло внизу живота. Но девушка тут же отогнала от себя эти ощущения, сосредоточившись на своем деле.
Она быстро прижалась губами к ране, и стала понемногу высасывать багровые сгустки крови, выплёвывая их себе под ноги. Когда в ране не осталось гноя и сукровицы, Хельга приложила растолченную лечебную травку и найденную в землянке чистую ветошь. Довольная свей работой, она ещё раз осмотрела тело парня — вымытая от крови и грязи кожа приобрела ровный красивый оттенок, тугая грудь вздымалась с каждым вздохом мужчины, под пупком виднелась тоненькая поросль светлых волос, ведущая к мужскому органу. Хельга взяла податливую руку парня в свои, и положила себе на плечё. Она опустила руку чуть ниже, на грудь, затем всё ниже и ниже, приближаясь к своему заветному месту.
— А ты ведь любишь крепкие мужские руки? — послышался тихий насмешливый голос Люта, — вот погоди, оправлюсь немного!
— Размечтался, собака! — резко отряпнула от него Хельга — благодари своего Перуна, за то, что не прирезала тебя там, возле дуба, — и уже чуть мягче добавила — завтра утром приду, принесу какой-нибудь снеди, и повязку сменю, а ты поспать постарайся!
— Да какой уж тут сон! Всю ночь тебя буду ждать, глаз не сомкну, моя спасительница! — нежно промолвил Лют.
Ничего не ответив, Хельга быстро вышла из землянки и направилась восвояси.
***
В большом светлом зале ярлового поместья к вечеру было оживлённо. Служки то и дело шныряли меж лавок и табуреток, поднося на стол аппетитные дымящиеся яства. На лавках за вышиванием, ремеслом, или простой болтовнёй расположились сёстры и племянницы Асгрима с мужьями и детьми, родственники, прибывшие погостить. Появление в зале Хельги не вызвало особого внимания, однако присутствующие глядели на неё как-то по-особому, мужчины — с насмешкой, женщины — строго и осуждающе.
Когда в зал вошёл Асгрим, все дружно его поприветствовали и стали рассаживаться за стол — приход ярла означал, что можно было начинать трапезу. Отдав все необходимые почести богам, большая семья стала дружно греметь мисками и кувшинами, не переставая болтать и расспрашивать гостивших родственников о новостях из далёких стран.
И только ярл, подле которого на правах жены сидела Хельга, был чернее тучи. Закончив есть, он коротко попрощался с присутствующими, затем взял жену под руку и почти волоком потащил в свою одрину (спальня). Комната, где почивали княжие супруги, была не очень большой, но уютной — огромное деревянное ложе с балдахином на византийский манер, устланное звериными шкурами, под стенами резные лавки и подсвечники, в углу стояла большая лохань с водой. Комнату освещали несколько десятков свечей, заранее зажжённых предупредительными служками.
— Где тебя носило до самых сумерек? — сурово спросил ярл.
— Не сердись на меня, Асгрим, я в лесу заплутала, только под вечер на тропинку вышла, — попыталась изобразить спокойствие Хельга. Сердце её ушло в пятки.
— Ты с пятнадцати лет в этот лес бегаешь, небось, каждую травинку там знаешь, а тут вдруг заблудилась?! — повысил голос мужчина.
— Не нарочно я! В капкан лисица попалась, я ей шею свернуть думала, а эта шельма вырвалась и ноги от меня! Заманила она меня в чащу, я с тропинки сошла, вот и заблудилась! — на ходу выдумывала Хельга, испугавшись, что муж уже знает о дневном происшествии.
— Не дури, девка! Если прознаю, что обманываешь меня! — занёс огромный кулачище Асгрим над вжавшейся в стену женой.
Хельга зажмурилась, готовясь к худшему, но рука ярла медленно опустилась, глаза перестали гореть яростью. Присев на ложе, он обхватил чело руками, тихо проговаривая:
— Не держи на меня зла, Хельга. Я знаю, что не мил тебе, но мне без тебя не жить. Ты моё солнце, мой воздух, моя вода, моя жизнь... Если с тобой что, я тут же отдам свою душу Одину...
Хельга приблизилась к мужу, положила свои маленькие ручки на его большую косматую голову, покрытую длинными светлыми, как зола, волосами. Ей стало жаль Асгрима, а ещё невыносимо стыдно, за то, что она его обманула.
— Хельга, радость моя... — ярл порывисто уткнулся девушке в колени, стал ловить и целовать её руки, задрал подол длинной юбки, осыпая поцелуями её восхитительные ножки. Его поцелуи становились всё значительнее и настойчивее.
— Разденься! — хрипло скомандовал ярл, — сбрось с себя одежду!
Хельга залилась краской, услышав просьбу мужа. Прежде она никогда не обнажалась перед ним, поэтому сейчас была удивлена и напугана его приказанием.
— Покажи мне себя, прошу тебя! — стоя на коленях в жарком бреду взмолился Асгрим.
Хельга немного отошла, резко дёрнула шнуровку на груди, сбросила летнюю сорочку с холщёвой юбкой, и предстала перед мужем в полной красе. Она испытала прилив жгучего стыда, однако ей казалось, что так она заглаживает свою вину перед супругом. Её тонкий стан юной нерожавшей девушки плавно переходил в округлые пышноватые бёдра. Грудь девушки была небольшой, но упругой и свежей, на вершинах покоились два алых бутона, затвердевших от холода и неловкости. Тонкие длинные руки девушки неловко прикрывали пучок светлых волос внизу живота, которые обрамляли тёмно розовую щёлочку. Довершением этого живого изваяния была длинная копна сплетённых в тугую косу светлых волос, доходивших почти до колен. Большие голубые глаза девушки были прикрыты пышными ресницами, маленький точный ротик следка подёргивался, будто она собиралась заплакать.
Впервые за всё время Асгрим увидел свою жену обнажённой. Он молча рассматривал её, переводя взгляд с шеи на грудь, с груди на живот. Все женщины, с которыми спал ярл, были раскованны и дерзки, и выглядели настоящими распутницами на фоне этого испуганного стыдливого создания. И это Хельга, его жена, его собственность, которой он владеет безраздельно. И хочет владеть прямо сейчас...
Сорвав с себя сорочку и богато украшенный серебряный пояс, Асгрим буквально бросился на девушку, подхватил её на руки и швырнул на ложе. Хельга уже приготовилась к тому, что ярл, снова грубо и быстро подомнёт её, а пресытившись, захрапит, как медведь. Но сегодня было по-другому...
Мужчина стал нежно порывисто целовать шею девичью шею, спускаясь на грудь, играя языком с её сосками, порой слегка их покусывая, но от этого становилось только приятнее. Его сильные жилистые руки страстно мяли тело Хельги, перемещаясь с груди на бёрда и ягодицы. Асгрим тяжело дышал, и даже тихонько постанывал, когда ощущал у себя во рту вкус сладкой девичьей плоти.
Не в состоянии больше себя сдерживать, мужчина обнажил свою крайнюю плоть, которая, казалось, вот-вот лопнет от напряжения, и уверенным движением ввёл его в горячее лоно своей жены. Вопреки всем ожиданиям, в этот момент Хельга вскрикнула от нахлынувшего наслаждения, а не от боли и отвращения. Она, ощущала, как легко мужской стержень вошёл в неё, ощущала, как горячо и влажно стало внутри. Ей казалось, что мужнин орган заполонил её всю, настолько туго обнимали его стенки влагалища. Первый раз в жизни она от души отдалась своему мужу, отдалась без остатка и памяти, ей было неописуемо хорошо.
От такого чувственного напора Асгрим не смог долго сдерживаться, и бурно излился в Хельгу. Выйдя из неё, он нежно, по-отечески, поцеловал супругу в лоб, затем отвернулся и почти сразу уснул.
Хельге не спалось. Она снова и снова вспоминала, как стонала и извивалась под мужем, как позволяла трогать и целовать себя, как он обезумел при виде её нагого тела. И вспоминала обнажённую грудь беспомощного Люта, которой она касалась губами и языком, запах его мужского тела, перемешанный с душистыми травами. Уж не из-за него ли сегодня она кричала, как последняя волочайка (потаскуха), мечтая, чтобы огромный кол Асгрима не выходил из неё никогда?
Лют... Как он там? Вдруг ему плохо и больно, вдруг яд остался в ране, и парень не доживёт до утра... И тогда Хельга больше не прильнёт к нему, не услышит аромат его тела, не вкусит его плоти, не почувствует тепло его рук на своей груди... С этими мыслями Хельга ворочалась всю ночь, время от времени трогая горячий пульсирующий очаг меж своих бёдер.
Хельга проснулась ранним утром, и обнаружила, что мужа уже нет рядом. Наскоро умывшись и одевшись, она выбежала на шумное подворье, где служки готовили коней и провиант для Асгрима и десятка его охранников. На дворе появился сам ярл, и уловив вопросительный взгляд супруги, направился к ней.
— Хельга, сердце моё! Благородный Харальд желает видеть меня на военном совете. В Нормандии неспокойно, то и дело вспыхивают смуты, король боится, что его неспокойные сыновья вновь расколют государство на уделы.
— Возвращайся поскорее, Асгрим, я буду ждать тебя, — нежно промолвила девушка.
— Радость моя, вся печаль и тоска этого мира обрушилась на мою голову. Береги себя и будь мне верной... и, — Асгрим понизил голос, — подари мне наследника...
На нежные речи больше времени не было. Ярла отвлекли от жены, завалив делами и приготовлениями к отъезду. Теперь ничто не мешало Хельге пойти в закрома, и набрать тугую кожаную суму всяческой снеди и сухой чистой ветоши. К тому же, нужно было зайти к знахарке, и попросить у неё лечебных травок. Медлить было нельзя, если она хочет попробовать на вкус лютовы уста...
***
Яркий солнечный свет ворвался в тёмную затхлую землянку, когда Хельга распахнула дверь. Привыкшие к полутьме глаза Люта будто ослепли на мгновение, к тому же, после тяжёлой мучительной ночи, он не сразу пришёл в себя.
— А я уж думал, это жаворонок ко мне прилетел, забрать в светлый Ирий (славянский Рай, ключи от которого по поверью находились у вороны, а потом у жаворонка), — слабым, но бодрым голосом нарушил тишину Лют.
— Всё дурака валяешь? Значит, дело на поправку идёт, — миролюбиво отозвалась Хельга, — поесть тебе надо, иначе откуда силы-то возьмутся!
С этими словами девушка достала из сумы вяленую оленину, зайчатину, редкий в этих краях пшеничный хлеб, кое-какие фрукты и орехи.
— Вот, подкрепись, как следует, а я пока отвар приготовлю — рану промыть надо!
Вопреки её ожиданиям, парень не разлился очередными шутливыми комплиментами, а жадно принялся за еду. Видимо, он голодал несколько дней.
— Язык проглотишь, ненасытный! — подтрунила Хельга, — оторвись-ка от еды, мне нужно рану твою осмотреть.
Девушка опустилась перед заметно оживившимся мужчиной на колени и аккуратно сняла ветошь с плеча. В целом рана выглядела неплохо — кое-где едва начала затягиваться кожа, исчезла синева, сошла припухлость.
— Здоровый ты лось! Через пару деньков вновь уже по волховкам бегать сможешь, — ободряюще произнесла Хельга.
— Зачем же мне волховки, когда сама Фригг (богиня любви и брака у скандинавов) подле меня хлопочет? — прошептал возле самого уха Лют.
— Уймись, дикий, не то и вправду брюхо вспорю, — игриво промолвила девушка, однако, не отшатнулась, не оттолкнула, как сделала бы это вчера. Пылкое соитие с мужем сделало своё дело — Хельга больше не боялась прикосновения мужчины.
Нежными движениями девушка оглаживала место вокруг раны смоченной в отваре ветошью, убирая скопившуюся за ночь сукровицу. С каждым её прикосновением тело Люта немного вздрагивало, длинные светло-русые волосы парня колыхались у её лица, щекоча глаза и нос.
— Сейчас будет немного больно, — предупредила Хельга, и одним быстрым движением надавила тряпкой на рану.
Лют резко подался назад, при этом издав тяжёлый гортанный звук, похожий на рык дикого зверя. Так восклицает мужчина, когда входит в тугое лоно женщины.
— Ты и впрямь извести меня задумала! — притворно озлобился Лют, — больно же!
— А ты терпи! Чай, не девица, чтобы от пустяковой царапины в обморок плюхаться!
Закончив обрабатывать рану, Хельга приложила свежую толчённую травку, ту, что дала знахарка, и накрепко перевязала плечё.
— Ну вот, скоро совсем как новый будешь! — ободряюще промолвила девушка, и неожиданно поникла. Ведь больше ей нельзя было трогать Люта, проводить пальцами по тугим налитым силой мышцам, тёплой коже, чуть выпирающим соскам на груди парня.
Лют будто угадал мысли Хельги, ловко схватил её руку, и поднёс к своей груди, там где быстро и порывисто билось сердце.
— Тебе ведь нравится меня касаться? — тихим голосом спросил мужчина, — тебе не нужно этого бояться или стыдиться.
На мгновение замявшись, Хельга мягко, едва касаясь, стала водить пальцами по груди парня, нежно оглаживая ореолы сосков, опускаясь ниже, на красивый рельефный живот с тонкой светлой порослью, борясь с желанием опуститься ниже.
— Я тоже хочу тебя потрогать, — прошептал мужчина.
Чуть дрожащей рукой Лют коснулся щеки девушки, медленно провёл ладонью вдоль шеи, опустился на ключицу, затем ниже, где из-под лёгкой летней рубахи виднелся затвердевший от напряжения маленький девичий сосок.
Девушка всё ещё стояла на коленях перед мужчиной, боясь пошевелиться, боясь спугнуть эти сладостные ощущения, боясь, что если она хотя бы легонько вздохнет — он исчезнет, развеется, как хмельное наваждение.
Превозмогая боль в плече, Лют быстро поднял обомлевшую девушку, и усадил себе на колени. Хельга понимала, что именно сейчас она должна отвесить парню смачную оплеуху, выйти вон и навсегда забыть сюда дорогу. Так поступила бы достойная своего мужа жена. Но Хельга не уходила, напротив — она наслаждалась тем, как Лют целовал её в шею, легонько проводил по ней языком, слегка покусывал зубами. Его руки уже без стыда вовсю разминали её небольшую упругую грудь, уделяя особое внимание твёрдым, как камень соскам. Хельга никогда раньше не ощущала подобного, никто и никогда не трогал её так — каждое прикосновение Люта отзывалось тянущей и ноющей болью внизу живота.
Девушка густо покраснела — льняная юбка под ягодицами была насквозь мокрая, как будто она справила малую нужду. Был и ещё один повод для волнений — ощущение чего-то очень твёрдого, горячего, пульсирующего и подрагивающего под собой. Хельга с ужасом поняла, что тело Люта уже господствует над его разумом, и он в любой момент дерзко подомнёт её под себя.
— Лют, не смей! — попыталась вырваться тяжело дышащая девушка, — пусти сейчас же, не то закричу! Прибегут охотники, и от тебя мокрого места не останется!
Парень пропустил её угрозы мимо ушей. Ловким движением он проник ей под юбку, пальцы скользнули по бедру, и припали к очагу сладостных ощущений. Нащупав маленькую твердую горошину в складках влажной кожи, Лют стал не торопясь массировать это бугорок, всё ускоряя темп.
И тут случилось то, чего Хельга совсем не ожидала. Всё её тело на мгновение разобрала сильная судорога, руки и ноги одновременно отнялись, внизу живота чувствовались резкие спазмы и пульсации. Лют все не убирал руку с заветного места, поэтому сладостные ощущения продолжались особенно долго.
Наконец мужчина оставил Хельгу в покое, чтобы она немного пришла в себя после бурной разрядки. Девушка находилась, будто в полудрёме. В ушах гудело, перед глазами плыли круги, тело сделалось невероятно тяжёлым и непослушным. Девушка облизнула пересохшие губы, и хотела приподняться на ноги, однако Лют нежно, но властно удержал её:
— Куда же ты, Лада моя? — прошептал он, — я ведь тоже хочу утешиться...
Мужчина резко уложил девушку на лежанку, скользнув по ней диким взглядом.
— Скинь сорочку, покажи мне себя, — тихо проговорил он, — я хочу посмотреть на тебя, Хельга, — первый раз он назвал её по имени.
«Я хочу посмотреть на тебя!» — эхом пронеслись в голове изменницы слова Асгрима, горячо любящего мужа. О нем не хотелось сейчас думать, как и том, что он сделает, если узнает, что Хельга отдалась другому.
Но пути назад не было. Девушка резко встала с лежанки, отошла немного, чтобы Лют смог её как следует разглядеть, быстро сняла, почти сорвала с себя всю одежду, и гордо посмотрела любовнику в глаза. На этот раз она не опустила взгляд, не прикрыла стыдливо поросль внизу живота, на устах была лёгкая игривая улыбка, а во взгляде был яростный призыв.
— Ты тоже разденься, русич! — приказала она, и Лют, повинуясь, стянул с себя кожаные портки, немного помешкав с сорочкой из-за боли в ране.
— Ну что, люб я тебе, дикая ты шельма? — с напором спросил парень.
Люб... Ещё как люб... Теперь, совсем без одежды, мужчина казался ещё стройнее и крепче. Тонкая талия плавно переходила в тугие упругие бёдра, ноги Люта походили на лапы молодого барса — покрытые светлыми волосами, прямые, налитые силой. Взгляд Хельги переместился на торчащий напряжённый орган. Никогда прежде девушка не видела мужской стержень так близко и так отчётливо. Длинный и толстый, он вздыбился вверх, будто обращался к небу и солнцу, по всему стволу проступали тонкие изгибистые жилы, основание утопало в копне чуть кучерявых взъерошенных волос.
— Чего же ты ждёшь, Лют, перунов сын? — с вызовом спросила Хельга, — или испугался?
Забыв про ноющую рану, Лют резко притянул осмелевшую любовницу на себя, и они вдвоём завалились на волчью шкуру. Удерживая девушку за ягодицы, быстрым движением руки мужчина направил свой ствол в истекающее соками девичье лоно. Она сидела на нём верхом, как на резвом диком скакуне, который брыкался под ней, доставляя такую усладу, что хотелось кричать не своим голосом.
Несколько минут такого галопа лишь сильнее распалили любовников. Резко отстранив от себя Хельгу, Лют перевернул её на живот, затем навалился всем телом и вошёл в неё сзади. Это было похоже на сношение дворовых собак, стыдно и унизительно, но Хельга лишь ещё больше разошлась. В кураже «битвы» мужчина схватил девушку за волосы, будто рабыню-невольницу, стал сильно кусать её за шею и плечи, причиняя Хельге боль и сладостные ощущения одновременно. Его хватка становилась всё жестче, толчки всё сильнее, дыхание все тяжелее... И вот, издав утробный звериный рык, Лют разрядился в горящее лоно сильным потоком семени. Волна наслаждения накрыла и Хельгу — её нутро судорожно сжималось, высасывая и вбирая в себя мужские соки.
Немного отдышавшись, Хельга ждала, что Лют тут же отвернётся и захрапит, как обычно делает её муж, но парень поудобнее устроился на спине, уложив голову Хельги на здоровое плечё.
— Вот смотрю я на тебя, Олька, — назвал он девушку на славянский манер, — и думаю — такое богатство подле меня лежит, и не пристроенное! Али мужики у вас слепые, али головы у них дурные? — в привычной шутливой манере стал рассуждать Лют.
— Ну почему же, пристроенная я, — тихо сказала девушка, — хожу хозяйкой в доме богатого и могущественного ярла. Все мне почёт и уважение выказывают, живу в холе и неге, распоряжаюсь всеми, как хочу.
— От чего же тогда тебя на сторону потянуло, девица? — чуть насторожился Лют, — мужу насолить хочешь?
— Я чту и уважаю своего мужа! Он благородный и справедливый правитель, добрый хозяин, прославленный воин! — с обидой выпалила Хельга, поднявшись с плеча.
Встретившись с вопрошающим взглядом своего искусителя, Хельгу будто прорвало:
— Мне шла семнадцатая зима, когда в наш дом пришла весть, что Хельг, смелый и преданный государству муж, героически пал под трусливыми стрелами степняков. Моя мать Тьордлейн, больше не имела хозяйских прав в доме, потому как не родила своему мужу сына. Единственным наследником нашего поместья был Хельми, двоюродный брат отца. Когда он прилюдно объявил о своих правах, он разрешил нам с матерью остаться, пока мне не исполнится 18 лет, и я не выйду замуж. Мы бы скитались, грязные и голодные, понимаешь? В день, когда тело Хельга придавали огню, собрались все, кто знал и уважал моего отца, кто прошёл с ним не одну кровавую битву. Среди них был и Асгрим. Через год он забрал меня сюда, в своё поместье, и объявил своей женой. Также он обещался ежегодно высылать жалование на содержание моей матери, чтобы она не превратилась в служанку в собственном доме. В первую ночь муж взял меня, как уличную девку, набросился, будто животное, сделал мне больно и пустил кровь. Вот уже три года почти каждую ночь он покрывает меня, в надежде, что я рожу для него сына...
На этих словах Лют, как будто оживился:
— Олька, а если ты от меня понесёшь (забеременеешь), что тогда? Как же ты с дитём-то?
— Не понесу, не бойся. Я богов прогневала, мужу изменила, теперь они накажут меня бесплодием, — как-то спокойно и безучастно промолвила девушка.
В груди у неё кольнуло не из-за этого... «Как же ты с дитём?»... Одна... Мысль о том, что, как только заживёт рана, Лют уберётся восвояси, тяжёлым камнем свалилась ей на голову. Её милый и пригожий любовник, которому она неистово отдавалась, с которым она впервые в жизни испытала страсть и наслаждение, ради которого она предала мужа, исчезнет из её жизни, также легко, как и появился.
Слёзы градом посыпались из её глаз, солёными каплями скатывались на грудь.
— Эх Олька, развела тут сырость! Сейчас водяной от самой Руси приплывёт, в омут нас утащит, — попытался развеселить девушку Лют, — Лада моя ненаглядная, я ведь рядом, никуда не делся.
От этих нежных слов становилось ещё больнее. Хельга заглянула в ясные глаза Люта, затем порывисто впилась в его губы. Ей вновь захотелось поскорее слиться с его телом, забыться и умереть в его крепких объятиях.
Хельга вошла в большой зал мужниного поместья, когда последние лучи солнца уже коснулись горизонта. В доме сегодня на удивление было спокойно — с отъездом Асгрима отбыли восвояси почти все прибывшие погостить родичи. В зале сидели только сёстры да племянницы ярла — кто был занят вышиванием, кто нянчился со своими ребятишками, кто обучал детей византийской грамоте.
— Что же это ты, голубушка, второй день как затемно возвращаешься? — с притворной любезностью спросила Хельгу Инга, старшая сестра Асгрима. Это была строгая и властная женщина средних лет, вдовица, воспитывавшая четырёх сыновей, которых после смерти оставил ей муж. Инга не могла смириться с тем, что в братовом доме хозяйкой была неразумная двадцатилетняя девка без роду и племени, которая, к тому же, не очень-то и льнула к её брату.
— Не сердись, благородная Инга, если доставила беспокойство, — учтиво отозвалась Хельга (гневить эту вредную бабу — себе дороже), — я помогала пахотным на полях. Нынче выдалась дождливая весна, сорняк из земли тянется — хоть огнём его жги!
— Как же это — жена благородного ярла, будто кобыла, на поле пашет? — не унималась Инга, издали учуяв подвох.
— Не из шёлка мои руки сотканы, чтобы работы бояться, да и ярлу в том почёт и уважение будет, — дерзко ответила раздражённая девушка, — а теперь прошу простить, мне нужно обсудить приготовления к приезду мужа, — скороговоркой выпалила Хельга, и направилась в сторону комнаты, в которой с разрешения Асгрима жил Вермунд — главный распорядитель и казначей поместья.
«Ишь ты, хозяйственная какая! Ну уж я тебя выведу на чистую воду, подстилка ты эдакая!» — злобно сверкнула глазами ей в след Инга.
Хельга робко отодвинула навешанную в проёме медвежью шкуру, и увидела погруженного в работу Вермунда. Усердный казначей вел подсчёт битой охотниками пушнины и добытой рыбы — что на запасы пойдёт, а что можно и на торг отправить.
— Прости, что тревожу, Вермунд, — обратилась негромко Хельга, — много ли охотники принесли дичи? Хватит ли на мену?
— Приветствую, благородная Хельга, — встал из-за стола и учтиво поклонился мужчина, — не сочти за труд, взгляни и сама убедись, что торг нынче будет выгодным. Куницы в лесах столько, что хватит на десяток шубок каждой из жилиц дома и окрестностей! — весело добавил счетовод.
Погрузиться в хозяйские дела сейчас казалось Хельге лучшим лекарством от тоски, которая душила её по дороге от землянки до дома. Расставание с Лютом было тяжёлым и болезненным.
Хельга пересекла небольшую, хорошо освещённую комнату, и присела за стол, на котором лежали исписанные шкуры. Хорошо разбиравшаяся в подсчёте, девушка принялась внимательно изучать записи, стоящий у неё за спиной Вермунд постоянно давал кое-какие пояснения. И вдруг она буквально кожей почувствовала, что взгляд казначея переместился с записей на её спину, точнее, шею.
— Благородная Хельга, — вкрадчиво обратился Вермунд, — твою шею будто терзала стая хищных птиц! Кожа — сплошные синяки и ссадины! Ты попала в беду?
— Вермунд, ну что ты! — на лбу девушки выступила холодная испарина, — напоролась в полях на борону, и шмякнулась, как неуклюжая корова! Я завтра к знахарке пойду, травок лечебных возьму, за два дня всё исчезнет! — напряжённо затараторила Хельга.
— Я пожелаю тебе скорейшего выздоровления, благородная Хельга, и прости мне мою дерзость, — чуть склонив голову, промолвил Вермунд, — ты, верно, устала, госпожа?
— И вправду... Тело ломит, голова, будто сейчас напополам расколется... пойду почивать, да и ты не засиживайся! — строго наказала хозяйка.
— Спокойного сна тебе, благородная Хельга! — пожелал счетовод во след уходящей девушке.
— И тебе, Вермунд!
Конечно, о спокойном сне не могло быть и речи. Он всё видел, он всё понял, он наверняка донесёт Асгриму, и тогда... Тогда случится нечто ужасное... Ведь если Люта найдут, его покалечат, или того хуже — убьют...
Хельга даже испуганно затрясла головой от этой мысли. Она представила, как сильный, огромный Асгрим изобьёт Люта в кровавое месиво, а потом еле живого, привязанного верёвкой к луке седла, протащит по земле вдоль своих необъятных владений. То же самое он может сделать и с непокорной женой.
Однако собственная участь совсем не волновала Хельгу, без милого сердцу Люта — этого негаданно возникшего наваждения — ей будет незачем топтать землю. Как только сможет, она отправится к любовнику, и они вместе что-нибудь придумают.
Вместе... С этим заветным словом девушка провалилась в глубокий беспокойный сон.
Хельга быстро шла по уже хорошо знакомой тропинке, которая вела к полуразваленному домику. На душе было не спокойно. Пять дней она не выходила за пределы поместья, чтобы не накликать на себя подозрения Вермунда и противной Инги. Хельга усердно хлопотала по хозяйству, отдавала поручения, следила за работой на полях, словом, как могла, отвлекалась от скверных мыслей и предчувствий...
Во время завтрака девушка объявила всей семье, что в лесу, похоже, завёлся браконьер, который разоряет расставленные ею капканы на мелкого зверя. И теперь она пойдёт в лес, чтобы лично поймать вора за руку и наказать по всей строгости закона.
— Хельга, не болтай! Наверняка этот ворюга — сильный и крепкий мужчина, который тебя покалечит или убьёт! Пошли охотников, или кого-нибудь из дружины Асгрима! — взволнованно промолвила Рунгерд, одна из младших сестёр ярла. Это была добродушная и отзывчивая девушка, которая искренне любила и уважала Хельгу, как кровную родственницу. Подруги всегда проводили вместе много времени, хлопотали по хозяйству, рукодельничали по вечерам. Рунгерд была женой Ульва, командующего несколькими сотнями воинов в дружине Асгрима, и к концу лета должна была родить мужу ребёнка. Брат разрешал жить ей под своим кровом, пока муж находился в воинских казармах.
— Брось, Рунгерд, я ведь не собираюсь вступать с ним в схватку! — с притворным спокойствием сказала взволнованная обманщица, — я хочу только выследить этого пса, узнать, откуда он. А охотники наделают много шума, и, скорее всего, спугнут непутёвого.
— Я тоже считаю, что это не твоё дело! Ты — женщина, а не берсерк! Пускай мужчины управляются с этим, а ты следи, чтобы пшеницы впрок собрали! Вон нынче неурожай какой! — сурово отозвалась Астрид, средняя сестра ярла.
— Ну хватит вам причитать, наседки! — стукнула кулаком вконец разозлённая девушка, — я дочь воина и благородного хольда (землевладельца), и сумею постоять за себя. Это моё вам хозяйское слово, всё равно по-моему будет!
С этими словами Хельго резко встала из-за стола, и вышла из общего зала, оставив женщин горячо обсуждать между собой её неразумный поступок.
... И вот за раскидистыми ветвями показалась землянка. Девушка толкнула покосившуюся дверь, и буквально впорхнула внутрь, желая поскорее увидеть своего милого. Внутри никого не было, лишь маленький, еле живой огонёк плясал в очаге.
— Лют! — тихо позвала девушка. Как она и ожидала, никто не отозвался. Неужели ушёл? А вдруг его нашли охотники...
— Лют!!! — что есть сил крикнула Хельга в чащу леса, выскочив из землянки, — Лют, миленький, ну где же ты?!
— Ты, Олька, мне так всю дичь распугаешь! — послышался сзади знакомый бодрый голос, — кричишь, будто кикимора тебя в болото тащит!
Парень вышел из чащи, в руках у него было две тушки крупных мясистых зайцев. Рука со стороны раненного плеча покоилась на обвязанном вокруг шеи длинном лоскуте ветоши.
— Как же это ты, с одной рукой? — ничего лучше не придумав, спросила Хельга.
— С одной рукой, да не без головы! — потряс тушками у самого носа девушки Лют, — не могу же я целыми днями на шкурах почивать, как барышня! Того и гляди, салом обрасту, ты меня таким любить не будешь!
— А кто сказал, что я тебя люблю?
— Да очи твои синие. Вон как светятся!
— И что ты с ними делать будешь? — быстро перевела разговор девушка, показывая на тушки.
— Как что? Похлёбку варить! Ну не глядеть же мне на них, Олька! — деловито отозвался парень, — у тебя ножичек-то с собой? Шкурку надо снять, красивая, портить жалко!
Хельга протянула ему свой кинжал, тот самый, который она приставила к его горлу под большим дубом. Лют стал с умением, по-хозяйски снимать шкуру с зайцев, аккуратно вспарывая им брюшко и отделяя мясо от кожи. Хельга присела на колени рядом, и с интересом наблюдала, как ловко это у него выходит.
— Сейчас я накормлю тебя, Олька, настоящей русской похлёбкой! Такую подают в Киеве, в княжеских палатах! — приговаривал Лют, разделывая тушки на части.
— А откуда ты знаешь про княжеские палаты? Неужто бывал там? — полюбопытствовала девушка.
— Так я это... Ну, в общем... Тьфу, заболтала меня! Не мешайся, Олька, а то всё испортишь, — растерянно бросил Лют.
На том и замолчали. Хельга не придала значения тому, что парень сильно заволновался, когда она спросила о его делах. В конце концов, ей было уже не важно, кто он, и как сюда попал. Главное, чтобы они не расставались. Хельга молча, с нежностью продолжала смотреть на Люта, позабыв о том, что по закону она принадлежит другому.
А потом они ели ароматную похлёбку из зайчатины, щедро сдобренную душистыми травами.
— Вкусно? — гордо спросил Лют, кладя на землю пустую миску.
— Вкусно! Язык проглотить можно! — с наслаждением облизала губы девушка, — я такого ещё не ела. У нас дома всё больше оленину подают, да рыбу вяленную. А тут, ну прямо пир!
Развалившись на траве, подставив сытые животы уже высоко стоящему солнцу, молодые некоторое время лежали молча, наслаждаясь ленивой негой.
— Знаешь, Олька, я тут недалеко на родник наткнулся, вода — чистое серебро, даже на вкус сладкая. Пойдём, освежимся?
— Что ж, пойдём, не валяться же нам весь день, будто тюки с сеном! — бодро подвелась с земли девушка.
По дороге к источнику парень с девушкой дурачились, чисто дети малые. То легонько толкаться начнут, то щекотаться затеют. Их звонкий смех раздавался по всей округе, когда они наконец вышли на небольшую травянистую полянку, на которой расположился журчащий ручей. С одной стороны поляну ограждал высокий каменистый навал, с остальных сторон тянулись раскидистые ветки лесных гигантов.
— Айда плескаться! — весело воскликнул Лют, и на ходу скинув одежду, плюхнулся в ручей.
Хельга, смеясь, тоже быстро вошла в воду, взвизгнув от холода. Они резвились и играли, брызгались водой, пытались поймать друг друга то за руку, то за ногу. Источник был неглубокий, вода едва доходила девушке до шеи. Вода и впрямь была прозрачной, не скрывая под собой вид молодых крепких тел.
Насмеявшись вволю и немного успокоившись, Лют посмотрел на Хельгу. Белоснежное тонкое личико с лёгким румянцем облепили намокшие волосы. Длинная шея девушки плавно переходила в ложбинку меж двумя налитыми полушариями грудей. Лют притянул её к себе, и посмотрел в большие голубые, как морская лазурь, глаза.
— Лада моя ненаглядная, — прошептан он, — я без тебя пропал бы. Ты — моя спасительница, моя валькирия.
Он нежно коснулся губ девушки, стал легонько целовать и покусывать их, неимоверно распаляя этим Хельгу
. Его поцелуи стали требовательнее и настойчивее, руки крепко прижимали её тело, крайняя плоть начала быстро крепнуть и увеличиваться.
Вот так, целуя и прижимая к себе, Лют вынес Хельгу из воды на траву, и бережно уложил её на спину. Оторвавшись от её уст, парень начал покрывать лёгкими поцелуями шею, плечи, грудь, живот девушки. Когда голова Люта опустилась к волосам внизу живота, Хельга испуганно поёжилась.
— Что ты делаешь? — дернулась она.
— Хочу доставить тебе блаженство, — игриво ответил парень.
— Но ведь это... стыдно-то как! — не поддавалась Хельга.
— А ты доверься мне, и не стыдись, — нежно прошептал ей на ухо Лют, — не бойся меня, Хельга...
С этими словами он вновь стал покрывать живот девушки поцелуями, медленно спускаясь к её дрожащему лону.
Когда язык парня коснулся твёрдого бугорка между влажных складок кожи, девушка невольно подалась вперёд и сильно сжала кулаки. Это были совершенно новые, незнакомые прежде ощущения, которые затуманили взгляд и помутили разум. Язык Люта показался ей очень большим, длинным и широким, он то быстро, то замедляясь, легко скользил по горячей плоти меж её ног, иногда проникая в саму щель. Когда девушка уже была близка к пику, любовник аккуратным движением ввёл в её лоно два пальца, и стал быстро перебирать ими внутри. Не выдержав такого напора, внизу живота начались сильные частые спазмы, тело девушки начала бить мелкая, уже знакомая дрожь, конечности на мгновение отнялись.
— Лют, ненаглядный мой... — прозвучал тихий прерывистый шепот.
Отстранившись от всё ещё извивающейся Хельги, Лют прилёг рядом с ней на спину, подставив солнцу свой крепкий твёрдый ствол.
— Теперь ты должна меня приголубить, — прошептал ей на ухо парень.
— Но я не умею, и никогда...
— Ничего, я помогу тебе. Возьми его в руку... Теперь коснись языком, вот так... — давал нетерпеливые наставления Лют.
Через некоторое время, поддаваясь непонятным внутренним порывам, девушка нежно и с упоением ласкала дрожащий мужской орган. Она то насаживалась на него ртом, затаив дыхание, то нежно проводила языком от кончика до самых семенных мешочков, доставляя своему любовнику ни с чем ни сравнимое удовольствие.
Наслаждаясь и ублажая друг друга под ясным небом и ярким полуденным солнцем, влюблённые не подозревали, что из зарослей густого леса за ними наблюдает пара горящих, как два очага, глаз...
Через четыре дня в своё поместье вернулся ярл Асгрим. Его приветствовали со всеми полагающимися случаю почестями. Женщины быстро разбрелись, кто куда, хлопотать насчёт торжественного застолья, служанки не упускали случая заманить в тесный сарай прибывших с ярлом воинов и охранников.
Хельга вместе с другими взялась руководить на кухне, отдавая приказания насчёт кушаний, доставая из закромов лучшее пиво, эль и хмельную ягодную бражку, рецепт которой поведал гостивший некогда в поместье новгородский купец.
Девушка не удостоила мужа горячим нежным приветствием, и даже не омыла его с дороги в лохани горячей воды, как требовал старый скандинавский обычай. Это несколько омрачило Асгрима, однако он тут же увлёкся делами, приказав двоим доверенным охранникам отправляться в казармы, и созывать в поместье всех старшин его войска. Услышав это, Рунгерд просияла и рассыпалась благодарностями брату — наконец-то она увидит Ульва, своего любимого, немного простоватого мужа.
Вечером в большом зале ярлового поместья было особенно шумно. Служанки суетливо носились между гостей, сменяя пустые миски и кувшины с напитками на новые, весело взвизгивая, когда увлекшиеся элем воины хватали их за талии. Подождав, когда военные мужи, привыкшие к простой солдатской пище, утолят свой голод сочной поджаренной олениной, разваренными заячьими тушками и вяленной рыбой, Асгрим поднял руку, призывая к тишине.
— В Норвегии нынче неспокойно! Харальд из могучего и славного конунга (короля) с каждым днём превращается в дряхлого немощного старика. Его государством уже в полную силу правит любимый им сын Эйрик. Это вызывает большое недовольство некоторых его братьев. Они готовы взяться за мечи и секиры, и вновь разделить Норвегию на уделы. Хакон, вскормленный грудью этого христианского пса Этельстана (английский король 925—939 г.), наверняка уже готовит корабли с запада, чтобы совершить братоубийство! Король просит помощи верных ему ярлов, он просит объединиться против захватчиков единого королевства.
— Нужно объединиться, нужно объединиться! — зазвучало со всех сторон, — не позволим растаскать Норейг (сканд. Норвегия)!
— Я думаю, тебе не следует в это ввязываться, благородный Асгрим! — послышался негромкий, но уверенный голос, когда толпа немного стихла.
— Почему ты так думаешь, Асбьёрн Альвсон? — строго спросил ярл своего самого доверенного и уважаемого военачальника, — неужто ты полагаешь, что я, верный сын своего края, буду отсиживаться за юбками сестёр, пока Норвегия будет истекать кровью?
— Но чьей кровью, Асгрим? Кровью одноутробных братьев, которые из-за своего тщеславия и гордыни не могут найти соглашения?! Кровью отважных викингов, которые будут убивать своих побратимов во имя человека, который глух к стонам его народа?! — запальчиво вскрикнул Асбьёрн, вскочив из-за стола.
— Думай, что говоришь, воин! Харальд объединил под своей рукой своенравных хёдвингов (племенной вождь в Скандинавии) в великое государство, которого боятся единобожные британцы и дикие варвары с далёкого востока!
— Асгрим, я не призываю тебя к бездейству! Птицы с юга доносят весть, что Ингвар Рюриксон (князь Игорь Киевский) мечтает совершить великий поход на Византию и превзойти в этом своего наставника (князь Олег вещий, правил на Руси, пока Игорь был ребёнком). Он хочет собрать могучую рать из руссов и викингов, в этом походе мы сможем добыть себе воинскую славу или уйдём в чертоги Вальгаллы! Один не примет того, кто подымет меч на брата!
— Не смей больше перечить, Асбьёрн! Завтра же начинай собирать людей, провиант и оружие! Я отдам последнюю дань уважения и преданности Харальду!
После этой словесной перепалки всё как будто стало спокойно, в зале вновь воцарилось хмельное веселье, мужчины хохотали, пели походные песни, некоторые пускались в пляс — все радовались предстоящему походу, ибо праздно торчать в на казарменном подворье им было уже не в мочь. Сёстры ярла, чьи мужья присутствовали на пиру, стали одна за другой тащить своих ненаглядных в отдельные покои, некоторые придавались утехам прямо в зале, отделившись от толпы ширмами из звериных шкур. Изрядно захмелевший Ульв даже пустил слезу, когда Рунгерд рассказала ему о беременности, прибавив, что по всем приметам у неё должен родиться сын.
И только Хельга была молчалива и внимательно ловила каждое слово, сказанное её мужем или военачальниками. Значит, поход... За три года супружеской жизни Асгрим ни разу не уходил на войну, поскольку воевать было особо не с кем. Лихим набегам, разорявшим соседние земли Ирландии и Бретани, ярл предпочитал мирную торговлю с прибывающими к берегам Норвегии купцами. При всех своих прошлых военных заслугах Асгрим понимал, что добро, награбленное его людьми в чужой стране, едва ли покроет его личные расходы на содержание войска. Хельга не знала, насколько долгим окажется этот поход, но она знала одно — у неё будет достаточно времени, чтобы придумать, как сбежать из поместья с Лютом, когда тот окончательно поправится...
От этих мыслей её отвлекла рука мужа, опустившаяся на плечи девушки.
— Хельга, пойдём в одрину, — прошептал ей на ухо уже плохо ворочавший языком ярл.
Уходя из-за стола девушка прихватила стоящий рядом кувшин с крепкой ягодной бражкой. Понимая, что больше не сможет спать с мужем, девушка, едва Асгрим возвратился, бегом помчалась к знахарке, и вытребовала у неё особого снадобья, которое навивает одурь и сон.
— Что, милая, муженёк охотливый опостылел? — насмешливо спросила бабка, когда услышала просьбу девушки.
— Не твоё дело, старая! Сплю я плохо, вот и пришла снадобье просить, — раздражённо отозвалась Хельга.
— Ну что же, коли так... Вот, подсыплешь горсть ему в питьё — до утра мертвяком пролежит, — вещала понятливая старуха.
Буквально затащив жену в покои, ярл сгрёб её в охапку, стал порывисто целовать в уста, на ходу стягивая с неё одежду.
— Погоди, Асгрим! Что же ты на меня, как кречет на куницу набрасываешься! Испей вот бражки холодной, а я пока разденусь, — сладко прощебетала Хельга, незаметно бросив в кувшин горсть приготовленного заранее порошка.
Будучи изрядно во хмелю, Асгрим одним махом опрокинул кувшин с крепким пойлом, и когда девушка только начала обнажать плечи, уже тяжело свалился на кровать, уронив глиняный кувшин на пол.
Хельга молча поставила сосуд на лавку, и подошла к окну. Ночь была свежей и прохладной, лёгкий порыв ветра, ворвавшийся в комнату, слегка растрепал сплетённые в тугую косу волосы девушки. В голове мелькнули воспоминания о последнем свидании с Лютом. Как он нежно ласкал её языком, как она, лёжа у него в ногах, доставляла ему усладу, как в момент высшего блаженства он, громко задышав, оросил её лицо и рот своим тягучим семенем. Его семя было приторным и даже немного сладковатым, его вкус ещё долго обжигал огнём уста Хельги. А потом они долго и сладко любились под летним небом... Руки сами собой легли на вздыбленные соски, пальчики уже умело теребили твёрдые маленькое бутоны, спускаясь всё ниже к заветному очагу сладострастия. С тех пор, как Хельга впервые отдалась Люту, она трогала себя каждую ночь, пытаясь получить хоть малую часть того удовольствия, которое испытывала со своим любовником.
Спать не хотелось. Громкое утробное храпение забывшегося в хмельном сне мужа начало раздражать, и девушка, стараясь не шуметь, тихо вышла из покоев, прошла через общий зал, где спали пьяные и уставшие воины, и вышла во двор.
Глубоко вдохнув, девушка наслаждалась изредка доносившимся пением ночных птиц и жужжанием цикад, когда за спиной послышался негромкий учтивый голос:
— Тебе не спится, благородная Хельга? — спросил невесть откуда взявшийся Вермунд.
Девушка, вздрогнула от неожиданности, но быстро взяла себя в руки:
— Ты прав, Вермунд. Все эти разговоры о походе, о кровопролитии не дают мне покоя. Я волнуюсь за Асгрима, боюсь, что с ним что-то случится...
— Отчего же ты не подле него сейчас? — тон казначея стал менее учтивым.
— Мой муж заснул, будто младенец, как только мы вошли в покои, а мне просто захотелось подышать ночным воздухом, — настороженно произнесла Хельга, пытаясь в темноте разглядеть лицо распорядителя.
— Правда? А мне показалось, что ты не очень-то была рада приезду ярла. Может, тебе бы больше хотелось сейчас находиться со своим светловолосым руссом? — понизив голос до шёпота язвительно спросил Вермунд.
— Что?! Откуда ты...
— Я видел вас, Хельга! Видел, как ты сладко упоительно, будто уличная волочайка, лизала его чресла, как пила его семя, как он брал тебя за волосы, будто кобылу... — зло прошипел Вермунд.
— Ах ты смерд! Да как ты смеешь... — девушка занесла руку для удара, однако казначей быстро перехватил её, и резко сгрёб Хельгу в охапку, лишив её возможности двигаться и нормально дышать.
— Закрой рот, девка! Ты всего лишь потаскушка, которую Асгрим привёз в свой дом для плотских утех! — рычал ей на ухо Вермунд, — я мог бы прямо сейчас донести на тебя ярлу, однако не сделаю этого. А за мою доброту ты должна будешь сделать кое-что для меня — убеди Асгрима пожаловать мне отдельный дом и титул хольда. Я хочу земли, слуг и собственного казначея!
— Пусти, не то захлебнёшься собственной кровью! — отчаянно вырывалась девушка.
— Но это ещё не всё, милая Хельга! — с напором произнёс наглец, — ты будешь ублажать меня, как делала это там, на поляне в лесу, по первому моему желанию, будешь отдаваться мне, как только я этого захочу, потому что ты — обычная потаскуха, и это твой истинный удел! И я хочу этого прямо сейчас... — с этими словами Вермунд повалил Хельгу наземь, навалившись сверху своим тяжёлым телом.
Хельга не знала, как быть. Она оказалась в западне — капкан, расставленный Вермундом, захлопнулся прямо на её шее. Она понимала, что теперь дорого поплатится за свою негаданно нахлынувшую страсть к Люту.
Тем временем Вермунд уже по-хозяйски мял и тискал её грудь, противно облизывал обнажённую шею и плечи, урчал, словно сытый кот, ощущая свою власть над этой молодой красивой девушкой.
— Ты моя, Хельга, наконец-то моя, — шептал он в горячечном бреду, — я ждал этого с того самого момента, когда Асгрим привёз тебя сюда... Я буду владеть тобой, и ты не сможешь не подчиниться...
Когда насильник, увлеченный поглощением давно желанного тела, немного ослабил хватку, Хельга нащупала под рукой увесистый камень, и, что было мочи, опустила его на голову упивавшегося её бёдрами Вермунда. От сильного удара мужчина на мгновение застыл, а потом тяжело опустил своё обмякшее тело на девушку. Кое-как выбравшись из-под казначея, Хельга со всей прыти помчалась обратно в мужнины покои, уповая, что любящий Асгрим не поверит мерзавцу и прогонит его из своего поместья.
Утро для обитателей поместья выдалось тяжёлым. Сонные, одурманенные ночной попойкой воины кое-как облачались в латы, и выезжали неровным строем в казармы, снаряжать людей для похода на непокорных конунгу братьев. Асгрим, сколько не силился, никак не мог вспомнить, что было после того, как он затащил жену в покои.
— Прости меня, Хельга! Уж и не знаю, как так вышло... Словно пеленой всё окутано... Налакался, как безбородый юнец, лаской тебя не одарил... — виновато молвил ярл, нежно проводя рукой по волосам девушки.
— Это ничего, Асгрим, я не гневаюсь на тебя, — великодушно молвила та, — сейчас все твои мысли должны быть только о предстоящем походе, и да прибудет с вами Один и его могучие сыновья!
— Хельга моя, ненаглядная... — ярл хотел поцеловать жену, однако его отвлек конюх, держащий под уздцы готового к отъезду ярлового коня.
— Я вернусь с закатом солнца! — бросил Асгрим, вскочив на коня, и что есть мочи поскакал вдогонку уже выехавшим воинам.
Всё утро Хельга искала глазами Вермунда. Судя по тому, как нежно попрощался с ней муж, этот пёс не успел на неё донести. А может, он и не собирался... Тогда что же он задумал? На секунду Хельга понадеялась, что ударив казначея по голове, она убила его, однако её надежды быстро развеялись.
— Доброе утро, благородная Хельга! — учтиво склонил голову перед ней Вермунд, — ну и ночка нынче выдалась, не находишь? — тихим голосом добавил он, незаметно схватив её чуть пониже талии, — мне даже это понравилось, не люблю слишком податливых баб.
— Катись в Хельхейм (мир мёртвых, пустое, холодное, туманное место), пёсий сын! — прошипела Хельга, и быстро смешалась с толпой суетящихся дворовых служек.
Медлить было нельзя. Нужно рассказать Люту о случившемся, рассказать, что их жизни — её и Люта — в опасности, и что они непременно должны придумать, куда податься, чтобы их не настиг гнев грозного ярла.
«А вдруг он не захочет брать меня с собой?» — на мгновение промелькнуло в голове у Хельги. Но она тут же отослала эту мрачную мысль... Ведь он её судьба, её воздух, она спасла ему жизнь...
Воспользовавшись всеобщей будничной суетой, Хельга незаметно стала уходить с подворья в сторону леса, но тут её остановила властная рука, опустившаяся на плечё.
— Куда это ты собралась ни свет, ни заря, голубушка? — позвучал язвительный голос Инги, — не успела мужа спровадить, уже из дому несёшься?
— Не твоё дело, Инга, оставь меня! — грубо оборвала её беглянка.
— О нет, Хельга, как раз моё! Неужели ты, девка, думаешь, что я позволю тебе быть здесь хозяйкой, а моих сыновей, потомков нашего славного рода, брошу на произвол судьбы добывать себе краюху хлеба, разоряя соседские земли?
— Лучше не суйся, глупая ты баба, не то Асгрим узнает, что твой младший — ублюдок, выношенный от плюгавого конюха, а не сын славного почившего в бою викинга!
Инга переменилась в лице. Будучи женщиной строгих нравов, она всегда была верна и покорна своему мужу. Однако два с половиной года назад её свирепый и охочий до войны Торвальд засобирался морем в соседние земли Ирландии, надеясь получить там воинскую славу и наполнить свой драккар (скандинавская быстроходная ладья) несметным монашьим добром. А Инга тем временем забывалась в объятиях молодого ласкового служки в братовом доме. Случилось это перед самым отплытием Торвальда, так что Инга смогла ловко выдать своего нагулыша за очередного Торвальдсона.
— Ты ещё поплачешь кровавыми слезами, чернавка... — зло процедила женщина, и, развернувшись, ушла прочь.
В землянке, как обычно, пахло плесенью и душистыми травами, в очаге трепыхался маленький огонёк. Войдя в неё, Хельга увидела Люта, мирно почивавшего на шкуре. Спокойное умиротворённое лицо, сильно поросшее светлой щетиной, слегка подёргивалось, будто от слишком красочного сна. Девушка приблизилась к Люту, и нежно провела рукой по его колючей щеке, едва коснулась красивых, чуть обветренных губ, огладила ровный и точёный подбородок.
— Ты что это, Олька, в такую рань? — вяло протянул едва проснувшийся парень, — я такой сон видел... Будто мы с тобой вдвоём, а вокруг нас поле с пшеницей да маками... Такие поля у нас в Вышгороде есть... И любились мы с тобой там так сладко, Олька...
Ах, как ей сейчас хотелось забыть обо всём: о докучающем своей любовью и страстью Асгриме, о подлом и вероломном насильнике Вермунде, о хитрой и коварной змее Инге, о своей скорбной участи, и оказаться на том самом поле с Лютом... Но нет, забыть об этом сейчас означало обречь их на верную смерть.
— Лют, миленький, послушай, что я тебе скажу! — запальчиво заговорила она, — тебе нельзя здесь больше оставаться! Подлый Вермунд знает о нас, он видел, как мы... Он пригрозил всё рассказать Асгриму, если я не... — и тут Хельга расплакалась.
— Погоди реветь! — впервые серьёзным тоном заговорил с ней Лют, — кто такой этот Вермунд, и почему ты его...
— Почему она так боится меня? — послышался голос возникшего на пороге землянки казначея, — потому, как знает, что если муж её обо всём проведает, вам обоим не жить. Однако тебя, собака, я избавлю от страшной ярловой казни прямо сейчас, — с этими словами Вермунд занёс над головой тяжёлый меч и с громким криком бросился на врага.
Вермунд был высоким и крепким мужчиной, лет 18 назад способный дать фору иному молодому воину. Однако сытая и спокойная жизнь под сенями Асгрима напрочь выгнала и него дух Одина, оставив лишь умение аккуратно подсчитывать собранный хлеб и битую дичь. Неловким движением непривычно тяжёлого для руки оружия Вермунд надеялся сразу обезглавить Люта, однако парень оказался не лыком шитый. Молниеносно спрыгнув с ложа, Лют успел подставить нападающему подножку, и когда тот с грохотом повалился наземь, он прижал его всем телом (откуда и силы-то взялись), пытаясь вырвать из руки меч. Нащупав утерянную Вермундом рукоятку, Лют тут же схватил её, и, вскочив на ноги, что было мочи вогнал клинок в тело не успевшего опомниться казначея, пригвоздив его к земле. Изо рта Вермунда потекла струйка крови, глаза непонимающе уставились перед собой.
Хельга молча, в каком-то тупом оцепенении наблюдала за происходящим, вжавшись в сырую земляную стену. Когда Вермунд перестал хрипеть, а его тело перестало биться в судорогах, она на мгновение прикрыла глаза, а потом, что есть духу, заорала — не то от страха, не то от облегчения.
— Ну, будет тебе! Сейчас все окрестности взбаламутишь, — сурово произнёс Лют, всё ещё пытаясь отдышаться после короткой порывистой схватки.
— Как же это... он ведь... что я мужу скажу... — лепетала девушка в полузабытьи.
— А ты и помалкивай! С тебя-то какой спрос? Был он — и нет его, и ты здесь ни к чему, поняла? — голос Люта был непривычно колючим и холодным, для него это, казалось, было самым обычным делом.
Кое-как взяв себя в руки и стараясь не смотреть на мёртвое тело Вермунда, Хельга вновь попыталась объясниться с Лютом:
— Асгрим сейчас до заката в казармах, а через пять дней он с войском отбывает на военный сбор Харальда. Если ты побудешь здесь ещё немного, я украду для нас лошадей, соберу кое-какое оружие и уже на рассвете пятого дня мы сможем уехать... — быстро тараторила девушка, будто от скорости её речи зависела их жизнь.
— Вот что, Хельга, уходить мне надо, — он снова назвал её скандинавским именем, — задержался я здесь с тобою, а ведь у меня дела были важные. Ты вспоминай меня иногда, ладно?
До Хельги не сразу дошёл смысл сказанных им слов. Она смотрела на него, непонимающе хлопая ресницами.
— Уходить... А как же я? Что со мной теперь...
— Лада моя, — уже ласково проговорил Лют, притянув девушку к себе, — не могу я с тобой, понимаешь? Не для этого я мчался сюда от самого Киева... Ты — жена богатого и славного ярла, тебя ждёт спокойная и сытая жизнь, со мной же пропадёшь!
— Не пропаду! — закричала девушка, — я готова скитаться и голодать, лишь бы подле тебя!
— Полно, Хельга! Моё слово — кремень! — отстранил её от себя Лют, — уходи, покуда силком тебя не прогнал!
Как громом поражённая, девушка медленно повернулась и направилась в сторону двери, боясь обернуться на своего милого, боясь увидеть в его глазах холод и равнодушие. Когда Хельга скрылась за дверью, парень стал спешно снаряжаться. Перво-наперво он извлёк окровавленный меч из бездыханного тела казначея, снял с него лёгкую кожаную тюбетейку и льняную сорочку, ибо его собственная одежда давно пошла на ветошь...
***
Первое, что сделала Хельга, вернувшись на ярлово подворье — смачно оттаскала за косу попавшуюся под руку девушку-служку, которая, как показалось хозяйке, недостаточно усердно вычистила птичий сарай. Обескураженная девушка в слезах убежала исправлять и без того хорошо сделанную работу. Инга, наблюдавшая за происходящим, подивилась ярости всегда спокойной и приветливой с дворовой челядью Хельги, однако вмешиваться не стала — она всё ещё была напугана тем, что жена брата исполнит свою угрозу.
Хельга вошла в дом, и, ветром пронесшись через общий зал, вошла в их с Асгримом покои. Усевшись на ложе, она обхватила голову руками и погрузилась в свои тяжкие думы. На душе скребли кошки, сердце разрывала ярость, обида и непонимание. Лют, её милый и ненаглядный Лют, которому она доверилась, с которым она хотела связать свою долю, рискуя своей честью, в которого она влюбилась и с которым готова была бежать за виднокрай (горизонт)... Он бросил её... Отослал, будто служанку, которая, сделав своё дело, стала больше не нужна.
Её плечи затряслись, из глаз покатились слёзы, лицо исказила гримаса. Бросившись на мягкие шкуры, уткнувшись в соломенную подушку, Хельга начала самозабвенно рыдать. Временами её громкий плач переходил в какой-то звериный вой, будто раненная волчица звала своё убиенное охотниками дитя. Хельге не хватало воздуха, грудь сдавило, словно кожаными ремнями, голова болела и кружилась, в ушах стоял громкий звон. Нарыдавшись вволю, Хельга подвелась с подушки — красные припухшие глаза плохо видели, перед глазами всё плыло. Собрав всю свою волю в кулак, она направилась к лохани, умыла заплаканное лицо, и вышла на подворье, давать распоряжения к приезду из казарм Асгрима.
Так минуло четыре дня. Хельга ходила на поля, бралась помогать разделывать принесённую охотниками пушнину, бережно отделяя шкурку от мяса, вела аккуратный подсчёт припасов — что пойдёт в закрома на зиму, что купцам на мену. И каждую ночь исправно поила мужа снадобьем, которое уже без лишних вопросов давала ей сердобольная знахарка. Однако Асгрим был не больно-то охоч до супружеских утех, ибо прибывал в своё поместье мрачный и угрюмый. Каждый раз, сидя за большим трапезным столом в окружении родственников он то и дело сообщал дурные вести — то на лошадей нападал мор, то пропадали латы и оружие, то воинские казармы займутся сильным пламенем, то иная напасть приключится.
— Нам третьего дня на сбор отправляться, а мы по хозяйству всё возимся, будто бабы хлопотливые! — стучал огромным кулаком по столу ярл. Хельге эти события тоже казались странными — словно-бы кто-то нарочно козни строил, пытаясь задержать ярлово войско...
Ещё Асгрима до белого коленья доводила внезапная и необъяснимая пропажа его счетовода Вермунда. С тех пор, как ярл стал на весь день отправляться в казармы, казначей будто в воду канул.
— Куда запропастился этот пёс, когда он мне так нужен?! — лютовал Асгрим, когда оставался наедине со своей женой в одрине, — видимо зря я этого смерда под своими сенями пригрел, уж больно много воли себе взял, собака!
Хельга, едва сдерживая дрожь в руках, в ответ на это лишь молча поила мужа снотворным.
На пятый вечер в большом зале было людно и шумно — вместе с ярлом в поместье прибыли его военачальники, кто — повидаться напоследок со своими жёнами и детьми, кто — попировать. Большой стол ломился от яств и хмельного эля, заезжие менестрели развлекали пирующих походными песнями, некоторые вои, уже изрядно надравшись, выплясывали с попавшимися под руку служанками. Асгрим весь вечер был тихим, понуро ел и пил из своего кубка, заботливо наполняемого женой. В самый разгар веселья ярл, не проронив ни слова, взял Хельгу за руку и повёл в покои — девушка едва успела прихватить полупустой кувшин с элем.
Зайдя в одрину, Асгрим не стал, как обычно, набрасываться на желанную девушку, а молча, и как-то подозрительно рассматривал Хельгу.
— Завтра с первыми лучами солнца я уеду от тебя, Хельга. Не знаю, как долго мы не увидимся, не знаю, вернусь ли я к тебе живой, — ровным холодным голосом проговорил ярл, — ты будешь тосковать по мне?
— Я уже тоскую по тебе, Асмунд! — как можно нежнее ответила девушка, — и я буду просить Одина не отнимать тебя у меня, ибо ты — вся моя жизнь.
— Тогда раздень меня, Хельга! — приказал Асмунд, — раздень меня, и будь мне сегодня покорна!
Твоё слово — закон для меня, благородный ярл! — чуть склонила голову девушка, — вот, испей холодного, а я пока всё сделаю...
Вопреки ожиданиям, протянутая рука Асмунда схватила не кувшин с бражкой, а спрятанную за спиной руку Хельги, в кулачке которой было припасённое снадобье.
— Что это? — спокойно, будто не удивившись, спросил ярл.
Лицо девушки побледнело, руки затряслись, в глазах появился дикий страх и растерянность.
— Травка это лекарская, чтобы тебе в дорогу спалось лучше... — попыталась выкрутиться Хельга.
— Тогда почему в тайне от меня её подсыпаешь? — допытывался Асгрим, — уж ни от этой ли травки я каждую ночь, будто глуздырь (младенец), во сне забывался?
— Асгрим, я...
Резкая сильная пощёчина прервала Хельгу на полуслове. Руки девушки непроизвольно разжались, выронив кувшин и рассыпав снадобье. От сильной боли Хельга обмякла и рухнула на пол, из глаз выступили слёзы.
— Обманывать меня вздумала, глупая ты девка? — схватил девушку за волосы Асгрим, — неужели ты не уразумела, что ты принадлежишь мне, и что только от меня зависит, будешь ли ты ходить под небом, или лежать в сырой земле!
— Асгрим, послушай, я не... — попыталась оправдаться Хельга.
За её словами последовала ещё одна пощёчина.
— Закрой пасть, потаскуха! Инга рассказала мне, как ты бежала в лес, едва спровадив меня за ворота! Ну что, поймала ты браконьера? Али он тебя на свой кол поймал? — покраснев от крика, Асгрим больно сдавил Хельге горло, перекрыв ей поток воздуха.
— Асгрим, пожалуйста, не нужно, — едва хрипела девушка, — я твоя жена, я люблю тебя...
— Я хочу, чтобы ты молила меня о пощаде! — рычал ей на ухо ярл, — ибо я убью тебя, как обычную волочайку.
— Смилуйся, Асгрим, смилуйся! Я буду тебе покорной! — пыталась выговорить едва дышащая девушка.
Эти слова неимоверно распалили разъярённого мужчину, и он стал с остервенением рвать на ней одежду, больно хватая за бёдра и оставляя на теле красные отметины.
— Я заставлю тебя уважать и подчиняться мне, Хельга! — с этими словами ярл резко развёл её ноги.
В это мгновение из большого зала послышались громкие крики, брань, женский вой, лязг металла. Глиняная посуда звонко билась об пол, в стены тяжело летели деревянные лавки и табуреты, временами слышался ни с чем не сравнимый звук разрубаемой плоти. Дети громко плакали, женщины о чём-то умоляли, мужчины бранились и кричали, то и дело издавая предсмертные хрипы и стоны.
Внезапно, дверь покоев распахнулась, громко стукнувшись о стену, и в комнату ворвались трое, по всему видимому, воины. Это были высокие крепкие мужчины, с ног до головы облачённые в латы, на головах у них красовались круглые шлемы с прорезями для глаз. В их руках были мечи и серикы.
— Ату его, батцы! — крикнул первый ворвавшийся воин, рукой указывая на Асгрима. Ярл всё ещё лежал на полу, подмяв под себя ошарашенную, до смерти перепуганную Хельгу. Но воинская выправка сделала своё дело, и ярл в одно мгновение ока подвёлся на ноги, отшвырнув Хельгу к стене — девушка больно ударилась головой о твёрдый камень.
— Кто такие, псы!? — сурово крикнул на них ярл.
— Здесь только один пёс, и ему уготована поистине пёсья смерть! — запальчиво вскрикнул один из воинов. С этими словами он занёс свою секиру и, один прыжок оказавшись перед Асгримом, попытался отрубить ему голову.
Ярл, не раз выходивший со смертельной схватки победителем, с готовностью увернулся, успев схватить нападавшего за руку, затем рванул его на себя, и что было духу, двинул ногой в живот. Воин, потеряв равновесие, попятился назад, однако добротные стальные латы верно послужили своему хозяину, оставив его невредимым — от такого удара рёбра ломались, будто сухие ветки.
На место первого тут же рванули остальные двое, осаждая ярла, и норовя отрубить ему руку или вспороть живот. Асмунд, дико рыча, отбивался от нападавших длинным тяжёлым бронзовым подсвечником, принимая удары меча и секиры, и отводя их в сторону. Хельга отползла в самый дальний угол, и с ужасом наблюдая за происходящим. Она старалась затаить дыхание, будто от этого станет незаметной для разбойников. Скованная страхом, она даже не пыталась убежать, хотя сидела в углу возле раскрытого сквозняком окна.
Тем временем нападавшие притеснили ярла к самой стене, всё ужесточая свой натиск. Асгриму удалось вырвать у одного из них меч, и теперь он также делал выпады, отводя оружие противника в сторону подсвечником. Неожиданно, клинок одного из нападавших застрял меж литых завитков подсвечника, когда Асгрим в очередной раз поймал на него удар. И пока ярл неистово пытался освободить подсвечник от меча, тот, что был ближе, быстрым взмахом отрубил Асгриму руку по самое плечё, а второй вонзил ему в живот меч, напирая, пока клинок не упёрся в стену, протаранив тело насквозь.
Ярл беспомощно захрипел, изо рта фонтаном брызнула кровь, хлестала она и из обрубка, который мгновение назад был рукой. Тело Асгрима стала сотрясать судорога, и когда убийца наконец отпустил рукоять меча, бездыханный ярл с грохотом рухнул на пол.
Хельга сильно зажала свой рот руками, чтобы не закричать. Она всё ещё надеялась остаться незамеченной. Она мечтала о смерти с той самой минуты, когда Лют отослал её, однако мысль, что её проткнут насквозь, будто олений окорок, вызывала лишь животный страх и желание во что бы то ни стало избежать этой участи.
— Дело сделано, пора уходить отсюда, — слегка прерывистым из-за отдышки голосом сказал убийца, — добьём, тех, кто ещё жив, и в путь!
Его взгляд остановился на мертвенно бледной, вжавшейся в стену девушке.
— А может, сначала вознаградим себя за труд? — весело откликнулся воин, отрубивший Асгриму руку, — закончим то, что начал ярл, — его взгляд остановился на разорванной до самого бедра юбке Хельги.
— Валяй, Скафти, только быстро! Мы в зал, там осталось ещё полно ярловых баб! — отозвался убийца, и они направились к двери, из которой по прежнему доносились крики, вой и лязг.
— Ну что, красавица, осчастливить тебя на последок? — приблизился к Хельге разбойник, — такую красу и убивать жалко, если будешь умницей, сделаю тебя своей наложницей, — сказал он, снимая латы и развязывая портки из толстой дублёной кожи.
Хельга сжалась в комок, и будто дикая кошка, выгнула спину.
— Только пальцем тронь, свинья, и отправишься на съедение к Хель (повелительница мира мёртвых)! — злобно прорычала обречённая девушка.
— Это ты зря, милая! Я, как верный и доблестный воин, буду пировать в чертогах Вальгаллы, а ты, девка, отправишься кормить червей!
С этими словами он стал рвать её и без того испорченное платье, пытаясь добраться до сочных девичьих грудок, противно облизывая шею и больно тиская за ягодицы. Хельга стала яростно отбиваться, покрывая голову и тело насильника совершенно безвредными для него ударами.
— Давай, милая, люблю, когда баба выкручивается! Так её брать слаще! — урчал распалённый мужчина.
Вдруг лицо насильника непонимающе застыло, а в следующее мгновение исказилось болезненной гримасой. Бездыханное тело свалилось на Хельгу, придавив её своим весом — девушке показалось, будто на неё обрушилась скала.
— Ты что это разлеглась, Олька! У вас тут такое творится, а ей бы только нежиться! — услышала из-под мёртвого тела знакомый весёлый голос Хельга.
Сильная рука резко отбросила мёртвую тушу с неё, и девушка увидела высокую стройную стать своего любовника.
— Лют, миленький... Это ты? — тихо проговорила девушка.
— Совсем ты, Олька, ослепла, я смотрю! Ну конечно я, не Перун же на землю сошёл! — усмехнулся парень, — а теперь давай-ка, поднимайся, нечего сиднем сидеть, уходить тебе надо!
Он взял её за плечи и рывком поставил на ноги.
— Но что происходит? Кто эти люди? Почему они убили Асгрима? — Хельга невольно покосилась на истекшее кровью бледное тело ярла.
— Некогда разговоры разговаривать, давай, бежать отсюда надо куда подальше! — дёрнул её в сторону окна Лют.
— А как же остальные, им помочь ведь нужно! — Хельга вырвалась из рук Люта, и побежала к двери в большой зал, в котором было уже тихо. От увиденного девушка на мгновение застыла, от ударившего в нос резкого запаха крови закружилась голова, пол под ногами поплыл. Казалось, весь зал превратился в одно большое кровавое месиво.
Пол был устлан обезображенными телами женщин, мужчин и детей. То тут, то там лежали отрубленные головы и конечности, на стенах алели брызги крови. Хельга медленно направилась в сторону дальней стены, как вдруг наткнулась на бездыханное тело Рунгерд, одной из младших сестёр ярла, её сердечной подруги. Лицо девушки было бледным, глаза открытыми, в них, казалось, застыл весь тот ужас, который она испытала в час своей смерти. (Эротические рассказы) Округлый живот Рунгерд был вспорот поперёк, из него торчали вылезшие внутренности и маленький Ульвсон, которому не суждено было родиться. Чуть далее от неё лежала Инга — на её груди зияла большая колотая рана, изо рта виднелась кровавая пена, как будто её долго били, прежде чем проткнуть клинком. Если Хельга и желала когда-то Инге смерти, то сейчас она отдала бы всё, лишь бы та оказалась жива и здорова.
Хельга обессилено опустилась на пол, и, обхватив голову руками, стала раскачиваться из стороны в сторону, завывая, будто раненный зверь.
— Ну будет тебе, Хельга! Слезами делу не поможешь! Поднимайся, и пойдём отсюда. Я попытаюсь найти лошадей — уезжать нужно, и поживее! — сказал приблизившийся к девушке Лют.
Парень помог ей подняться, и они направились во двор, искать выход и спасение. Во дворе их ждала та же картина — изрубленные и окровавленные тела, беспорядочно разбросанные по земле, говорили о том, что разорившие поместье воины исполняли чей-то зловещий приказ — не оставлять в живых ни души. Сараи и стойла полыхали огнём, который грозил вот-вот перекинуться дальше, оставшаяся в скотина и лошади в страхе метались, напуганные пламенем.
Хельга и Лют побежали в сторону стойбищ, и принялись лихорадочно отвязывать лошадей и коров, которые, почуяв свободу, тяжело неслись прочь от пожара. Прихватив под узду двух добротных коней, Лют вывел их из стойла. На конях были сёдла, видимо, они принадлежали прибывшим в поместье военачальникам, и которых конюхи не успели расседлать. Парень передал Хельге поводья, и они быстро направились в сторону леса.
Оказавшись на безопасном расстоянии от полыхающего разросшимся пламенем поместья, молодые люди решили немного передохнуть и поесть то, что удалось прихватить из закромов. На луке седла одного из коней, которого выбрала себе Хельга, к тому же оказался тугой охотничий лук и полный колчан оперенных стрел. Лют развёл небольшой костёр, и они грелись подле него, с аппетитом поедая вяленую оленину.
— Молодчики эти — поверенные люди Бьёрна Харальдсона, который пуще остальных взбунтовался против своего отца и венценосного брата, — прервал молчание Лют, — третьего дня, когда я выбрался из землянки и направился на восток, я наткнулся на их лагерь, и кое-что услышал. Эти вои — отборные головорезы, которым поручено было обезглавить войска ярлов и хольдов, собиравшихся выступить на защиту Эйрика. () Теперь с рассветом войско твоего мужа не сможет отправиться на подмогу королю Харальдсону, и он станет беззащитным для своих братьев.
Хельга молча слушала его рассказ, пережёвывая солёный кусок мяса. Асгрим мёртв, его поместье вот-вот сгорит в огне, весь его род вырезан кровавыми бандитами, бьёрновыми псами... Стреножив коней, молодые люди устроились возле огня, и, не проронив друг другу ни слова, забылись во сне.
Утро выдалось холодным и туманным, по земле моросил мелкий противный дождь, шурша листьями деревьев и сорной травой. В стороне, где находилось поместье, виднелся чёрный столб дыба. Казалось, даже здесь, в лесу, стоял запах горелого дерева и плоти.
Открыв глаза, Хельга увидела, что Люд уже почти снарядил своего коня, кое-как приспособив на луку седла вермундов меч. Девушка быстро подвелась, отряхнувшись ото сна, и тоже принялась возиться с лошадью.
— Куда мы теперь поедем? — спросила Хельга возящегося подле коня Люта.
— Я еду в Киев, к Игорю, мне нужно о многом ему поведать, — безучастно промолвил Лют, — неладное тут у вас творится, Норвегия вот-вот сотрясётся и падёт под ударами мечей и секир.
— Мне всё равно, что будет с Норейг, — отозвалась Хельга, — далеко отсюда до Киева?
— Далече, а тебе-то что?
— Ничего, просто знать хочу, сколько нам туда добираться придётся.
— Не нам, а мне! — резко оборвал Лют, — Хельга, я думал, мы уже всё выяснили меж собой! У тебя своя жизнь, у меня — своя.
— Но у меня больше нет жизни! — неожиданно выкрикнула Хельга, — неужто ты не понимаешь, Лют! Я теперь одна, без мужа, крова и знатного имени! Теперь мой удел — напрашиваться чернавкой к зажиточным хольдам! — из её глаз хлынули слёзы.
— Ты молода и красива, Хельга, не верю, что тебя ждёт такая участь, — промолвил Лют, одним прыжком взгромоздившись на лошадь, — не отчаивайся, и ищи свою долю (слав. счастье, удача).
— Зачем же ты тогда возвратился, раз тебе до меня дела нет? — не отступала Хельга. Ответом было тяжёлое и задумчивое молчание.
— Лют, миленький, ну не бросай меня! Я не буду тебе обузой, буду во всём тебя слушаться, только возьми меня с собой! — кричала девушка, схватив лютового коня за узду.
— Полно, Хельга, дай дорогу! — отстранил её парень.
— Ты не смеешь! Я жизнь тебе спасла! Если бы не я, твоё мёртвое тело растаскали бы по лесу волки и лисицы! — в сердцах бросила Хельга.
— Я ведь тоже спас тебя, дочь викинга, так что не смей меня этим попрекать, — холодно проговорил Лют, — ступай своей дорогой, Хельга, может когда-нибудь встретимся!
С этими словами Лют резко ударил по конским бокам, лошадь, что есть духу, сорвалась с места и понеслась галопом прочь.
— У меня под сердцем твоё дитя! — крикнула вдогонку отчаянная девушка, однако скакун уже унёс Люта слишком далеко.
Обессилев от криков и рыданий, Хельга опустилась на землю, моля всех почитаемых ею богов о смерти. Что же теперь делать, куда податься? Как и на что дальше жить...
Вдруг она вспомнила, что у неё есть мать... Любящая и нежная Тьордлейн, которая живёт в их родовом поместье, что шесть дней пути на восток отсюда. Она не видела мать три года, с тех пор, как Асгрим сделал её своей женой. И вот теперь она вернётся в родной дом, упадёт в ноги своему родственнику и будет просить на них с матерью...
Окрылённая этой мыслью, Хельга вскочила на коня, и галопом двинулась в сторону слабой, но такой тёплой надежды. Её путь застилал густой туман, позади осталась сытая и беззаботная жизнь, сгоревшая в стенах ярлового поместья...
194