А что во дворе, что в доме... Бедлам это ещё слабо сказано. Полный абзац. И внутри дома бардак было ненамного лучше, чем во дворе.
Бедная мамочка... Представляю какого ей, с её-то, практически маниакальной привычкой к чистоте и к порядку.
Короче, в итоге, я только мусор, собранный мамой, выкинул. Пакетов восемь. По одному таскал их к мусорным бакам в конце нашей улицы.
Мама, правда, меня за полнейшее отсутствие помощи даже и не ругала. Хоть перед подобными авгиевыми конюшнями, во что превратился наш дом и наш двор за эти выходные, допускаю мысль, стреманулся бы даже Геракл.
Мамик только, чтобы привести наш двор в более-менее пригожий вид, не разгибаясь впахивала часа два. Я, правда, был рядом, сидя возле колодца во дворе, в теньке в холодке под козырьком, и то и дело жадно пил холодную воду из ведра.
Мы перебрасывались с ней короткими разговорами. На серьёзные беседы у мамы просто времени не было, хоть по ней было видно, что она буквально готова наброситься на меня с расспросами. А чего, мы же почти год не виделись. Но до приезда нашей родни ей предстояла в прямом смысле слова титаническая работа и, к сожалению, на меня рассчитывать ей явно не приходилось. Правда, на этот счёт она больше подтрунивала надо мной, нежели обижалась или сердилась. Говорю же, она у меня отходчивая. Да..
Одно странно, как бы мне сейчас не было плохо... Хм... Нет-нет, но я бросал заинтересованный взор на фигурку мамки, соблазнительно склонявшейся то над клумбой, чтобы собрать окурки, то драившей пол, красиво отклячив попку, в беседке. Самодельные короткие джинсовые шортики и моя, смотревшаяся на ней балахоном, клетчатая рубаха ей очень шли. Хм... Ну, на маму, собственно, хоть, как мне кажется, и монашеский наряд напяль, — всё равно ничем не скрыть её природную красоту и сексуальность.
Как всегда, она как будто, порхала, словно и не касаясь грешной нашей земли. Она вообще, всегда всё умудрялась делать так, как словно, в танце. Лёгком и непринуждённом. Ну, вообще, танцы это у неё в крови. Бабушка-то маму пророчила едва в балерины, мечтая скорее в маме воплотить свои несбывшиеся мечты, но тем не менее танцами мама занималась едва ли не с детсадовской скамьи.
Хм... Может, кстати, и стала бы она балериной. У неё всё для этого было. Ну... Если бы не повстречала папашу моего. Впрочем, нет... Я что-то не припомню балерин с такими большими буферами. Хотя кто их там знает, эти балерин?
Родила-то меня мама рано. Это вообще был нонсенс. Не зря же бабушка на первых порах искренне хотела моего папика засадить за решётку, за совращение несовершеннолетней. Бабушка вон до сих пор, когда меня рядом нет, всё сокрушается, что, мол, не уследила-не уберегла свою принцесску.
Ну, да... Как говорится спортсменка, отличница, активистка, домашняя хорошая девочка. В том и нонсенс. Как такая девочка могла глаз положить на такого, как мой отец? Впрочем, кто бы мог знать тогда, по какой кривой витиеватой дорожке пойдёт мой батя-то? Ведь, в итоге даже бабушка оттаяла и забрала заявление из милиции, а мама моя, влюблённая и счастливая, пошла-таки под венец, не взирая на свой юный возраст и уже с большим животом наперевес. Получается, я как бы на их с отцом свадьбе уже присутствовал.
А Батя мой бедовый... Но женщины всегда сходили с ума по нему. Никогда этого не понимал. У него и после мамы такие бабы все были, — глаз не оторвёшь, — хоть с каждой из них, всегда слепо и верно готовыми исполнить любую его прихоть, он обращался, мало сказать, по-свински. Уже на его третье жене я бросил считать прочих его пассий. А сводных моих братьев и сестёр, только учтённых, было точно с полдюжины. Сколько их точно у него, по-моему, и сам отец не знал.
С мамой отец прожил пять лет. Кроме мамы, ни с кем больше, он столь долгий срок свою жизнь не делил. Обычно, уже после пары лет, очередная «любовь до гроба всей его жизни» ему опостылевала до смерти и, обыкновенно, по-английски, без лишних слов, он собирал манатки и сваливал. Мама здесь получается, тоже была особняком. В отличие от всех прочих отцовых женщин, это она от него ушла. И, по-моему, именно за это отец никогда не мог её простить.
Какое-то время я следил за мамкиной ладной фигуркой. Мама как раз, то и дело грациозно изгибаясь, опять же, точно, в каком-то танце, даже пританцовывая то и дело на месте на свой внутренний мотив, собирала пустые бутылки вокруг беседки.
Годы, казалось, вообще не властны над ней. Так вот мельком глянешь, — ну, прям девичий стан. Впрочем, а ей лет-то ещё? Тёмные волосы перехвачены резинками в две какие-то озорно-девчачьи косы. Длинные красивые загорелые ноги в летних босоножках, маленькие аккуратные коленки перепачканы землёй, после того, как она едва ли не на карачках лазила по клумбе, собирая окурки. На руках резиновые перчатки. Да, маникюр, это всегда святое.
В какой-то момент, ей, видимо, надоело, что полы моей рубашки развеваются по ветру, что у балахона. Она быстро расстегнула пуговицы на рубашке. Она была ко мне полубоком, так что в какой-то миг, я совершенно отчётливо увидел, как заколыхались её обнажённые упругие груди с вишенками крупных розовых сосков. Но уже через секунду, полы рубашки вновь сомкнулись, перехваченные теперь чуть ниже её полной аппетитной груди узлом. На смуглом загорелом почти по-девичьи ещё плоском животе поблёскивали капельки пота.
Помимо воли, член в моих шортах налился кровью. Хм... Может виной тому была виагра? Иваныч вчера угощал. Каждую особь мужеского пола на моей пиру. Тут надо заметить, что когда Иваныч УГОЩАЕТ, — то отказаться решительно никак невозможно. Виагру мы запивали водкой.
Мама, почуяв мой тяжёлый взгляд на себе, обернулась и ласково мне улыбнулась:
— Ты чего такой смурной? Не расстраивайся, я не обижаюсь. И не беспокойся, я всё успею прибрать..., — она шутливо мне отрапортовала пустой бутылкой из-под шампанского, — Вам не придётся краснеть перед роднёй за хозяйку Вашего дома, сэр! Всё будет в ажуре!
Да, кто бы сомневался. Уж зная маму, можно даже не сомневаться, что к приезду гостей в доме и во дворе будет идеальный порядок и чистота, будет наготовлена куча вкусностей и накрыт красивый богатый стол. Это ж моя мама...
Она мне ободряюще улыбнулась, а мне вдруг стало стыдно и я, ни слова ни говоря, отвёл взгляд в сторону.
Правда, в конечном итоге, я всё-таки умудрился жутко её расстроить. Когда всё-таки плюнув, короткой перебежкой, отправился на кухню, вытащил из бара бутылку дорого, сегодня привезённого мамой вина, и жадно приложился к горлышку.
Так, сказать с почином. Ну, что ж... На выходные я впервые в своей жизни так нажрался. Аки свин. И, по всей видимости, до провалов в памяти. Ибо хоть убей, до сих пор не мог понять, как это так, — оказывается мы пировали не один день, а двое? Хотя... Если припомнить некоторые мелкие детали... Хм... То, да, выходило, что всё-таки два дня... Как бы то ни было, но вдобавок ко всему, теперь вот впервые в своей жизни я, значит, ещё и похмеляюсь. Вино было хорошим, вкусным. А главное ЖИВИТЕЛЬНЫМ...
Нет, нет, мама, меня, видя моё состояние, сразу после ванной угостила какой-то супер-пупер таблеткой от головы, рассольчиком напоила из погреба, потом видя, что меня не отпускает, опять преподнесла какую-то таблетку. Но ни хрена не помогало...
— Артём... — когда сзади послышался её непередаваемо грустный вздох, я уже всадил полбутылки.
Она расстроено всплеснула руками:
— Ну... Дожили, ты уже похмеляешься..., — она покачала головой с самым несчастным видом.
Блин, лучше бы снова отругала. А она ни слова не сказала больше. Только сникла как-то. Опять взялась за работу. Молча. И больше со мной не говорила.
Ну, с алкоголем у неё пунктик особый. Уж папик-то мой родной бухал, так бухал. Это даже я ещё помню.
Мама, конечно, тоже умела и любила погулять. Она у меня вообще заводная. И танцевать просто обожает. И к алкоголю в целом-то относилась положительно. Но, во-первых всегда знала меру, я вот никогда её с похмелья не видывал. А во вторых, в отличие от отца, одно дело пить по праздникам или в честь какого-либо торжества, опять же в своё удовольствие, а другое дело квасить. Ну, как мой отец обычно, или как я на эти выходные.
В общем, в конце концов, отчаявшись её замаслить, — теперь поджав обиженно губы, она упорно отказывалась меня замечать, — я смирился и просто плюхнулся в доме в зале, включив телевизор на канале с мультиками.
Вино, надо сказать, меня буквально оживило. Во всяком случае, явно «жить стало лучше, жить стало веселее». Голова уже не трещала, да и стены более не пытались покачиваться. Так, что более особо не колеблясь, я притащил с кухни, ополовиненную мной бутылку с вином и опять плюхнувшись на диван, стараясь не думать, что об этом скажет мама, пялился ни о чём не думая, на кота Тома и мышь Джерри на экране, периодически прикладываясь к бутылке.
Я слышал, как мать отправилась в душ, после того, как прибралась во дворе. Она мелькнула в дверях, уже в халатике и с чалмой из полотенца на голове. Потом, то там, то сям по дому врубался пылесос, на кухне замолотила стиральная машинка. Немного позже, мимо дверей зала по коридору, минимум два раза, мама снова прогарцевала, но уже на четвереньках, изо всех сил натирая пол тряпкой, то и дело тщательно прополаскивая её в ведре с водой.
Скоро пришёл и черёд зала. Она только поморщилась, заметив в моей руке бутылку из-под вина. Покачала головой:
— Вот дать бы тебе тряпкой..., — она угрожающе помахала мокрой тряпкой, — знаешь, мы об этом поговорим! Очень серьёзно! Мне всё это очень не нравится! И я очень надеюсь, что всё это исключение, а не заправило уже у тебя...
Я что-то хотел сказать, но её пальчик в перчатке негодующе взвился в воздух:
— Помолчи! Твоё счастье, что у меня действительно сейчас просто нет времени на твоё воспитание! Мне ещё надо наготовить! Не хочется позориться перед роднёй! Но после я тебе УСТРОЮ головомойку!
Её зелёные глазищи, казалось, сейчас сожгут меня заживо. Я только кивнул. Впрочем, теперь уже без всякого подобострастия. Вино уже хорошенько согрело меня и, в конце-то концов, сколько можно уже вымаливать раз за разом прощения? Что я ей тут мальчик несмышлённый?
Мало того, я демонстративно окинул медленным взором её фигурку в коротком халатике и эдак оценивающе изобразил восхищённую гримасу. Мама только фыркнула на это и отвернулась.
Она стащила со всей мебели, кроме моего дивана, в зале чехлы и пледы и утащила всё это в стирку на кухню.
Я наблюдал за ней, как она возится, тщательно вытирая пыль со шкафов и подоконника. Халатик был коротким и явно она снова не одела лифчик.
А уж когда она полезла, вооружившись тряпкой надраивая пол, под большой стол у подоконника, у меня аж дух захватило.
Её халатик неизбежно задрался, и аккуратная пышная задница находилась всего-то в паре метров от меня.
— «Вот ведь зрелище — подходи и бери» — сама собой промелькнула шальная будоражащая тело мысль.
На ней были тонкие белые ажурные трусики, почти невесомой полоской разделяющие аппетитные голые ягодицы. Матьв это время тёрла пол под батареей отопления, подол халата задрался ещё больше, открывая её вкусные по-женски прелести, её попка возбуждающе двигалась.
Да, зрелище было потрясающим. В голове приятно зашумело, уже не только от вина.
Я и сам не заметил, как мои шорты уже отпирал мощный стояк, а кровь едва ли не забурлила от возбуждения.
Я медленно поставил бутылку на журнальный столик у дивана и неслышно поднялся на ноги. Казалось, задница матери заслонила от меня весь прочий мир. Ну... У меня такое бывает... Походу, папкины-то корни дают себя знать.
Мамик аж вскрикнула от неожиданности, стукнувшись головой об крышку стола, когда моя ладонь опустилась на голый участок её попки и мои пальцы с удовольствием требовательно, как если бы это было в нормальном порядке вещей, сжали упругую женскую плоть.
Мама суетливо и неуклюже выбралась из-под стола и ещё стоя на коленях, снизу вверх, посмотрела на меня с покрасневшим от смущения лицом.
Я улыбнулся ей самой невинной улыбкой:
— Мам... Просто хотел поправить твой халатик..
Ей пришлось торопливо оправить халатик, потому что мой взгляд сразу же нырнул в ложбинку между её грудей. Да, я угадал, на ней было лифчика.
— Мам... Ты в этом халатике просто бесподобна... — честно признался ей я.
Она было отшатнулась и в её глазах, на миг мелькнул испуг. Но она быстро справилась с собой.
— Я вижу, бесстыдник, как тебе нравиться мой халат..., — она гневно зыркнула глазами на мой возбуждённый член, с мощью которого шорты определённо справиться не могли, — так... а ну-ка брысь на диван, СЫНУЛЯ!
Её глаза вновь сузились, сделавшись недобрыми:
— И я не шучу!
Я отступил. Опять плюхнулся на диван и под её укоризненным взором моя рука вновь нащупала бутылку. Я снова сделал щедрый глоток, не спуская с неё глаз.
Мама только неодобрительно покачала головой:
— Мне нужно прибраться и я это сделаю. А тебе бы лучше, как мне кажется, убраться отсюда и не мешать мне.
Я отрицательно покачал головой, не спуская с неё плотоядного взгляда. Мама только демонстративно презрительно фыркнула, пожав плечами и более не обращая на меня ни малейшего внимания, опять опустилась на пол, вновь принявшись за тряпку и пол.
Но моё возбуждение вспыхнув, теперь не желало проходить. К тому же вид моей стройной сексапильной мамочки в соблазнительном халатике, притягательно ползающей передо мной по полу на четвереньках, явно не способствовало усмирению моих плотских помыслов.
Но было и ещё кое-что... Я не собирался сидеть тут и выслушивать её брань в мой адрес, а особенно меня задело её предложение убраться из комнаты и не мешать ей. А может, скорее всего, дело было вовсе и не в словах. Гораздо более меня покоробил её демонстративный презрительно-пренебрежительный вид. Или я просто был уже снова пьян... Хм..
Думаю, мою родительницу насторожил шорох моих шорт. Замерев, с широко распахнутыми от удивления глазами, она следила, как я медленно стаскиваю с себя шорты. Под ними у меня ничего не было. Мой возбуждённый негнущийся фаллос с неудержимой несгибаемой мощью выпрямился во весь свой рост, хищно блестя раздувшейся головкой.
Мало того, я с горделивой миной на лице с удовольствием продемонстрировал маме своего богатыря, даже и не думая прикрыть от неё свою возбуждённую мужскую доблесть.
Мама с какой-то странной усмешкой посмотрела на меня и покрутила пальцем у виска. И то верно, по-моему, мой разум помутился. Ну, ещё бы... Когда такой отток крови от головы.
Признаться, я вполне себе адекватный нормальный человек и надо сказать, на нечто подобное никогда ни с какой женщиной не решился бы, в силу своей природной скромности.
Но, видимо, мама была права, — год в универе не всем хорошим пошёл мне впрок. И, в конце концов, эта женщина на полу была не просто какая-нибудь там посторонняя женщина для меня, а моей матерью. Моя мама. В смысле, что МОЯ родная мама.
— По-моему, МАМУЛЯ, лучше уж это тебе убраться отсюда, — с вызовом в голосе хрипло проговорил я, сжимая у основания своё любовное орудие в кулаке и бесстыдно исподлобья глядя прямо в её глаза, — и не мешать мне..
Её аж повело от подобной бесстыдной распущенной наглости. Во всяком случае, дар речи она точно потеряла. Я ожидал, что она пулей выскочит из комнаты.
Но нет, уступить она не пожелала. Лишь снова покрутила пальцем у виска и как ни в чём не бывало, снова яростно, хоть и красная аки рак, принялась драить пол. Даже её уши запылали яркой краской.
Я не спускал с неё сластолюбивого взгляда, который наверняка она не могла не ощущать на своём теле, принялся медленно оглаживать член, пока в моей голове крутились самые разные грязные эротические фантазии в главной роли с моей сексапильной мамочкой. Надо тут добавить, что ко всему прочему, ко всей дикости данной ситуации, — уже само по себе то, что сейчас происходило между мамой и мной в этой комнате заводило меня неимоверно.
Уже почти пустая бутылка, неловко задетая моим локтем, покатилась по полу. Мама ловко подхватила её и держа в руке, нахмурившись язвительно сказала:
— Ты с этим уже закончил? Я могу это выбросить?
Она старалась смотреть мне в глаза, но видимо, даже против её воли, её глазки предательски опускались на огромный эрегированный, раздразнённый неторопливой мастурбацией член в моём кулаке. Её щёки были просто пунцовыми.
Я недобро усмехнулся:
— Да, уж чёрта с два. Я непременно прикончу эту бутылку, — я с усилием сжал член в кулаке, так что распаленная головка на глазах раздалась в разы в размерах, — ну... как только кончу, мамочка...
Это было непередаваемо грязно, бесстыдно и вульгарно. Вот так вот мастурбировать при матери, глядя на неё, видя её и крайнее смущение, злость и растерянность. Понятное дело, что она была не в своей тарелке и явно не знала, куда себя деть. Одно точно, она чувствовала, — я торчу на самой грани, чтобы прямо здесь и сейчас не наброситься на неё и не отыметь её прямо на этом полу, аки сидорову козу, а потому, она старательно, по всей видимости, пыталась не перегнуть палку. Но в то же время, я не мог врубиться, а чего она не убегает? Не уж-то потому, что не хочет мне уступать? Или она просто настолько сбита с толку моим поведением, — а ведь мы не виделись почти целый год, — что просто и не знает как себя вести? Я же парень эмоциональный, могу обидеться, встать и уехать обратно в Красноярск, за тысячу вёрст отсюда. И глядишь, она меня ещё год не увидит. Впрочем, нет, последний вариант был АБСОЛЮТНО исключён. Но знает ли об этом моя мама?
Я почувствовал какой-то подвох. Что-то было не так. Мама у меня, конечно, очень покладистая и всегда во всём мне покатала. Но... После того бедлама, какой она здесь застала и моего нынешнего отвратительного поведения, — ну, в самом деле, не святая же она у меня? Неужели так прям соскучилась?
Она нервно провела языком по губам. Её глаза совсем уже не украдкой остановились на моей башне мужественности.
— Артёмушка... Ну... Это невозможно, — она окончательно смутилась, смешалась опуская глаза в пол, — но не мог бы не делать ЭТОГО... Хотя бы, пока я с тобой разговариваю?
Её слова прозвучали неожиданно кротко. Не уж-то сдалась? И внезапно, у меня тоже сразу же пропало желание издеваться над ней. На какой-то миг, меня даже уколол стыд за моё отвратное поведение. Но руку с члена я не убрал. Возбуждение уже сносило мне крышу. Думаю, если бы я не был пьян и с такого сурового бодунища, то я давно бы уже кончил. Ещё бы... С такой-то эрекцией.
Я медленно покачал головой. Но уже с неприкрытой мольбой поглядел на мать:
— Мам... Ты такая красивая..., — я не мог говорить, слова сбивались в горле, мои мысли уже путались от возбуждения. Сейчас мне хотелось только одного, — насадить красивый пухлый рот моей матери на свой член и излиться глубоко в её горло. Пожалуй, только это было способно привести меня в чувство, — как я могу остановиться? Ты искушаешь меня своим восхитительным телом... Мама, я ТАК соскучился... Ты же поможешь мне, мамочка? Родная моя... Ты же приласкаешь меня?
Мне кажется, до неё не сразу дошёл смысл всего мной сказанного. Хотя тугодумом она никогда не было. Но опять же, когда до неё всё дошло, радости ей это явно не прибавило.
Она в ужасе вскинула глаза к потолку, отворачиваясь от меня, должно быть не в силах более выносить моё непотребное поведение.
— Ты свихнулся?, — встряхнула она головой, всем своим видом выказывая своё возмущение, — допился... Или тебя подменили марсиане?
Я был уверен, что теперь уж точно, она вскочит и выбежит из комнаты. К моему немалому удивлению, этого и в этот раз не произошло. Она принялась полоскать тряпку в ведре! Охренеть!
— Мама... Ты хочешь, чтобы я тебя умолял!?, — с каким-то отчаянием пробормотал я, — ты же моя мама... Почему ты не хочешь помочь мне? Пожалуйста, мама... Я не могу смотреть на тебя... Ты такая красивая..
Она вскочила на ноги, её трясло. Зачем-то бросилась к столу и стала лихорадочно тереть половой тряпкой поверхность стола:
— Артём... Перестань! У меня нет времени на твои сумасшедшие глупости! У меня куча работы!, — едва ли не умоляюще проговорила она, — нужно ещё столько всего переделать до приезда гостей!
Правда, эти слова показались мне настоящей музыкой... «Нет времени на твои сумасшедшие глупости! У меня куча работы!» Хм... То есть морально-этический момент орального ублажения матерью родного сына как бы остался на втором плане? И в этот раз, после нашей долгой разлуки, в которой, несомненно, виноват только я, мне не придётся брать штурмом во второй раз крепость тысячелетнего табу?
— Ты ужасная женщина, мама!, — с чувством простонал я, продолжая с силой надрачивать своё любовное орудие, — какая к дьяволу уборка! Неужели для тебя эта чёртова уборка важнее, чем я? Тебе нравится, когда я тебя умоляю? Зачем ты это делаешь со мной?
В каком-то ужасе, мама вдруг воззрилась на половую тряпку в своих руках, которой она тёрла стол. Бросив тряпку на пол, она схватила со стола уже губку для пыли и теперь так же лихорадочно принялась тереть поверхность телевизора, явно пребывая за гранью разумного мышления в данной ситуации.
— Мама..., — уже не выдержал я и сорвался на грозный рык, добавив ко всему прочему парочку крепких ругательств, — ну, хватит! Ты же видишь, что ты мне нужна... Почему, ты заставляешь меня изнывать?! Я же не хочу быть грубым с тобой!
Она так и застыла на месте, уткнувшись головой в шкаф. Её плечи подрагивали.
— Я должна тебе кое-что сказать, Артём, — глухо произнесла она, не оборачиваясь.
Я опять выругался:
— Мама! А мы не можем всё обсудить ПОСЛЕ?! — меня уже не в шутку начинала раздражать её неуступчивость.
— Я встречаюсь с Антоном..., — вдруг выпалила, всё так же, не поворачивая головы.
Я аж опешил.
— Что? Чего? В смысле? С каким Антоном?, — потом холодок подозрения пробежался по спине, — с Веньяминовичем что ли? Дык... Он же отсюда за пятьсот километров живёт... Мама?
Всё так же спиной ко мне, она молча закивала головой:
— Ты же знаешь, мы с ним ещё в школе дружили... С первого класса... Пока я с отцом..., — она запнулась, — ну... он... Антон ко мне приезжать начал... С осени прошлой ещё... Красиво ухаживал так... Я же одна... Ты же знаешь, как меня всегда угнетало одиночество..
Уверен, что это было против её воли, но в её голосе звучали оправдательные извиняющие нотки. И, по-моему, её это и саму сейчас злило, что невольно, но она как будто просит моего снисхождения и понимания.
Может мне почудилось, но она явно всхлипнула. Но вдруг мама резко обернулась ко мне и уже с вызовом посмотрела прямо мне в глаза:
— Артём, я не хочу остаться в старости одной! И... я... я не могу быть одной. Одиночество это худшее, что может быть с женщиной! Антон мне нравится... Он любит меня... И... Мы уже живём вместе. Два месяца, — она говорила быстро, сбивчиво, как будто боялась, что я её оборву на полуслове, нервно теребя поясок халатика, — он вечером приедет... На машине... Сначала я хотела тебе о всём рассказать...
Мама, выпалив всё это, чисто, как дух перевела. На её лице даже промелькнула гримаса облегчения. Как бывает, когда поход к стоматологу уже за спиной.
А я оторопело воззрился на неё, не зная, что и сказать. Вот те раз. Теперь понятно, чего она сегодня такая добрая-предобрая. Я зло щёлкнул зубами, чувствуя, как холодная ярость и самая настоящая обида стремительно затягивают меня в бурный водоворот.
— Почему ты мне не сказала? — выпустив воздух через сжатые губы, прохрипел я, гневно вперив в неё взор.
— Артём..., — она не выдержала мой взгляд и потупилась, — ты же не приезжал! Я тебя целый год не видела...
Мой кулак с треском обрушился на журнальный столик, сокрушив его в щепы.
— Мама! Мы с тобой чуть ли каждый день по телефону разговаривали! Неужели нельзя было сказать?!
Мама вздрогнула, как от удара, с испугом воззрившись на разбитый вдребезги несчастный столик. Казалось, она сейчас разрыдается.
— Артём... Ну, ты не можешь так поступать со мной...
— Мама! Заткнись! — оборвал я её в ярости, — прошу тебя помолчи! Кто тебе сказал, что я не разрешу тебе встречаться с мужчиной? Кто?! Но ты моя мать!!! Ты должна была, хотя меня предупредить?!! Ты МОЯ! МОЯ! МОЯ мама! Ты не могла ТАК со мной поступить!
Она понуро застыла, как словно напроказничавшая школьница перед строгим завучем, опустив голову, только её плечи дрожали. Я откинулся назад, мысли в голове вились роем. Злость и обида душили меня. Но было и ещё кое-что... Я даже сам удивился. Но, несомненно, мне было её жаль.
Ведь, кто-кто, но моя мама заслужила у этой жизни хоть кусочек женского счастья.
И опять же, в глубине души, чего-то подобного я ожидал. И на самом деле, опять же глубоко-глубоко в глубине души, признавал правоту мамы. Я что-то не шибко к ней рвался, погрузившись с головой в прелести студенческой жизни в большом городе. На новый год рванул вон с друганами на Байкал отдыхать. На майские в Крым. К матери родной целый год носа не казал. Ну, какое у меня право судить её?
Я с шумом выдохнул воздух.
— Да, мама..., — произнёс я строгим менторским голос, — ты права... Нам предстоит серьёзный разговор! Очень серьёзный! И мне тоже теперь есть что тебе сказать.
Она неуверенно подняла голову, глянула на меня, как побитая овечка, из-под непослушной чёлки.
Мой член по-прежнему покачивался негнущейся каланчой во весь свой рост, возвышаясь над моими бёдрами. Хм... Возможно, это тоже была важная причина, по которой я не был сейчас настроен на долгие выяснения отношений с мамой. Моё тело требовало немедленной разрядки сексуального напряжения. Член просто разрывало от возбуждения. Уже даже побаливали яички.
— Иди ко мне, мам..., — тихим, но твёрдым голосом сказал я, — мы... потом поговорим... всё обсудим..
Тут мама посмотрела на меня так, что кровь во мне едва ли не вскипела. Каждый раз, когда она ТАК смотрела на меня, эта женщина сводила меня с ума. Томно и с неким тайным вызовом самки к самцу. Моя мама была из тех женщин, кто умел заводить мужчин одним только взглядом.
Её губы тронула едва заметная улыбка. Она как-то и сама вдруг в мгновение ока преобразилась. Во всяком случае, бедная понурая овечка растворилась без следа за какие-то доли секунды.
Мне показалось, её и саму вполне устраивал этот вариант после того, что она мне рассказала. Представляю, какую картину адской бури рисовала себе бедняжка на предмет, как я отреагирую, когда она во всём мне признается. И точно так же, она ясно понимала и сознавала, что как только её дьявольские губы сомкнуться на моей окаменелой плоти я стану её рабом. И после этого способность злиться на неё нескоро вернётся ко мне.
Мы с мамой никогда не злились подолгу друг на друга. Но в силу разных причин. Хм... Мама всегда умела правильно пользоваться своим ртом, когда ей было нужно быстренько загладить передо мной вину за какой-нить проступок. Я мгновенно таял, и неизбежно менял гнев на милость.
Она медленно провела языком по губам. Теперь, чувствуя, что буря уже позади, она явно осмелела и уже смотрела на меня с некоторой усмешкой превосходства, доподлинно зная, что сейчас я уже весь в её власти.
— Хорошо, но у меня ещё очень много работы..., — томно проговорила она, медленно пальчик за пальчиком стягивая со своих рук перчатки, — давай, сделаем это быстро, у меня, правда, очень мало времени...
Её глаза вдруг стали невообразимо порочными. Перчатки с тихим шлепком упали на край ведра:
— Очень очень много работы..
Не спуская с меня горящих невообразимо порочных глаз, мама медленно пошла ко мне через всю комнату, грациозно, как кошка, плавно покачивая бёдрами, на ходу развязывая поясок своего халатика. Её ещё влажные волосы струились по плечам.
Её бровь изогнулась в красивой дуге, когда она остановилась возле дивана, почти касаясь меня. Казалось, теперь её забавляет немое восхищение, к которым я уставился на неё.
— Сядь на край кровати..., — её губы скривились в капризной томной усмешке, — иначе, мне будет не удобно.
Полы её халатика более не скрывали её от моих глаз её грудь. И я просто был не в силах оторвать взгляд от аппетитно покачивающихся полушарий.
Я молча подчинился маме, сев на самый край дивана и с вожделением потянулся к её груди. Но тонкий пальчик мамы упреждающе помахал перед самым моим носом.
— Я же, сказала, у нас мало времени...
Её ладони коснулись разведённых в стороны коленей, и мама медленно опустилась на колени на пол меду моих ног.
Теперь от её лица до моего возбуждённого раскалённого каменного достоинства вряд ли было больше пяти сантиметров. С каким-то интересом моя мамочка неторопливо оглядела мою негнущуюся башню со всех сторон.
Её ладошки скользнули по моим ногам и осторожно сжали мои яички, нежно разминая их, словно, перед схваткой. Потом её пальчики сомкнулись на напряжённом стволе. Мама склонилась, так что больше я не видел её лица, но зато почти сразу же ощутил, как её язык нежно коснулся раздувшейся головки.
Я едва ли не взвыл от удовольствия. Язык мамы невообразимо сладко порхал, лаская головку члена, её пальчики медленно, подобно как по флейте бегали по всему стволу. И это была только прелюдия.
— О, мама..., — сгорая сейчас от самых нежных чувств к этой самой родной и любимой женской голове, склонившейся сейчас к моим бёдрам, горячо зашептал я, — моя милая... моя родная...
Пребывая вне себя от возбуждения, я не выдержал, и, дернул бедрами, навстречу маме, чувствуя, как мой член проникает в горячий рот. Губы мамы немедленно сомкнулись вокруг головки члена, нежно посасывая её, что твой леденец, лилейный язычок уветливо теребил уздечку. Её ладошки уже обхватили ствол, потихонечку его надрачивая.
— О, мама... — я упал назад, откинувшись спиной на спинку дивана и содрогаясь в волнах непередаваемого блаженства, — ты всегда заботишься обо мне... моя мамочка... Прости меня... Я недостоин тебя..
А потом, мама застала меня врасплох. Её ладони скользнули к моим бёдрам, сжимая их так сильно, что её длинные красивые ноготочки больно впились в кожу. А голова мамы неожиданно, единым махом опустилась на мою возбуждённую плоть. Один миг и её точёный носик уже с силой упирается в мой напряжённый живот.
Я аж заорал от бескрайнего кайфа:
— Ма-а-а-а-ма!!! Мама... — меня так и выгнуло дугой, навстречу умелому искусному женскому рту.
Мама, всё же поперхнулась, не выдержав собственного напора, но всё равно осталась насаженной на пульсирующий от возбуждения член, удерживая меня глубоко в своём горле.
Немного погодя, дав мне вдосталь насладиться своей мягкой глубокой глоткой и ощущением того, что даже мой внушительный богатырь вполне себе по силам этой хрупкой маленькой женщине, мама медленно снялась с меня, так что в её ротике, опять страстно ласкаемая язычком и посасываемая, осталась лишь головка члена. Впрочем, спустя несколько мгновений мамина голова, скользя влажными губами по твёрдому стволу, вновь качнулась вниз, опять без видимых затруднений вбирая в себя на всю длину целиком всего меня.
Изнывая от блаженства, я наблюдал, как голова матери медленно опускается и поднимается над моими бёдрами. Зрелище моего члена, находящегося между сочными губами матери и чмокающие звуки, когда член выходил из ее рта — это было отдельное удовольствие.
Я стонал и метался под мамой от изнурительного оглушающего мозг наслаждения. Не в силах совладать с собой, моя рука сама собой нащупала затылок матери и помогала ей, с силой прижимая её голову к моим бедрам, когда губы матери вновь наплывали на мой член. Казалось, маме это не доставляло никаких проблем. Что тут скажешь... Рот зрелой опытной женщины.
В какой-то момент ладони матери сжали мои ягодицы, помогая себе и мне трахать себя в рот, так что моя головка каждый раз протискивалась глубоко в мамино горло. Мы двигались в унисон. Мамина голова и мои бёдра. Сжав мамину голову обеими руками, я насаживал её на свою возбуждённую плоть, прижимая её лицом к своим бёдрам, как будто её рот был не более, чем жерлом для утоления моей похоти.
Уже через пару минут, мой поршень, толчками двигающийся в жарком ротике, напрягся и я инстинктивное ускорил ритм движения. Мощная струя семени ударила глубоко в напряжённое женское горло. Мама покорно приняла в себя фонтан моей спермы. Она усердно глотала, работая ртом, словно помпой, стараясь, чтобы ни капли не пролилось мимо.
Опустошённый и оглушённый оргазмом, я был не в силах пошевелить даже пальцем.
— Мам... Ты не шутила..., — пробормотал я в неописуемом восхищении, — когда говорила, что всё сделаешь быстро..
При этих словах её бровь вновь изогнулась в красивой дуге, всё ещё насаженная на мой член, мама медленно снялась с моего члена и удовлетворительно хмыкнула. Демонстративно всем своим видом выражая своё превосходство надо мной. Сейчас, я бы не стал с ней спорить по этому поводу. Её губы были перепачканы моим семенем. Она вновь прильнула к моему опадающему фаллосу, вобрав его в рот, старательно и нежно обсасывая и вылизывая его.
И только после, отстранившись, смачно чмокнув напоследок мою головку, она чинно, сложив обильно перепачканные моей спермой губки бантиком, тщательно промокнула их, извлечённым из кармана халатика белоснежным платочком.
— Спасибо, мама..., — искренне поблагодарил её я, — теперь мне намного лучше, — моя милая мама...
На её щеках снова заиграл лёгкий румянец. Но ей явно была приятна моя похвала.
— Хорошая девочка... — умилился я, ласково проводя ладонью по её щеке, — твой рот — это просто чудо..
— Я рада, что доставила тебе удовольствие, — церемонно поклонилась она мне, аккуратно складывая платочек и убрала его обратно в карман.
Неожиданно мама подхватила пальцами за горлышко мою бутылку из-под вина, стоявшую на полу рядом с диваном и приложилась к ней, в три щедрых глотка осушив её до дна. Она легко воспарила на ноги, явно демонстрируя мне своё тело в распахнутом халатике. Пустая бутылка плюхнулась рядом со мной на диван.
Одарив меня чарующей улыбкой, она проговорила:
— Теперь, ступай, займи себя чем-нибудь, — она запахнула халатик, завязывая на таллии поясок в узел, — мне нужно перестелить плед на этом диване.
Но к моему удивлению, вид её тела вдруг снова заставил мою плоть вздрогнуть и начать оживать. специально для. оrg В конце концов, я не видел свою маменьку целый год и только сейчас начал осознавать насколько действительно я по ней соскучился.
— Мам..., — решился я закинуть удочку на удачу, — хм... у меня идея получше...
Моя ладонь снова обхватила моё ещё полувялое любовное орудие:
— Почему бы тебе не снять свой халатик и...
Её глаза почти мгновенно наполнились гневом. Вскинув свои очки к потолку, как будто, пытаясь справиться с собой, мама упёрла руки в свои шикарные боки и грозно уставилась на меня:
— Я же сказала, у меня куча дел и очень мало времени...
И вдруг, она внезапно перешла от слов к делу. Склонившись, она ухватилась обеими руками за краешек пледа и упёршись ножкой в край дивана, с неожиданной силой рванув его на себя. В итоге, к моему удивлению, я кубарем скатился с дивана:
— Вон, я сказала!, — её пальчик уставился в сторону двери, — и постарайся мне не мешать, пока я не закончу!
Я поднялся на ноги и насупленный побрёл к двери.
Дом и двор были в идеальном порядке и чистоте. Я даже немного удивлённо озирался по сторонам. Когда она это всё успела?
Немного погодя, мама попросила ей помочь сходить в магазин, ей нужно было накупить кучу продуктов.
Но к тому времени недобрые мысли по поводу мамы и Антона Веньяминовича вновь овладели мной, к тому же досада на то, что мама так грубо спровадила меня от себя, тоже не отпускала. Так, что я даже не удостоил её ответом.
Вообще, после смерти отцовских родителей, — а дом они в завещании оставили маме, — мама капитально за пару лет перестроила дом. Так что в итоге добротное жилище дедушки и бабушки превратилось в некий вариант дачно-выходного домика. Внизу большая кухня и столовая, зала и две гостевых комнаты. Наверху, — второй этаж в доме, деревянный, тоже появился благодаря маме три спальни и открытая терраса — давняя мечта мамы, — почти наполовину дома. Здесь мама частенько в летнее время обожала часами валяться в шезлонге с книжкой в
руках.
Да и во дворе тоже, плодово-ягодные грядки были безжалостно уничтожены, уступив место газону с канадской травкой, берёзкам и цветочным клумбам, с которыми мама так же обожала возиться.
Так, что в итоге, так и не найдя себе занятия я облачился в плавки и отправился на террасу, где и развалился, нисколько не страдая от собственного безделья, на одном из шезлонгов.
Мне стало гораздо лучше. То ли благодаря вину, то ли потрясному мамочкину миньету, так что я с удовольствием нежился на жарком солнышке.
Но кое-что изменилось... Хм... Если до маминого признания, это я лебезил и умасливал маму, стараясь загладить свою вину за кавардак в доме, то, теперь, наоборот, уже мама чуть ли не пресмыкалась передо мной, видя, что я хмурый, как туча и небезосновательно чувствуя в том свою вину.
Впопыхах, она пару раз прибегала ко мне на террасу, то водички попить принесла, то фрукты, хотя я ни того, ни другого не просил. Заглядывала мне в глаза, пыталась шутить, что-то там щебетала. Я не удостаивал её своим вниманием, напрочь игнорируя.
Сказать по правде, в душе я и не был так уж на неё сердит или обижен, но всё же понимал, что спуску маме давать нельзя, — как-никак в истории с Антоном Веньяминовичем она очень виновата передо мной, — а значит, как это сказать, прочувствовать должна, что называется. Угу. А то раз, другой попустишь, потом фиг её к порядку призовёшь, уж маму-то я знаю, враз распустится.
Правда, когда я зачем-то спустился в дом, хм... мама умудрилась найти ко мне подход.
На кухне всё жарилось и варилось, кухонный стол был заставлен тёрками, досками для нарезки и салатницами, мама чистила картошку у раковины.
Увидев меня она заулыбалась, вскочила на ноги:
— Милый, я уже хотела к тебе подниматься... У меня для тебя кое-что вкусненькое... И холодное. А то, небось, жарко там на балконе?
Она вытащила из холодильника нечто в красивом высоком бокале, наполненное листьями мяты, какой-то газированной жидкостью и кубиками льда, украшенное игрушечным зонтиком.
Хм... Вообще, умение готовить шикарные коктейли это тоже один из полезных талантов моей мамы. Возможно, как я иногда думал, это одна из причин, почему её многочисленные подруги так обожали собираться на посиделки именно у мамы. Мама каждый раз баловала их очередным своим детищем. В нашем городке-то, в барах вряд ли тебя попотчуют чем-то, кроме коктейля «Шпага», «Ёрш» или «Сибирское сияние».
— Спаиваешь меня?, — угрюмо буркнул я.
— Ну, что ты? Это же Мохито. М-м-м-м, он вкусненький, пальчики оближешь — всплеснула мама руками, — тут рома всего ничего. Он лёгонький. Я подумала, что и тебе полегче станет.
Она подошла ко мне и вдруг приникла всем своим телом, заискивающе заглядывая ко мне в глаза:
— Ну, чего ты такой хмурый, роднулечка?
Она обвила мою руками, тесно прижавшись ко мне грудью, так что я даже почувствовал её соски через тонкий халатик, и приподнявшись на цыпочки нежно чмокнула меня в щёку.
Этого было достаточно, чтобы мой член мгновенно воспрял и ему стало тесно в узких плавках.
Ни слова не говоря, я положил ладонь на мамкин затылок, наматывая её волосы на кулак и потянул её вниз.
— Ну, Тёмочка... — протянула мама, но даже не стала от меня отстраняться, а её глаза вдруг разом стали блядскими-блядскими, — нет на тебя полиции нравов... Сколько можно заставлять свою бедную мамочку сосать?
Она сморщила носик, жалобно глядя на меня. Её глаза стремительно наполнялись томной женской привлекательностью, как было неизбежно всегда, когда я хотел её.
— У тебя же мало времени мама, — коротко и властно буркнул я.
Она захныкала, когда моя рука уже с силой устремила её вниз за волосы. Под моим повелительным взглядом она, как будто невольно опустилась на колени передо мной и непередаваемо печально взглянула на мои плавки, под которыми стремительно вырастала, пульсируя моя интересная выпуклость.
Я не понукая, смотрел, как мамкины ладони неуверенно опускают мои плавки вниз. Широко распахнув глаза, стоя передо мной на коленях, в трепете замерев, мама уставилась на мой член, грозно ощетинившийся прямо ей в лицо.
И только от одного этого зрелища я уже получал огромной кайф.
Я ласково погладил её по голове свободной рукой и посмотрел в её покорные глаза, вскинутые на меня с благодарностью за неожиданную ласку. Сжав в руке своё возбуждённое сочащиеся естество, я неторопливо поводил им по мамкиным губам. И подталкивая маму к себе рукой, на которую были намотаны её волосы, я ткнулся возбуждённой головкой в пухлые сочные женские губы. Мама не стала артачиться, и я медленно вошёл в её аппетитный нежный ротик, засадив ей сразу на всю глубину. Мои яички мягко шлёпнулись по её подбородку. Она было дёрнулась, немного напуганная моим резким напором, но моя рука в её волосах не дала ей ни малейшей возможности остановить или замедлить вторжение сыновьего детородного органа в её рот.
Мы оба замерли на некоторое время, как бы приноравливаясь друг к дружке.
Увидь нас сейчас, кто-нить со стороны, наверное, бы подивился, посередине кухни в халатике и фартучке, с кухонными перчатками на руках, перед сыном на коленях стоит его мать и во рту у неё неподвижно на всю глубину засажен его член. Я не торопил, чувствуя, как моя головка пульсирует глубоко в её горле. К тому же мне нравилось сейчас смотреть в её глаза. Мамик было опустила взор, но я тут же рукой, которой недавно ласково гладил маму по волосам, дал ей короткую пощёчину, и мама снова торопливо вскинула свои глаза на меня. Я хотел видеть её глаза. Мой член у неё во рту и покорные глаза женщины, вставшей перед тобой на колени, чтобы ублажить тебя, — этот коктейль похлеще всяких там мохито
Мама сама, без моих малейших понуканий с моей стороны стала совершать своей головой движения наиболее сейчас уместные для любой женщины в данном положении. Держа голову своей матери за затылок, я с удовольствием насаживал её рот на свой член на всю глубину. Неторопливо и размеренно. Ей приходилось нелегко, но она терпеливо выдерживала мой член в своем горле, выказывая в этом деле несомненное понимание сути процесса и не дюжее умение в обращении с мужским членом. В такие минуты я старался не думать, сколько мужчин должно было пройти через этот чудесный рот, прежде чем он стал таким умелым. Ведь, как ни крути, даже если у тебя к какому-то делу, пускай, и с рождения есть талант, но только тренировки в поте лица и практика способны сделать из тебя профессионала этого дела.
Сделав еще несколько глубоких качков, я привычно начал извергаться в мамин рот. Маму, как оказалось, это неожиданно застало врасплох, — и на старуху бывает проруха, — попыталась было отстраниться. Но я не был склонен к милости, — и даже её жалостливый умоляющий взгляд не сыграл никакой роли, — и крепко держал её голову, пока не излился внутрь её до последней капли. Деваться ей было некуда, она неловко глотала сперму, смешно сопя носом и щекоча кожу на моём животе. Моё семя тонкой струйкой вытекало из уголка её рта и мутными капли блестели на её подбородке. Я не торопился вытаскивать из её рта, с удовлетворением глядя на неё сверху вниз.
Мама почувствовала, что я, наконец, иссяк, медленно и осторожно снялась с мокрого подрагивающего члена, — теперь я это ей позволил — всё ещё пребывающего в боевой стати. И, как у нас с ней заведено уже с давних пор, невообразимо нежно принялась облизывать и обсасывать опадающий член, любовно сжимая его в его ладошках.
Я улыбнулся ей, когда она спрятала моё поникшее любовное орудие обратно в плавки, снова нежно в благодарность потрепал её по щеке рукой, и не сказав ей ни слова, подхватив со стола мой мохито, танцующей походкой, насвистывая себе под нос весёлый мотивчик, отправился обратно на террасу, оставив мать стоящей на коленях посередине кухни.
Впрочем, на её губах играла лёгкая улыбка. И она отнюдь не выглядела обиженной. Игриво вздёрнув бровь, она провожала меня взглядом раскаивающейся грешницы.
Я валялся на шезлонге, посасывая через трубочку мохито и лениво пролистывая журналы, стопка которых всегда присутствовала на столике здесь же.
— Так, Мише я позвонила... Им километров двести осталось... Ой, как хорошо, и маму в этот раз дорогой совсем-совсем не укачало, — довольно защебетала мама., — хм... Мишка японский минивэн купил. Представляешь, их восемь человек, и все без проблем внутри уместились...
Я повернулся на мамин голос и обомлел. Она приближалась ко мне, в белом купальнике — бикини. Два малюсеньких треугольника белоснежной ткани прикрывали соски, оставляя обнаженной почти всю ее крупную грудь. Мой взгляд скользнул ниже — узкая полоска еле прикрывала лобок, лишь тонкие шнурочки с боков удерживали ее на месте. У меня бы язык не повернулся назвать эти верёвочки трусиками.
Заметив мой взгляд, мама сделала страшные глаза:
— Ты как будто видишь меня впервые, — рассмеялась она, явно довольная произведённым эффектом, старательно пародируя мимикой то на выражение, которое должно быть сейчас было на моём лице.
Я захлопнул отвисшую челюсть и улыбнулся:
— Ты просто выглядишь прекрасно, мама, — честно признался я, — наверное, я просто отвык..
— И кто в этом виноват?, — она смерила меня долгим укоризненным взором, — ну, так и быть, можешь полюбоваться..
Она приняла красивую позу, кокетливо изгибаясь передо мной, словно модель на подиуме для мод.
Я не мог оторвать глаз от ее попки, белая ленточка бикини практически исчезла между ее пышными, но крепкими ягодицами. У меня тут же встал. Охренеть, и это после того, как я уже дважды кончил в её рот. Нет, я, конечно, парень пылкий и горячий, но всё же не секс-терминатор. Но тут дело в моей матери... Горячая она у меня штучка. В её объятиях мужики, гораздо хлипче, нежели я, за ночь раза по четыре умудрялись кончать. Ну, я-то точно умудрялся...
Пока она растирала крем от загара по всему телу, ее грудь соблазнительно покачивалась, а когда она начала покрывать ровным слоем саму грудь, не стесняясь меня, сдвинув в сторону чашечки лифчика, нежно сдавливая и потирая упругие полушария, я понял, что позагорать маме сегодня, видимо, не придётся.
Я сокрушённо развёл руками:
— Мам, ты настоящая красотка, — я усмехнулся, — но не думаю, что тебе стоит в этом бродить по посёлку. Спорим, все здешние просто с ума сойдут.
Я даже хохотнул, представив себе на миг, маму гарцующую в этом купальничке по нашему посёлку.
Мама опять весело улыбнулась:
— Что ж, им не повезло. Все в округе знают, что мой сын жуткий ревнивец и собственник! — она показала мне язык, — спорим, никто из них даже не решится сделать мне комплимент?
В её руках откуда-то из-за моей спины появилось два бокала с тем же мохито, который я только недавно прикончил. Поставив один из них на столик, видимо для меня, со вторым в руках она уместилась в шезлонге рядом со мной и с наслаждением вытянула свои длинные загорелые ноги.
— Ф-ууух, умаялась..., — блаженно простонала она, — так... Всё вычистила и отдраила... Всё наготовила... Угу... Думаю, часок у меня есть. Потом буду стол накрывать. А пока можно и на солнышке поваляться..
Довольная она замурлыкала какую-то песенку, потягивая свой мохито через трубочку из запотевшего бокала, жмурясь от вечернего солнышка. Летнее солнце уже клонилось к горизонту, но ещё ощутимо припекало.
Немного позже, она вскочила со своего шезлонга и принялась перебирать на столике гору журналов, выбирая чтобы полистать. Её загорелая попка маячила от меня в полуметре.
Нет, определённо, я не мог на это спокойно смотреть. Отшвырнув в сторону свой журнал и резко сел. Она не успела обернуться на звук падающего журнала, мои ладони уже легли на её бёдра.
— Тёмушка... Чего ты?, — пролепетала она с придыханием.
Но я уже привлёк её к себе, усаживая на себя. Её волосы были уложены в красивый пучок на затылке, и я нежно поцеловал её сзади в шею. Её плечи вздрогнули, она тихо засмеялась:
— Сынок, щекотно...
Я целовал её обнажённые плечи. Она не сопротивлялась. Но, по-моему, мои притязания не доставляли ей особого удовольствия.
— Артём... Ну, чего ты такой неугомонный..., — она передёрнула плечами, как будто хотела стряхнуть с себя мои губы, покрывающие её плечи горячими поцелуями, — я весь день, как белка в колесе... Устала... Так хочется ПРОСТО поваляться на солнышке...
Вместо ответа я с удовольствием потёрся напряжённым членом о её попку. Мама только изобразила беспомощное хныканье несчастной женщины.
— Ну, что тебе мало было?
Тугие шарообразные груди его матери стояли, подтянутые чашечками бюстгальтера, как два холма. Но теперь они быстро вздымались и опускались от прерывистого дыхания мамы. Мама только тихо простонала, и тоже наигранно как-то беспомощно, когда мои ладони с жадностью сжали её груди, глубоко впиваясь пальцами в женскую мякоть. Её тело задрожало, привычно отзываясь на мои грубоватые и активные ласки знакомой мне реакцией. Коротким движением я стащил с мамы невесомый лифчик, и снова сжал в ладонях её дыньки. Тяжело сопя ей в ухо, я покрывал затылок и шею матери поцелуями и с какой-то ненасытностью мял её большие упругие груди, поглаживая пальцами большие, стремительно твердеющие соски.
Мама только тихонечко постанывала и мелко дрожала всем телом.
Я сжал пальцами её маленький подбородок, и повернув её голову набок, заглянул в её полуприкрыты глаза. Она посмотрела на меня жалобными глазами:
— Какой же ты ненасытный у меня... Артём, ну я же устала..
Я только усмехнулся. Её спина, изгибающаяся в истоме, подрагивающие бёдра, её твёрдые соски моих пальцах, — сказали мне гораздо больше, чем её слова. Взглянув в ее прелестное дышащее свежестью лицо, я поцеловал ее в засос, оборвав её на полуслове. Вкус её губ дурманил мой разум. Желание новой волной начало окатывать меня. Я вогнал свой язык глубоко в её рот, нашёл её язык и принялся его яростно его теребить, раздразнивая. И, конечно же, мне это удалось. Мы стали пылко целоваться, сплетясь языками. Да, мама отвечала на мой поцелуй.
Мой член возбуждённый, стремясь вытянутся во весь свой рост, изнывал в плену плавок, плотно прижатый к ягодицам мамочки.
Наш поцелуй возбудил меня неимоверно. Гораздо более, чем груди матери в моих ладонях. Уже сатанея от переполнявшего меня возбуждения, я подхватил её под попку, заставляя приподняться надо мной. Одной рукой я торопливо извлёк из плавок свой напряжённый член, который тут же с силой упёрся в мамкину ягодицу. Но моя рука уже сдвигала в сторону полоску трусиков мамы, открывая дорогу к её киске.
— Ох, малыш мой... — только и успела пробормотать мама, — нас же могут тут увидеть..
— Да, брось, мам... Если только у кого-то есть крылья, — оборвал я её.
Вообще, террасу окружала по периметру извилистая ограда, увитая плющом, так что увидеть нас даже из окон видневшейся вдали двухэтажки Игната Макарова делом было невозможным.
— И, вообще, этот дом — наша частная собственность, — я прикусил кожу на её плече, так что мама тихонечко взвизгнула, — и чем мы тут занимаемся сугубо наше семейное дело.
Мои ладони снова сжали её бёдра, и я с силой опустил мою мамочку, словно на кол, на своё негнущееся мужское естество.
Тугая, обжигающе горячая плоть сжала мой ствол со всех сторон, головку словно окружило поле микроразрядов электрического тока. Плоть слилась с плотью. Мы с мамой слились воедино.
Я видел, как мама прикусила нижнюю губу, чтобы не закричать то ли от удовольствия, то ли от моего резкого вторжения. Она изогнулась на мне. Её пальцы впились в мои ноги по бокам, я до боли ощутил каждый её ноготочек.
Я обхватил одной рукой её голое плечико для удобства предстоящего любовного соития, другой я снова сжал её грудь, и поддался бёдрами вперёд, как будто подкидывая мать на себе.
Она поняла, что от неё требуется и приподнялась, но почти сразу же я вновь резко опустил её на себя.
На миг мне показалось, что шезлонг под нами сейчас просто развалится. Переборщил я с силой напора. Хотя в такие моменты ведь больше ни о чём и не думаешь. Ну, кроме того места, где сейчас находится твой член. Пружины шезлонга протестующе взвизгнули. Не сдержалась и моя мама, тонко в голос вскрикнув. Стояк у меня сегодня был, что будь здоров.
Какое-то время я жёстко вёл, подчиняя маму своему ритму, заставляя её шустро вздыматься и опускаться на мне.
Но скоро мамочка завелась. Или просто подчинилась задаваемому мной темпу. Во всяком случае, мой член, после дюжины качков, наконец, едва ли не обожгло горячей волной её соков. Постанывая и покрикивая, она принялась двигаться на мне, уже не нуждаясь в моём руководстве, подпрыгивая то короткими скачками, то со всей силой насаживаясь на мой живой кол, то застывала на месте, но лишь только её бёдра описывали дикий танец из стороны в сторону. Её руки, то вцеплялись в мои ноги, до боли впиваясь в кожу, то вдруг взлетали и её ладони и сжимали собственные груди, мягко их массируя.
Я откинулся спиной на поскрипывающий шезлонг, предоставив мамочке самостоятельно довести себя до оргазма. По её напряжённой спине стекали капельки пота. Ладонями я ласкала её спину, нежно касаясь её кожи одними кончиками пальцев. И это явно распаляло её ещё больше.
Самое большое, минут через пять бешенного танца на моём члене, мама вскрикнула, её лоно сжало мой член так, что я сам едва-едва не кончил, она затряслась на мне, и безвольно повалилась спиной на меня, тяжело дыша, ловя ртом воздух, что рыба выброшенная на берег. Какое-то время её тело продолжали сотрясать конвульсии. Сама она пребывала где-то в нирване.
Да... Мамочка у меня такая. Оргазмы у неё всегда бурные. И кончает она, как из автомата, по несколько раз подряд. Повторюсь, с такой женщиной в постели любой мужик почувствует себя секс-гигантом... Хм... Когда под тобой или на тебе горячая страстная красотка феерически кончает раз за разом, понятное дело, тут твоя самооценка неизбежно устремляется к небесам.
Я покачивал её на себе, убаюкивая, с интересом всматриваясь в её лицо.
Сам я не собирался кончать. Во всяком случае, не сейчас. Частенько для меня было особым удовольствием трахать мать часа по два кряду, устраивая ей жёсткий секс-марафон, что называется, отпуская свою фантазию на всю катушку. Тем паче, что после двух-трёх оргазмов мамочка моя, становилась, словно, пьяная, уже совершенно безвольная и бессильная. И с ней вообще можно было вытворять всё, что угодно, не боясь получить отлпуп даже в осуществлении своих сексуальных потаённых самых-самых грязных и извращённых фантазий. Потом, конечно, мамочка бывало частенько и обижалась на меня за мои ночные эксперименты с её телом. Но разве кто-то задумывается о том, что будет утром, когда ты в постели с красивой страстной женщиной, бывшей полностью в твоей власти и неспособной отказать тебе ни в чём. Тем более, что при этом она ещё и кончает, как заведённая.
Вот и сейчас, я был настроен трахать её долго и беспощадно, желая вновь доказать её мою силу и власть над ней. Впрочем, в этот раз мать и не пыталась даже этому сопротивляться, памятуя, как уже десятки раз до этого была мной мной укрощена.
От её разгорячённого тела, так и пышело жаром после её скачки на мне. Мама приоткрыла глаза, жалобно посмотрев на меня. Мой член всё ещё был в ней.
— Прости, сына, я немножко запыхалась...
Я улыбнулся и опять накрыл её губы поцелуем.
Я поднялся с шезлонга, увлекая обессиленную мамочку за собой. Спустя мгновение, она была прижата спиной к большой дубовой двери, что вела с террасы в её спальню.
Я окончательно сорвал её с грудей купальник и впился ртом в её грудь захватывая губами то один, то другой сосок. Мама лишь стояла с закрытыми глазами и тихо постанывала. Я запустил руку в её трусики, бесцеремонно погружая пальцы глубоко в её нежную, податливую плоть и во всю там хозяйничал. Мама ойкнула, дёрнулась пару раз, но скоро её бёдра уже отвечали мне, подмахивая моим пальцам. Да и сама она тоже недолго бездействовала. Её ладошки скользнули в мои плавки и проворно принялись за моё возбуждённое естество. Её губы тянулись ко мне.
Мы снова пылко целовались. Потом губы мамы скользнули на мою шею, чуть позже её язык ласкал мою грудь и живот, пока её пальчики яростно надраивали уже мой дымящийся фаллос.
Уже, опустившись на корточки, мама снизу-верх игриво мне улыбнулась, спуская мои плавки до колен... Потом её руки обхватили мои о бёдра и её голова прильнула ко мне, обхватив губами мой член.
Я блаженно улыбнулся, чувствуя горячее дыхание и нежный язык на своей головке. Запустив руки в волосы родительницы, чем мгновенно уничтожил её причёску, я наслаждался её, как всегда горячим и искусным минетом.
Опомнился я в самый последний миг. Я едва не кончил, хоть вовсе этого не хотел! Еле-еле успел удержаться! Вот чертовка! Она едва не перехитрила меня! Я посмотрел на неё одновременно восторженно, отдавая дань её оральному таланту, и с гневом, что моя мамочка едва меня не подловила.
Я резко снял её рот со своего члена, хоть это было и не просто, головка члена была глубоко в её горле, и она сжимала губы, не выпуская меня из своего сладкого плена. Я рывком поднял её на ноги.
— Ну..., — недовольно протянула она, капризно изогнув губы и обиженно сузив глаза. Её пальцы тут же обхватили мой член, — я с ним ещё не закончила!
Но я молча развернул к себе задом, она еле успела упереться ладонями в дверь, к коей я мамочку беспардонно прижал, упёршись ладонью меж её ровных лопаток.
Одним махом стащив с неё трусики, сняв их с одной ноги, я одним махом засадил в её киску свой член. Маме это явно понравилось, она сладко застонала и выгнула спинку, стараясь как можно глубже насадиться на вставленный в неё член. Сжав в ладонях её гладкие бёдра, я принялся без всякой раскачки яростно таранить родное для меня лоно. Мама отвечала мне, красиво изгибаясь, чтобы мне было удобней. Мои бёдра со звонками шлепками бились о её крепкие ягодицы. Очень скоро мама подстроилась под мой темп и мы двигались в унисон, — всё быстрей и быстрей, — это было, словно, соревнование, кто же из нас кончит первым.
Я напрягся, пребывая уже на самой грани, член буквально распирало от перевозбуждения от этой яростной ебли. Но мама стонала всё громче... И вот, вместо стонов, из её губ уже вырывались сладкие крики, а её бёдра стали подрагивать в судорогах... Всё же моя мамочка первой подошла к финишу.
Мои губы даже тронула улыбка, когда мамино тело вновь содрогнулось в конвульсиях, я победил! Хоть мне и самому оставалось уже самая малость до того, как мой член начнёт извергаться подобно вулкану. Я даже облегчённо перевёл дух.
Она снова обмякла и без чувств повалилась ко мне на руки.
Когда моя мама вновь смогла осмысливать происходящее, она лежала на шезлонге и её ножки были на моих плечах. На её лодыжке до сих пор болтались её трусики, которые я не удосужился стащить с неё окончательно. Я, стоя на коленях перед шезлонгом, сжимая её попку в ладонях, медленно буравил её неторопливыми и размеренными толчками. Мама только протяжно вздохнула, она уже, видимо, подустала, но смирившись со своей участью трахаемой женщины, и спокойно откинула голову и закрыла глаза, снова полностью отдавшись во власть моего члена, безраздельно властвовавшего в её влажной киске. Какое-то время я размеренно наполнял и опустошал её лоно своей мужской плотью, заставляя женскую киску растягиваться во всю длину, пока я не упирался в нечто мягкое и нежное где-то в глубине маминого тела.
Руками я ласкал её грудь, загонял пальцы в её рот, и она их сладко посасывала пальцы, нежно поглаживал её плоский живот.
Уже довольно скоро мамины бёдра снова принялись мне отвечать, её спина плавно заелозила по шезлонгу, а с её губ нет, нет, снова стали срывать томные вздохи, прерываемые иногда вскриками.
Моё тело уже покрывала обильная испарина, я так-то трудился над мамой не переставая, не давая ни себе, ни ей, ни минуты покоя, да и вечернее солнышко ещё хорошо припекало. В общем, когда мама воспарила в волнах третьего оргазма, я уже и сам несколько притомился.
Так, что теперь я поменялся с ней местами, стащив её с шезлонга. Лёжа, я прижал её лицо к своим бёдрам, вновь насаживая её рот на мой возбуждённый фаллос. Уставшая и покорная, она безропотно принялась ласкать меня, пока я с удовольствием, прикрыв глаза от лучей солнца, потягивал холодненький мохито через трубочку. Ощущения были непередаваемые.
Осушив бокал до дна и явно освежав, — мама как раз держала мои яички во рту подрачивая моё естество пальцами, — я решительно выпрямился и притянул мать к себе, засосав её губы в долгий засос. Я принялся покрывать поцелуями её грудь, засасывая ртом её вершинки целиком в свой рот, и она уже чувствовала его шершавый язык, ласкающий соски.
По-моему, мама толком и не успела ничего сообразить, как оказалась уже на шезлонге подо мной, — я резко развел её колени в стороны и мощным рывком врезался в её мягкое тело, вминаясь всей своей тяжестью... Почувствовав опять в себе мой твердый, нетерпеливый член, мама как-то по девчачьи охнула. А я, не теряя времени, подмял её под себя и уже неторопливыми, сильными толчками начал ходить туда-сюда, заставляя её тело послушно отвечать. Мама, не сдерживаясь, стонала в голос — желание было взаимным. Я всё ускорялся, вбивал ей ненасытно, сильно раскачивая её тело на поскрипывающем, ходившем ходуном под нами шезлонге, время от времени сжимая то одну её грудь, то другую. Я всё более наращивал ритм нашего совокупления, сильнее прижимая мать к себе, стараясь входить, как можно глубже и быстрее. И снова добился своего. Я даже не удержался от триумфального возгласа, когда моя мамочка вновь забилась подо мной в сладкой истоме, содрогаясь в оргазме.
— Артёмушка, зайчки, пожалуйста, не надо в попу, — запищала она слабым голосом, когда придя в себя, она почувствовала, что лежит уже на боку, а сзади неё я. Мой член, обильно смазанный её соками уже медленно протискивался в её тугой анус — давай я еще что-нибудь сделаю, хочешь? Хочешь меня отшлепать? Я сделаю всё, что скажешь, только не надо в попку!
Но я, не слушая перевернул ее на живот, мне было неудобно и всё никак не удавалось войти в неё. Шезлонг дрожал и скрипел под нами.
Мама покосилась на меня ошарашенным полупьяным взором. Её руки и ноги уже плохо слушались её, а язык явно заплетался. С ней так всегда бывало после двух-трёх оргазмов. Такое ощущение, что залпом осушила бутылку доброго вина. Для меня это означало только одно, — что теперь мамочка уже окончательно и безоговорочно в моей власти. В таком состоянии у неё просто не будет сил оказать мне хоть малейшее сопротивление.
— Вставай на четвереньки! — приказал я, не выдержав в конце концов, и так и не сумев протиснуться в её задний проход.
Все еще жалобно попискивая, с трудом владея своим телом, мама встала как было велено.
— Артёмушка...
Но я уже смазывал её маленькое узкое колечко ануса слюной, щедро сплюнув прямо в её шоколадный глаз.
— Так, мам, ты расслабься...
Схватив её за бёдра, я упёрся натруженным, но ещё стойким орудием между её ягодиц и начал медленно входить в мамкин анал. Вот в попку мама не любила. Сомневаюсь, что кто-то ещё, кроме меня был обладателем её попки. Хм... Если только батя. В этом у мамки быль свой странный пунктик. Почему-то, именно анальный секс она считала делом грязным и непристойным, и всегда мне жаловалась, что чувствует себя непотребной опущенной шлюхой, униженной и растоптанной, когда чувствовала, как мой член входит в её прямую кишку. Беда в том, что мне как раз-таки очень нравилось иметь свою мамку в задницу.
Не обращая внимания на ее охи и ахи, я входил все глубже. Мама уже уронила голову на маленькую подушку, что для удобства всегда лежала на шезлонге, и принялась её кусать. Она задёргалась, сжимая колечко ануса, но было поздно, мой член уже был в ее толстой кишке. Наконец, сделав финальный рывок, я засадил на всю длину. Маму аж выгнуло дугой, и она тихо запищала.
Я дал ей какое-то время, привыкнуть к себе, а затем осторожно начал трахать ее попку. Меня накрыло от возбуждения, — её попка была очень тугой и узкой, — словами не передать, какой я сейчас испытывал кайф.
Одним словом, я не сдержался и принялся долбить маму с мощью и задором отбойного молотка.
Мама изгибалась подо мной и стонала, просила пощады, но всё было тщетно, мой член безжалостно проникал в её глубины. Даже не знаю, наверное, я бы раздолбал в итоге её попку в пух и прах своим бешенным трахом, но меня привёл в чувство телефонная трель.
Я остановился, засадив маме напоследок маме так, что мои бёдра звучно впечатались в её ягодицы, и с удивлением покосился на журнальный столик, поначалу не врубаясь, что это.
Её сотовый пиликал между моим и её бокалами с мохито, рядом со стопкой журналов.
Хм... Первую сотовую вышку в нашем городке поставили только в прошлом году, и мама сразу же обзавелась мобильным телефоном, будучи просто в восторге от самой возможности постоянно быть на связи.
Я протянул руку, взял телефон и прочитал имя звонившего. Хмыкнул и положил телефон обратно.
Мой член пульсировал глубоко в мамкином заднем проходе. Я осторожно вышел из матери, ответом на то был её блаженный вздох облегчения. Но она рано обрадовалась.
Я сдвинул маму в сторону, лег на шезлонг на спину на спину, и затащил маму на себя.
Мама была, красная, как рак. Анальный секс всегда заставлял её дико смущаться и заливать краской, что тоже было довольно мило.
Словно пьяная, мама посмотрела на меня, явно не понимая, что ей делать. Взъерошенная и помятая, с потёкшей тушью в краешках глаз, она выглядела бесподобно. Мне пришлось наградить её хлёстким шлепком по заднице, чтобы немного привести в чувство. Она послушно приподнялась надо мной, чтобы мне было удобнее вставить в неё член.
Телефон пиликал не переставая. Антон был настойчив. Но мама, казалось, даже и не слышит настойчивый звонок собственного мобильника.
Мама напряглась, когда почувствовала, что головка моего члена опять упирается в колечко её ануса. Она жалобно посмотрела на меня через растрёпанные волосы. А что ей оставалось? Сил-то у неё, казалось, уже не было вовсе, она сидела-то, на мне ровно явно с трудом, опираясь в мою грудь ладонями.
— Давай попрыгай немного, — напутствовал я, вскидывая бёдра вверх и протискиваясь в её тугой анал. Хотя, теперь, уже разработанная, мамина попка впустила меня в себя гораздо менее неохотно.
Как словно захмелевшая, всё ещё не пришедшая в себя после последнего оргазма, мама расслабилась и под тяжестью её тела, её попка медленно опустилась до самого конца на твёрдый кол из живой плоти.
Я снова шлёпнул её по ягодице, подбадривая к более активным действиям и мама, вздохнув, смерив меня убитым взглядом, начала робкие движения, на глазах ещё более заливаясь стыдливой краской. Теперь, её не просто трахали в задницу, но принуждали делать это самой. Ей явно было не по себе, но на тот момент было наплевать. На моем члене сейчас скакала очаровательная зеленоглазая брюнетка, а то, что это моя родная мамочка, она дико краснела от смущения и у нее потекла тушь, меня это скорее лишь ещё более раззадоривало. Хотя я понимал, что позже, возможно мне придётся не один час вымаливать у неё прощение за подобное обращение с ней.
Я снова взял в руку телефон, поднял крышку и с усмешкой протянул его маме:
— Это тебя...
Несколько мгновений мама глупо пялилась на телефон, явно не в силах сообразить, что же от неё требуется.
— Настенька? Алло! Алло, Настя?, — голос Антона Веньяминовича из трубки привёл в её чувство. Она вся аж напряглась. Ещё как... Мамино очко, в самом прямом смысле этого слова, сжалось так вокруг моего напряжённого естества, что я едва прям тут и не кончил. С ужасом в глазах мамик сжала мобильник в руке...
— Да?, — пролепетала она.
Я резко подбросил её бёдрами на себе. С её губ сорвался стон, так что со стороны это слышалось:
— Алллл-ооо, — я снова, с мстительной усмешкой двинул бёдрами, — А-аант-о-он, да. Я тебя, слы-ы-ыш... ууу...
Мама окинула меня испепеляющим взором, но никак иначе, не попыталась приструнить меня, должно быть понимая из-за чего я так поступаю с ней. Ревность, ёпта... Удерживая её за бёдра, я подкидывал её на себе. Она пыталась подстроиться под меня, говорить ровно, — у неё почти это получалось, — но всё же, когда мой член снова на всю глубину входил в её попу, нет-нет, и её слова перемежевались вздохами и полустонами.
Чёрт его знает, чего так Антон Веньяминович был настроен на долгий разговор. Мама не решалась положить трубку. Но старалась общаться с ним исключительно междометиями. Я же старательно и методично буравил её задний проход.
— Нет, нет..., — выдохнула мама, — со мной всё в порядке... Да... Да... В порядке, говорю! Нет... Просто... Я... Сметану тут взбиваю! — вдруг выдохнула она, найдясь, чем объяснить свой голос.
Я усмехнулся, и стиснув её упругие груди, прижал её к себе, облизывая и покусывая ее соски.
— Всё хорошо..., — со стоном протянула мама, — приезжай... Да... Да... Нет... Жду... Он всё... Он всё знает. Нормально... Не волнуйся... Приезжай... Жду... Жду... Я тебя тоже...
В трубке голос Антона Веньяминовича опять что-то сбивчиво затараторил. Я обхватил мамин затылок ладонью и стремительно приблизил её лицо к себе, поцеловав её в смачный засос, загнав свой язык глубоко в её рот. На миг показалось, что её глаза сейчас вылезут из орбит.
Когда пришла пора отвечать, она упёрлась ладонью в мою грудь, с силой разрывая наш поцелуй. Это ей удалось. Но зато, я снова сжал ей ягодицы и опять изо всей вогнал член в её попку настолько глубоко, настолько мог.
Мама выгнулась на мне, прикусив губу, чтобы не застонать...
— Приезжай, Антошка..., — выпалила она в трубку, — приезжай... Ждём... Жду... Всё будет хорошо. Не волнуйся! Мне... Всё... Некогда...
Она торопливо сложила телефон.
— Артём!., — она покрутила пальцем у виска, сделав мне страшные глаза, — не очень-то красиво с твоей стороны! Так нельзя...
Я не стал с ней спорить и обижать её.
— Прости, мам, не удержался..., — честно признался я..., — чёртова ревность...
Мама взглянула на меня с самой, что ни на есть материнской заботливой нежностью и лаской, её ладошка легла на мою щёку:
— Глупыш, ты всегда будешь у меня на первом месте...
Она как-то игриво улыбнулась:
— Я думала, что сегодня тебе уже доказала свою любовь..., — она хмыкнула, — неоднократно...
Мама вдруг красиво изогнулась на мне и вдруг сама, без всяких понуканий, стала двигаться, поднимаясь и погружаясь попкой на мне.
— Видишь, как твоя мамочка тебя любит, дурашка?, — страстно и томно простонала она, — разве, я хоть в чём-то отказала тебе сегодня?
— Мамочка, моя любимая... — прошептал я, двигая бёдрами ей в унисон.
Мама взяла быстрый ритм, склоняясь ко мне и начала касаться грудью моих губ. По громким крикам, вырывавшимся из её сочных пухлых губ, мне стало ясно, что она тоже получает удовольствие.
Она приникла ко мне всем телом, пылко целуя меня в губы, запуская свой страстный язычок глубоко в мой рот. Она заглянула мне в глаза:
— Прошу, тебя не принимай решения быстро..., — прошептала она, — но знай... Если ты решишь, то я брошу Антона... Я не буду с ним, если ты против!
— Мама!, — безмерно благодарный ей за эти слова, я приподнялся на локтях ей на встречу и наши губы снова слились в жарком поцелуе.
— Антон уже скоро приедет, милый мой. Нам нужно поторопиться...
Мы снова поцеловались. Потом, перевалившись на бок, я подмял мамино тело под себя и вновь закинув её ножки себе на плече, навалился на мамочку всем телом и принялся мерно и глубоко входить жаркий анус, теперь уже с той целью, чтобы поскорее достигнуть оргазма самому.
И мне довольно быстро удалось достигнуть пика. Сладкая судорога пронзила моё тело. Мама, чувствуя, что я кончаю, приникла ко мне всем телом, вогнав в мой рот свой язычок. Я громко застонал, резко дернул тазом и замер. Горячая густая сперма хлынула мощным потоком из переполненных яичек, и мой член, ритмично пульсируя, начал перекачивать ее мощными толчками глубоко в мамин анус. Подмятая подо мной, скрюченная в три погибели, мама прижимала своими ладонями мои бёдра к своим ягодицам пока я не иссяк полностью и не замер опустошённый в благостной прострации на её мягком нежном теле.
Немного погодя, она нежно чмокнула меня в мокрый лоб:
— Я люблю тебя, моя зайка... Ты у меня хороший..
Я улыбнулся, ловя её нежный трепетный взгляд:
— И я тебя, мама..
Времени, оставалось совсем ничего. Так, что душ нам пришлось принимать вместе.
Антон Веньяминович приехал минут через пятьдесят. Как раз перед самым приходом Петра Ивановича.
184