1. Рыцарский роман.
Чувствуешь себя потерянным, когда бредешь по длинному незнакомому полутемному коридору, будучи притом совершенно голым. Наверное, это может претендовать на метафору человеческого существования: Не отрицаю, мне порекомендовали заглянуть в комнату номер такой-то, но номер сразу же улетучился у меня из памяти. Не записывать же было его шариковой ручкой на ладони! Кроме того, мне объяснили, что я волен без стука входить в любую дверь, если она не заперта. (А как, интересно, мог бы я войти в запертую дверь? Используя половой член вместо отмычки?) Я толкнулся было в пару дверей, но они-то как раз оказались запертыми. Вот я и брел в нерешительности и полумраке, испытывая чувство потерянности, близкое к экзистенциальному.
В конце коридора мелькнула обнаженная девушка, которую я в моем метафизическом умонастроении вполне мог бы принять за ангела с неба. Она впорхнула в одну из дверей, и я, воодушевленный, последовал за ней.
В комнате, помимо девушки, я обнаружил отнюдь не ангельского вида здоровенного брюнета, голого, как и я, но густо поросшего волосами от ступней до подбородка.
— Я не помешал? — робко поинтересовался я с порога.
— Почему помешал, дорогой? — ответил брюнет. — Ты новичок, да? Мы все здесь дома, да? Меня зовут Акиф. Не теряем времени, да?
Он опрокинул девушку навзничь и опутал ей руки веревкой. Затем дернул кверху и подвесил к крюку, свисавшему с потолка. Он проделал это примерно как пастухи с некрупными животными вроде овец. Затем он начал бить девушку хлыстом по спине. Бил он сильно, потому что кровь появилась практически сразу. Девушка орала. Бил он не только сильно, но и долго, и она не закрывала рта ни на секунду.
Все это быстро меня утомило, а еще спустя некоторое время я не выдержал. Я схватил Акифа за волосатую руку и проникновенно сказал: «Ну, хватит. Меня тошнит от тебя. Купи на базаре свинью и разделывай живьем, если тебе в кайф. А девчонку оставь в покое». Он резко повернулся ко мне, голый, волосатый, с эрегированным членом, и посмотрел прямо в глаза. В ту же секунду я пожалел о своей вспышке. Пожалеешь, пожалуй, встретив взгляд убийцы. Он не злился. Он хладнокровно оценивал, как наиболее эффективно прекратить мое биологическое функционирование.
Если у меня что-то и получается хорошо, так это корчить такую физиономию, будто я сам великий Брюс Ли или, по меньшей мере, любимый ученик последнего. Это удержало Акифа от немедленной расправы. Я продолжал буравить его суперменским взглядом, но меня одолевали нехорошие предчувствия.
Неизвестно, чем завершилась бы наша немая сцена, но дверь распахнулась, и на пороге появился коренастый лысый мужчина лет шестидесяти. На церемонии приема мне представляли его как председателя клуба. Полотенце вокруг его бедер наводило на мысль, что он собирается в душ. За ним легкой быстрой походкой вошла красивая женщина, лет на пятнадцать моложе, в очень дорогом строгом платье. Звали ее, помнится, Анна. Она выступала здесь чем-то вроде хозяйки вечера и, насколько я успел заметить, все гости проявляли к ней чрезвычайное уважение.
— Я не помешал вам получать удовольствие, господа? — подчеркнуто вежливо поинтересовался председатель. — Довольны ли вы обслуживанием? девушками? напитками? Нет ли у вас каких-либо особых пожеланий? Кстати, напомню на всякий случай, что устав клуба не только не приветствует, но и прямо запрещает ссоры и выяснение отношений между его членами. Нарушители могут быть немедленно исключены по одному лишь моему решению и без возмещения вступительного взноса.
После упоминания о вступительном взносе наша с Акифом страсть к взаимному уничтожению несколько поостыла, но не угасла окончательно.
— Акиф, — продолжал председатель, — Вы старинный член нашего клуба. Вы не представляете, насколько высоко мы ценим ваше участие. Прошу вас извинить этого молодого человека. Он новичок, который к тому же перепутал номер комнаты. Его, так сказать, переполнили впечатления. Прошу также извинить за испорченное удовольствие. Мы примем все меры, чтобы компенсировать ваши потери.
Он сделал знак Анне. Та опустилась перед Акифом на колени и поцеловала волосатые пальцы его ног. Затем она провела кончиком языка по его волосатым ногам и облизала его волосатую мошонку. Лицо Акифа выразило скотское блаженство, и он выронил из рук хлыст. Анна тут же подхватила его и почтительным жестом предложила взять обратно.
— Клянусь, Анна, — сказал Акиф, сглотнув слюну, — ваше внимание — большая честь для меня. С вами мне не понадобится хлыст.
— Не говорите так, — нежно пропела Анна, продолжая стоять на коленях. — Напротив, это для меня большая честь служить вам. Вы сделаете меня несчастной, если не позволите доставить все те удовольствия, к которым вы привыкли и которые имеют право доставлять другие женщины.
И она увлекла Акифа из комнаты. Проводив их взглядом, председатель нервно усмехнулся.
— Ну а вы, молодой человек, — укоризненно обратился он ко мне. — Вы приходите в наш клуб, производите на всех благоприятное впечатление, очаровываете Анну, предоставляете отличные рекомендации, и вдруг через полчаса учиняете безобразный скандал. Как прикажете вас понимать?
Я стоял потупившись. Потом попытался объясниться:
— Прошу извинить меня, господин председатель. Я понимаю, что выгляжу вздорным скандалистом. Но я пришел сюда за изысканными удовольствиями, а не на разделку мяса.
И я показал на девушку, послужившую причиной ссоры с Акифом. По какой-то причине Акиф не тронул ее ягодицы (которые, с моей точки зрения, представляли собой наиболее интересную мишень), но ее спина производила сильное впечатление. Как оказалось, не на председателя.
— Эхе-хе, — вздохнул он, — молодость-молодость. Вы еще не поняли, что все неприятности в мире — от баб. От глупых и вздорных баб. Таких, как эта. Эй, ты, как тебя там?
— Таня, — пролепетала девушка.
— Ты бездарность, Таня! Лучше бы я продал тебя для пересадки органов, чем допустил к почтенной публике.
— Девушка не виновата, — заступился я. — Этот мясник без предъявления ультиматума подвесил ее и пошел охаживать хлыстом.
— Ну уж позвольте с вами не согласиться, молодой человек, — возразил председатель. — Я не получил в молодости хорошего образования, но кое в чем мой опыт значительно превышает ваш. И поверьте, умная женщина всегда найдет, как смягчить и умиротворить мужчину. Жестом, взглядом, даже криком.
Он подошел к Татьяне и хлопнул ладонью по окровавленной спине. Та заорала благим матом.
— Ну что это за крик, — скривился председатель. — Если хочешь умиротворить господина, крик должен выражать, конечно, страх и боль. Но еще и мольбу, и безоговорочное почтение, и безграничную преданность. А она орет, как свинья на скотобойне. Учтите, что Акиф — мусульманин, а для мусульман свинья — нечистое животное. Станет Акиф трахать нечистое животное?... Он предпочтет бить его кнутом и спускать на пол. Будет бить, пока не убьет, и правильно сделает. Эта девка из тех, кто умеет только раздражать мужчин. Поверьте, она и вас привела в состояние раздражения, своим идиотским криком, в частности. А вы ошибочно излили это раздражение на ни в чем не повинного Акифа.
Я молчал. Не то, чтобы я с ним согласился, но чувствовал, что не стоит сразу отмахиваться от его слов. Как минимум, они заслуживали осмысливания.
— Ладно, — продолжал председатель, довольный, видимо, моим замешательством, — я не сержусь на вас, молодой человек. Даже в той глупости, что вы отмочили, есть что-то привлекательное. И вы здорово держались против Акифа. Кого-нибудь другого он, пожалуй, успел бы изувечить прежде, чем мы с Анной подоспели на выручку. Вы ведь правы в том, что он совершенно необузданное животное.
Я догадался, что председатель держит весь дом под скрытым видеонаблюдением. Пожалуй, жалеть об этом не приходилось.
— Извините старика, — прервал он мои размышления, — не сочтите за обиду, но я, старый маразматик, запамятовал ваше имя.
— Олег Владимирович. Или Олег, как вам удобнее.
— Замечательно, Олег Владимирович. А меня не обязательно называть «господин председатель». Называйте «профессор», если вам удобнее. Так вот, Олег, будет неправильно, если ваш первый вечер в нашем клубе пропадет зря. Попробуем извлечь полезный урок даже из того скудного материала, что имеем на текущий момент. Начнем, как и положено, с теории. Ответьте, пожалуйста, на вопрос: для чего люди совокупляются?
Председатель и в самом деле стал похож на университетского профессора, читающего лекцию. Пока я напрягал мозги, он дал мне подсказку:
— Попробуйте оттолкнуться от приставки.
Кажется, я уловил ход его мысли.
— Приставка здесь «со», — ответил я. — Это наводит мысль о стремлении к единству, со-единению. В других языках, насколько мне известно, имеются аналогии. Например, в английском и латинском.
— Отлично, молодой человек. Тогда задам вопрос повышенной сложности: что такое андрогин?
Я надулся от важности, получив возможность блеснуть эрудицией:
— Согласно легенде, приведенной Платоном в одном из диалогов, андрогины представляли собой существ, как бы состоящих из пары сросшихся людей. Андрогины обладали необычайной мощью, и боги, опасаясь конкуренции, разъединили их. Так и появились современные «одинарные» люди. Сексуальную тягу у людей Платон объясняет стремлением людей снова со-единиться в андрогинов. Сутью секса, таким образом, оказывается что-то вроде ностальгии.
Профессор даже зааплодировал.
— Блестяще, молодой человек! Убеждаюсь, что я в вас не ошибся. Таким образом, мы с вами только что выяснили, что в основе полового импульса лежит тяга к соединению. Что же соединяет людей в сексе, заставляет почувствовать единым целым? Я имею в виду не механическую сторону дела, а ментальную.
— Очевидно, совместное удовольствие? — предположил я.
— Да, наслаждение. Но вот беда: это средство весьма капризно. То оно есть, то его нет. Проститутка имитирует наслаждение, чтобы заставить клиента быстрее кончить. Жена во время полового акта обдумывает покраску потолка. Любовница притворяется обезумевшей от страсти, чтобы успешнее обобрать лопуха-любовника. Да, наслаждение ненадежно. А не можем ли мы предложить какие-то иные средства со-единения в сексе?
— Право, затрудняюсь, профессор.
— Да раскройте же глаза, оно перед вами! Это боль!
— Боль?
— Конечно! Кто сказал, что соединение должно быть симметричным? Один причиняет боль, другой ее испытывает. Это сексуально. И этот вид соединения действует безотказно, в отличие от наслаждения. Давайте приступим к практическим занятиям. Благо, Акиф подготовил для нас кое-какой материал.
Мы подошли к несчастной Татьяне, которая во время нашей ученой беседы так и оставалась подвешенной за руки к потолку. Ее глаза выразили ужас.
— Я уже говорил вам, что эта девка — бездарность. Ее практически невозможно заставить нормально взаимодействовать в наслаждении. Но смотрите, как она трепетно отреагировала на тот простой факт, что мы подошли, — прокомментировал профессор таким тоном, словно речь шла о подопытном животном. — А теперь я ее немного поглажу.
Он принялся гладить ее по животу, груди и попке. Затем рука его передвинулась на спину. Татьяна заорала, и профессор вернул руку на живот.
— Теперь смотрите внимательно, молодой человек. В сексе бывают моменты, когда партнер реагирует на ваши прикосновения как хорошо настроенный музыкальный инструмент. В наслаждении это высший пилотаж, достичь которого непросто. А мы с вами сейчас добьемся этого от совершенно бесталанной и глупой шлюхи. Смотрите, весь мир превратился для нее в мою руку. Как она счастлива и благодарна, когда я разминаю ей грудь, и как бурно и искренне реагирует, если я на несколько сантиметров перемещаю руку к спине! У меня начинается эрекция. Теперь попробуйте вы.
Я попробовал, и мне понравилось. Я отцепил Таню от крюка, поставил на четвереньки и начал трахать. Она пыталась попасть мне в ритм, но не очень ловко. Она сбивалась всякий раз, когда я пытался усложнить движение. Кроме того, ее смазка явно была искусственной: слишком скользкой и в то же время холодной. Тогда, продолжая трахать ее, я возобновил игру рукой по методу профессора. Наше взаимодействие, или называйте это как хотите, восстановилось. Черт возьми, профессор был прав! Я чувствовал ее своим музыкальным инструментом. Конечно, я предпочел бы, чтобы она так же чутко реагировала на мой член, как на руку, но требовать идеала — значит не получать ничего.
Когда я кончил, председатель дал мне несколько минут передохнуть, а потом заметил:
— Между прочим, мы за нашим исследованием чуть было не упустили один важный момент. Ты хоть поняла, дуреха, что Акиф хотел убить тебя, а этот молодой человек спас? Таким образом, мы присутствовали только что на свадьбе освобожденной от дракона прекрасной дамы и рыцаря-спасителя. Это же великий сюжет! Но ты, дура, трахалась со своим рыцарем как с вокзальным клиентом. Ты загубила сюжет и упустила свой последний шанс. Воистину, неблагодарность — один из признаков бездарности. Твой разряд — это пьяные лесосплавщики, Маша.
— Я Таня, — пискнула девушка и тут же схлопотала от председателя шлепок по израненной спине.
— Ты что, сука, думаешь, что я буду напрягать свой старый маразматический мозг, чтобы запомнить твое имя? Елки-палки, если мне потребуется довести кого-нибудь до белого каления, я подсуну ему тебя! На это у тебя действительно талант.
Он снял с пояса полотенце, чтобы вытереть испачканную в ее крови руку. Затем швырнул полотенце ей и приказал:
— Запихни его в рот и не вынимай до конца вечера. Это существенно повысит твою безопасность.
— Не слишком ли вы строги к этой девушке, профессор? Она избита и напугана. Девяносто процентов женщин на ее месте были бы ничем не лучше.
— Скажите, девяносто восемь, Олег! Девяносто восемь процентов женщин — бездарности. Но только не в моем заведении. Я ведь видел, что вы не в восторге от любви с вашей дамой. Уж она-то просто обязана была это тоже почувствовать. Предположим, она в плохой форме. Но попросить у вас прощения за свое состояние, предложить другие свои отверстия и пообещать отработать в будущем — для этого не требуется много энергии и здоровья. Просто немного ума. Вместо этого она с апломбом заявляет, что она, видите ли, Настя, а не Надя!
Таня что-то замычала. Видимо, она просила разрешения вынуть изо рта полотенце.
— Не разрешаю, — жестко сказал председатель. — Опять сморозишь глупость. Твой лимит речей на сегодня исчерпан. Убирайся к врачу, он на втором этаже: Стой, куда!? Ползи на четвереньках. Раз уж все равно от нее никакого толку, пусть хоть создает общую атмосферу для публики, — пояснил он мне.
Когда она открывала дверь, чтобы выползти в коридор, мне очень захотелось отвесить ей хорошего пинка. Неужели председатель заразил меня своим раздражением?
— Стой! — вдруг закричал председатель. — Замрите оба!
Мы замерли, Татьяна от страха, а я от неожиданности. Профессор открыл хитро замаскированный стенной шкаф, где я увидел разнообразные цепи, ошейники и прочий подобный инвентарь, порылся там и швырнул мне пару футбольных бутс.
— Одевайте, Олег!
— Мы что, в футбол будем играть? — удивился я.
— Не совсем. Можно обойтись одной правой и не зашнуровывать. А теперь, послушайте, молодой человек. Девиз нашего клуба: «Делай, что хочешь!» Вы человек образованный и знаете, что мы его не сами придумали, а перевели с французского. Удивительно, что девизу несколько веков, но лишь немногие понимают его правильно. Обычно думают, что это разрешение творить все, что заблагорассудится. Но это отнюдь не разрешение. По крайней мере, не только и не столько разрешение. Это суровое моральное обязательство. Следовать ему куда сложнее, чем соблюдать запреты, табу и условности. Так вот, я призываю вас выполнить свой долг!
— Но как вы догадались, чего я хочу? — изумился я.
— Я достаточно опытен, чтобы читать по глазам и жестам. Да это и неважно! Выполняйте же долг, сударь!
Я разбежался и ногой, обутой в бутсу, от души пнул девушку. На ее заднице четко проступили следы шипов. Я мысленно подивился прозорливости Акифа, не тронувшего ее ягодицы. Видимо, он приберегал их именно на подобный случай.
Когда спасенная мной из лап злого дракона прекрасная дама, всхлипывая, исчезла в полумраке коридора, мой учитель желчно прокомментировал:
— Жаль, что по правилам ФИФА шипы пластмассовые, а не титановые. Ну, слава богу, мы от нее избавились. Большего извлечь из нее было невозможно. Не из всякого дерьма можно приготовить конфетку, вы уж поверьте старику.
2. Смазка и совесть.
По телефону председатель приказал принести закуску и вино, что и было исполнено так быстро, будто разносчик стоял за дверью. Мы закусывали и вели светскую беседу на общие темы. Затем он сказал:
— Мне, право, неловко, что в первый же свой вечер в клубе вы нарвались на самую бездарную нашу девицу. Если честно, я специально велел подставить ее мяснику-Акифу, а в том, что вы перепутали номер комнаты, моей вины нет. У нас тут, конечно, клуб, а не публичный дом, и наши члены вольны разгуливать везде, где им вздумается. Но на первых порах все же стоит прислушиваться к рекомендациям.
Я заверил профессора, что номер комнаты перепутал исключительно по собственной глупости, а не по злому умыслу, что очень доволен новым опытом, польщен его обществом и что получил достаточно пищи для чувств и ума.
— Надеюсь, что с вашей стороны это не простая вежливость, — ответил он. — Но все же я хотел бы увериться, что у вас не останется неприятного осадка где-то в глубине души. А для этого я предлагаю пригласить новую женщину. Ведь у вас, полагаю, еще непочатый край энергии?
Я согласился, и он по телефону приказал прислать нам Веронику.
— Я видел, что половой акт с дурехой Таней не принес вам особого удовлетворения. Полагаю, дело, в частности, в качестве смазки?
Я кивнул.
— Это, конечно, позор для заведения, — сказал он. — Наши женщины обязаны исходить соком сами, если это требуется клиенту. Анна иногда слишком мягкосердечна. Думаю, это она посоветовала Тане искусственный лубрикант, отправляя к Акифу. Но сейчас вы убедитесь, что смазка у наших женщин самая натуральная.
Пришла Вероника. Ей было не больше шестнадцати. Она остановилась у входа и сделала реверанс. Повторю, на всякий случай, что нагота была стандартной формой в клубе.
— Это Олег, сегодня он будет твоим хозяином, — представил меня председатель. — Подойди-ка ко мне и раздвинь ноги.
Он протянул руку к ее интимному органу, потрогал, схватился за голову и рассмеялся.
— Я что-то сделала не так? — испуганно спросила Вероника.
— Я обещал Олегу показать, как выделяется твоя смазка. Сам процесс. А у тебя там уже море! Вот, полюбуйтесь.
Я тоже ощупал ее. Смазки было так много, что она покрывала внутреннюю поверхность бедер.
— Простите меня, — смущенно сказала Вероника, — я не была влажной, когда шла сюда. Я помокрела, когда вы сказали, что Олег будет моим хозяином. Ведь он такой красивый:
Она потупилась и покраснела. Боюсь, я тоже.
— Ну ладно, голубки, — сказал председатель, — любовь с первого взгляда — это прекрасно, но ты поставила меня в неудобное положение. Как я теперь докажу Олегу, что ты не ввела искусственную смазку там за дверью? Твои предложения?
— Я могу подмыться и помокреть заново, господин председатель.
— Верное решение.
Он позвонил и приказал принести тазик воды со льдом и спринцовку. Затем он отрегулировал кондиционер так, чтобы струя холодного воздуха попадала на Веронику.
— Будешь подмываться при нас. А лед, чтобы тебя остудить.
Принесли тазик. Вероника изящно присела над ним и начала подмываться. Нелегкая задача, учитывая температурный режим, но под строгим взглядом председателя она не рисковала проявлять слишком сильных реакций.
— Тщательнее, тщательнее, — покрикивал тот.
Ее кожа покрылась мурашками, соски затвердели и вытянулись. Моя эрекция, возникшая еще когда я ее ощупывал, расцвела пышным цветом. Заметив это краем глаза, профессор приказал Веронике:
— Отвернись от нас и думай о постороннем: Ладно, достаточно, теперь замри.
Жестом он пригласил меня подойти и ощупать ее. От смазки действительно не осталось и следа. Девушка дрожала, кожа была холодной и упругой. Я был готов кончить ей на спину.
— Теперь приказывайте вы, Олег. Вы — ее хозяин.
Я поставил Веронику на колени перед собой и погладил по губам.
— Разрешите в конце проглотить вашу сперму, хозяин? — спросил она, лаская мне рукой мошонку и слегка касаясь краем губ головки моего члена.
Я кивнул, и она принялась за дело. Я кончил быстро, но еще раньше почувствовал, что ее кожа согрелась, а дрожь от холода сменилась дрожью возбуждения. Она проглотила сперму со вздохом восхищения.
— А теперь для порядка проверьте ее соки, хотя это и пустая формальность.
Я проверил, хотя и был согласен с тем, что это формальность. Я и так понимал, что такое возбуждение невозможно имитировать.
Дав мне передохнуть, председатель продолжил беседу:
— Попытайтесь теперь сформулировать, Олег, в чем разница между этим случаем и предыдущим?
Я пожал плечами:
— Талант. Обстоятельства.
— Так. Но не в первую очередь. Тогда что же главное? Подсказка: еще одно существительное с приставкой «со».
Я напрягался и так и этак, но ничего не мог придумать.
— Сдаюсь, профессор.
— Вы будете смеяться, но это совесть. Это трудно понять или легко понять превратно. Но вы, мне кажется, готовы воспринять это эзотерическое знание. Прикажите Веронике перестать гладить ваши ноги и отойти в сторонку, а сами попробуйте сосредоточиться. Ответьте, случайно, по-вашему, или нет слова «совокупляться» и «совесть» начинаются на «со»?
— По-видимому, нет. И в том, и в другом случае речь идет о каком-то взаимодействии, со-единении:
— Горячо, молодой человек. Понятно, кто с кем соединяется в случае совокупления. А вот в случае совести?
— Ну, человек с другими людьми:
— Точнее, точнее! Он что, соединяется конкретно с Васей, Петей и Колей?
— Нет, не с конкретными людьми. Скорее, с неким абстрактным человеком: Стоп! Скорее не с людьми, а с теми моральными нормами, которые те исповедуют.
— Замечательно! Значит, моральные нормы въедаются в человека, вроде как в фильме «Чужой», и соединяются с ним. Но я не люблю абстракций, они верный путь к импотенции. Моральные нормы — это абстракции. Кто же все-таки конкретно те Чужие, кто откладывает внутрь человека личинки совести?
— Родители, в большинстве случаев.
— Именно! Самый верный способ воспитать совесть — сечь ребенка по попке, пока ему не станет невмоготу, и он, в целях самосохранения, не примет в себя родителя. Последний, к слову, в девяносто восьми процентах случаев является козлом.
— Думаю, что Рудольф Штайнер с вами, профессор, не согласился бы.
— Я не теоретик. Я использую теоретические построения только для разъяснения своих практических методов. А они действенны. Итак, родитель, усаженный внутрь человека в виде совести, является куда более эффективным средством контроля, чем внешнее принуждение. Для общества, по-моему, не так важно, по принуждению или по совести ему подчиняются. Умные люди, вроде нас с вами, ускользнут от обоих видов контроля. Но вот для секса: Не представляю, как можно заставить женщину помокреть средствами внешнего принуждения. Мы используем для этого совесть. Мы имплантируем в наших подопечных не козла-родителя. Мы имплантируем внутрь них хозяина.
Председатель дал мне паузу на обдумывание. Я лихорадочно пытался сообразить, не являюсь ли объектом розыгрыша. Нет, не похоже.
— Профессор, — сказал я, наконец, — ваш тезис несколько неожидан для меня. Ведь совесть воспитывается в человеке в определенный сенситивный период его детства. Значит ли это, что вы готовите ваш персонал с детского возраста?
— Вы в плену иллюзий гуманистической психологии, молодой человек. Воспитание с детства для нас нецелесообразно с экономической точки зрения. Человек — податливый материал, из него можно вытесать что угодно и когда угодно, если только не распускать слюни. Ну и иметь при этом кое-что под черепной коробкой.
— Извините, профессор, но от этого вашего тезиса, с моей точки зрения, отдает тоталитарной идеологией. Не знаю почему, но я испытываю стойкую неприязнь к тоталитарным идеологиям. Вы тоже считаете это гуманистическим предрассудком?
— Тоталитарные идеологии — дерьмо, Олег. Знаете ли вы, что когда якобинцы пришли к власти, они выпустили из тюрьмы маркиза де Сада и назначили председателем революционного трибунала? Он недолго там продержался, поскольку выносил оправдательные приговоры пачками. Если бы каждый член сталинского политбюро ограничил бы свою деятельность тем, что лично замучивал бы по одной красивой девушке в неделю во время сексуальных игр, страна процветала бы! Вместо этого эти подонки загнали миллионы людей в лагеря, где те сгинули без всякой пользы. Меня охватывает тоска при мысли, сколько материала загублено понапрасну. Тоталитарные идеологии — дерьмо.
— В таком случае, профессор, не могли бы вы рассказать мне о ваших методах воспитания совести?
— Не только расскажу, но и с удовольствием покажу, Олег Владимирович! Например, сейчас в нашем распоряжении имеется все, что требуется для проведения одного простого, но эффективного упражнения. Оно объединяет три основных исторических способа воспитания совести. Кстати, не попробуете ли назвать их?
— Ну, порку вы уже упомянули. Далее, это отеческое наставление. Третье: Затрудняюсь, помогите, профессор.
— Третье, Олег, это исповедь. В современном мире исповедь утратила былое значение, но нельзя забывать о той роли, которую она играла в течение многих веков. Человек ведь продукт не только воспитания, но и истории. Мы объединяем все эти три метода — порку, наставление и исповедь — и добавляем немного от техники психоанализа: Вероника, детка, пожалуй на разбор полетов.
Я запротестовал:
— Помилуйте, профессор! Если речь идет о порке, то я решительно не согласен бить женщину, которая только что доставила мне столько удовольствия.
— Вы влюблены, Олег. А разве вам неизвестен педагогический постулат о том, что мало сечет своих детей тот, кто их мало любит?
— Боюсь, это софизм, профессор.
— Софизм, говорите? Давайте спросим самого ребенка. Детка, что ты подумаешь, если твой хозяин откажется разбирать ваш полет?
— Я подумаю, что я безразлична хозяину. Это опечалит меня, господин председатель.
Крыть было нечем. Председатель приказал Веронике лечь на живот, а под бедра подсунул подушку.
— Вообще-то подушка необязательна, но я повышаю выразительность специально для вас, Олег, — сказал он, ласково хлопнув Веронику по попке. — Теперь подберем инструмент.
Он жестом пригласил меня подойти к уже знакомому стенному шкафу.
— Здесь широкий выбор плетей, хлыстов и кнутов. Говорят, для знатоков это многое значит. Но, если честно, в этой области я не знаток. Чрезмерная техническая изощренность порой только уводит от сути дела. А я предпочту вот это.
Выбор председателя если и не потряс меня, то удивил. Это был советский солдатский ремень с желтой бляхой, звездой и серпом-молотом.
— Теперь, Олег, прослушайте правила. Вот это — один стандартный удар.
Слегка размахнувшись, он ударил Веронику, и она вскрикнула.
— Это больно, — комментировал председатель, — но терпимо. От трех ударов в одну точку будет синяк. А от двадцати девушка не сможет сидеть пару дней. Конечно, никто не может запретить вам варьировать силу и место удара в зависимости от настроения и обстоятельств.
— Вы не будете связывать мне руки, господин председатель? — спросила Вероника.
— Иногда девушки инстинктивно пытаются закрыться от ударов руками, — пояснил председатель. — За это их наказывают дополнительно, и эта вредная привычка вскоре исчезает. Но если бьют слишком много, рефлекс может проснуться вновь. Поэтому девушки иногда просят связать им руки перед процедурой.
Вдруг он задумался и нахмурился:
— Но что-то мне непонятен твой вопрос, детка. Ты достаточно умна, чтобы догадываться, что мы сейчас не будем бить тебя много. На кой же черт ты это спрашиваешь?
— Но я не могла быть уверена:
— Не хитри. Ты ведь знаешь, что основное условие процедуры — абсолютная искренность.
И он замахнулся для удара. Вероника встрепенулась:
— Господин председатель, признаюсь, я подумала, что связывание рук может понравиться хозяину Олегу, поэтому и спросила.
— Хорошо ли ты поступила, Вероника? Ты же знаешь, что наша процедура носит ритуальный и сакральный характер. Ты должна была настроиться должным образом и освободиться от всех посторонних помыслов. Правильно ли это, строить глазки в церкви?
— Нет, не правильно, господин председатель. Простите меня, пожалуйста.
— Сформулируй свою вину.
— Я не очистила свои помыслы перед важной процедурой.
— Верно. Теперь назначай себе наказание.
— Я заслуживаю пяти ударов, господин председатель.
— Подопечный сам назначает себе наказание, — объяснил мне профессор, — тем самым проверяется искренность раскаяния. Если он слишком мягок к себе, рекомендуется выдать ему столько, сколько он реально заслужил, плюс еще немного в назидание. Если он, напротив, слишком суров к себе, вы имеете право снизить наказание, хотя это и необязательно. Иногда подопечные хитрят и специально имитируют раскаяние, назначая слишком строгое наказание и надеясь на ваше снисхождение. В этом случае рекомендуется выдать столько, сколько подопечный запросил, и, опять-таки, добавить в назидание. Таким образом, после нескольких процедур девушки научаются правильно и адекватно оценивать свои проступки. Что касается тебя, Вероника, то я верю в твою искренность. Ты молода и легкомысленна, но ты неплохая девушка. Твой проступок объясняется легкомыслием и влюбленностью, но не испорченностью. Ты раскаялась искренне, поэтому я своей властью снижаю наказание до одного удара.
Он ударил, затем опустил бляху ремня на уровень лица Вероники, и та поцеловала ее.
— Благодарю за снисхождение, господин председатель, — с искренним чувством сказала она.
— Теперь двигаемся дальше. Слушайте правила, Олег. Обычно во время процедуры разбирается какой-либо интимный эпизод. Как бы хорошо девушка вам не послужила, всегда можно найти моменты, заслуживающие критики. Заметьте, что ваш моральный долг — не предаваться благодушию и лени, а помочь девушке совершенствоваться. Методика такая. Вы не высказываете критику напрямую. Девушка вслух вспоминает эпизод и анализирует его. Вы ударами и наводящими вопросами помогаете правильному ходу анализа, подводя ее к осознанию свих ошибок. Вы сами увидите, каким просветлением сопровождается это осознание. После этого девушка облегченно и радостно назначает себе наказание, как вы это только что видели.
— Профессор, я заинтригован, но не чувствую себя готовым к такой роли. Мне не хватает ни опыта, ни знаний, ни хладнокровия.
— А я пока и не предлагаю вам, молодой человек. Не каждый может быть исповедником. Представьте, например, в этой роли нашего друга Акифа.
Мы оба рассмеялись. На расстоянии Акиф казался персонажем комическим.
— Ладно, теперь шутки в сторону. Слушай внимательно, Вероника. Допрашивать и бить тебя буду я, но думать ты должна об Олеге и ответы адресовать ему. Ясно?
— Да, господин председатель.
Мы с профессором расположились по разные стороны от Вероники, она повернула голову в мою сторону и устремила на меня преданный взгляд. Она волновалась.
— Начнем с того места, когда ты подмылась и я предложил Олегу распоряжаться тобой. Что было дальше?
— Вы обняли меня и поставили перед собой на колени, — сказала Вероника, обращаясь ко мне.
— Почему на колени, по-твоему?
— Вы хотели, чтобы я приняла вас в рот.
— Ты уверена, что Олег хотел именно этого?
— Да, уверена, — ответила она, тут же получила удар и вскрикнула.
— Подумай хорошенько. Ты должна быть предельно искренней. У женщины всегда есть возможность навести мужчину на ту или иную мысль, так что он этого даже не заметит.
— Да, это так. Когда вы повернули меня к себе лицом, я провела по губам кончиком языка.
— Значит, ты сама навела хозяина на эту мысль. А ты уверена, что это был наилучший для него способ?
— Да, уверена.
— Почему?
— Я слышала, хозяин, что предыдущая женщина не удовлетворила вас своей смазкой. Я хотела предложить вам самое влажное и теплое отверстие, потому что моя женская смазка была в этот момент смыта.
— А какую задачу я перед тобой ставил?
— Господин председатель приказал мне показать вам, хозяин, как выделяется мой женский сок.
— А какой способ был для этого наилучший?
— Принять вас как женщина, чтобы влажнеть, пока вы во мне.
— Почему же ты так не сделала?
Вероника молчала. Председатель нанес ей удар. На глазах у нее показались слезы, но она продолжала молчать, закусив губу от напряжения.
— Отвечай, черт возьми, не зли меня!
Она заплакала, повернула голову к профессору и тихо сказала:
— Господин председатель, я служила хозяину.
Председатель хлопнул себя по лбу:
— Ах, я старый маразматик! Не сам ли я учу девушек носить хозяина в себе? Показать смазку — это был мой план. Во мне говорило уязвленное профессиональное самолюбие. Не факт, что это так же сильно волновало и вас, Олег. Черт возьми, эта крошка права! Какая умненькая девушка! Заметьте, она столкнулась со сложной моральной дилеммой: следовать духу моего приказа или служить вашим интересам. Ее решение было глубоко нравственным, ибо служить всеми силами хозяину — это как раз и есть вопрос совести, как мы ее понимаем. А я, идиот, чуть не наказал ее за это!
Я наклонился к Веронике и прошептал ей на ухо: «Я горжусь тобой, сладкая». Мы поцеловались, и ее слезы просохли.
— Не отвлекаться, не отвлекаться, — заворчал председатель, но было ясно, что он тоже тронут. — Итак, Олег поставил тебя на колени. Что было дальше?
— Я спросила, разрешите ли вы проглотить вашу сперму, хозяин.
— Почему ты так спросила?
— Одни мужчины любят, когда сперма попадает женщине на лицо или грудь, другие любят, когда ее проглатывают. Я хотела быть уверенной.
— Но бывают мужчины, которым противна идея проглатывания. Твой вопрос мог быть противен Олегу.
— Нет, хозяин, я была уверена, что мой вопрос не будет вам противен.
181