Mеmоry Dаy, или день памяти всех погибших. Я сладко потянулся. Что там день грядущий нам несет?
А принес он нам... уборку в доме, и большую стирку.
— Собери белье, и свою постель не забудь — мамин голос оторвал меня от сладких грез.
Корзина получилась довольно внушительной, заполненная доверху — все и не уместилось.
— Отбери цветное от белого, и жди меня в постирочной — крикнула она мне вслед, когда я уже спускался на цокольный этаж.
Быстро посортировав белье, принялся ожидать маму. Как ловко она меня приручила? Раньше на подобную просьбу, она бы услышала сотню возражений в ответ. А чего только стоит моя помощь в саду? До этого случая, ничего подобного вообще не происходило.
Мама появилась только через четверть часа. Быстро проинспектировав мою работу, осталась довольна. Правда, две футболки из белого перебралось в кучку цветного.
— Так ведь они же белые? — удивился я.
— Они то белые, вот только рисунок на них цветной. Он может полинять, и испортить остальное белье. Понятно?
— Понятно. Век живи — век учись.
Мама загрузила все белое белье в машинку, засыпала порошок, и запустила стирку.
— Все, теперь два часа ждать, пока оно постирается, отожмется — и можно будет загрузить следующую партию.
— И что мы будем делать эти два часа? — кокетливо поинтересовался я.
Лучше бы и не спрашивал.
— Ты уберешь на заднем дворе, наведешь порядок в гараже, починишь полку в прихожей, и естественно, поможешь мне с бельем.
— Так это на полдня.
— А ты куда-то торопишся?
— Да, в общем, то, нет.
— Ну и прекрасно. Пересортируем цветное. Носки с трусами не принято стирать вместе.
Я выжидательно смотрел на маму.
— Отбирай нательное белье отдельно. Футболки там всякие, майки, трусы, лифчики.
Последнее она произнесла с нажимом и засмеялась. Я приступил к работе, залихватски перебирая белье с одной кучи на другую. Мама внимательно после меня перепроверяла то, что я успел отложить. Особенно тщательно приглядывалась к своим трусам, высматривая там что-то напротив света.
— Что-то не так? — заволновался я.
— Да все так, вот только в прошлый раз я обнаружила несколько необычных пятен на своих трусах.
Я опустил глаза, чувствуя неладное.
— И, знаешь — это пятна не мои — повысила она вдруг голос, уставившись на меня.
Вот, опять этот взгляд. Она пыталась заглянуть прямо в мои глаза, но я упорно их не поднимал.
— Пожалуйста, не кончай на мое белье. Эти пятна потом с трудом отстирываются — как о чем-то обыденном, как бы, между прочим, проинформировала она меня.
Я нервно теребил футболку, перекладывая ее то с одной кучи на другую, то наоборот. Вдруг мама замерла, и пристально посмотрела на меня, опять стараясь поймать мой взгляд.
— Денис, помнишь? Ты давал мне слово говорить правду, и ничего кроме правды.
— Помню, мам — тихо ответил я, чувствуя, что неотвратимая развязка близко.
— Ты когда... ну, занимаешься этим. Ты понимаешь. Ты ведь... НЮХАЕШЬ мои трусы?
Молния ударила с небес, Грозный Зевс поразил на месте гнусного извращенца. Вот, он пришла расплата за все злодеяния. Жгучий стыд боролся с необходимостью сказать правду (ведь я дал СЛОВО).
— О, Господи! Я слышала об этом, но чтобы МОЙ СЫН?
Мамина реплика освободила меня от столь неудобного ответа, но облегчения не принесла. Она смотрела в сторону, в дальний угол подвала, напряженно о чем-то думая.
— Ну, что же? Придется трусы менять почаще. Больше одного дня не ходить — произнесла она вдруг, как ни в чем не бывало.
Моя челюсть не то, что отпала, она прямо звякнула об пол.
— Я рада, что хотя бы кого-то, в этом доме интересует мое белье. Только, знаешь, такими темпами, я не напасусь на тебя своих трусов. Нужно съездить сегодня в магазин — прикупить новых.
Часам к четырем по полудню мы закончили свой ПХД (парко-хозяйственный день).
— Собирайся, едем — произнесла вдруг мама, наводя красоту перед зеркалом.
— Куда?
— Как, куда? В магазин нижнего белья. Мы ведь договорились.
— Ну,... я думал ты... сама — промямлил я, не понимая, всерьез она, или шутит.
Мама оторвалась от зеркала, внимательно глянула в мою сторону, и поучительно произнесла.
— Вообще то, белье женщины выбирают, чтобы понравиться мужчинам. А поскольку, ты единственный мужчина в этом доме, кого интересует мое белье — тебе и выбирать.
Она опять отвернулась к зеркалу, наводя свой макияж.
Через час я уже стоял возле какого-то модного бутика, переминаясь с ноги на ногу, и не решаясь войти. Мама почти силком затолкала меня вовнутрь.
Две девицы со скучающим видом уставились на меня. Одна — косящая под панка, вся в черном, с серьгой на нижней губе, лениво полировала свои ногти, и жевала жвачку. Вдруг она надула пузырь своей bubblе gum, и тот, громко чвакнув — лопнул, нарушив гробовую тишину помещения. Мама обернулась, и удивленно посмотрев на девицу, снизала плечами. Вторая — крашеная блондинка, даже ухом не повела, втупившись в какой-то модный журнал, и оттопырив свою худосочную задницу. На лице припанкованой сцыкли прямо было написано: «Ну, чего сюда приперся? Не можешь все от маминой юбки оторваться?».
Не знаю, почему, но эти две ссыкухи вывели меня из себя. С клиентом так нельзя, кем бы он ни был. Клиента нужно уважать. Захотелось их поставить на место, пришпилить прямо к полу, как букашек в энтомологическом гербарии. В голове уже созрел план.
— Мам — громко произнес я, чтобы девки услышали.
— А как тебе вот эти? — взял я первые попавшиеся трусы, глазами показывая в сторону девиц, и подмигивая маме.
Мама сразу въехала, и мы начали свою игру.
— Да какие-то они старомодные, Твоя бабушка еще, наверное, носила такие.
— Девушка — позвала она громко, оторопевших девиц.
Те, прямо, вдвоем подскочили, глядя, то на друг друга, то на нас.
— А, что-нибудь посовременней? Поэротичней? — немигающим взглядом смотрела мама на молодых продавщиц.
— Пожалуйста, туда. В конце салона у нас целый стенд имеется специального эротического белья — они друг перед другом засеменили куда-то вглубь зала.
— И что вы нам порекомендуете? — томным голосом продолжала мама, ощупывая белье на отдельно стоящем стенде.
— Ну, вот эти пользуются большим спросом — девица-панк протянула две какие-то тонкие полоски темного цвета.
Мама грациозно взяла их в руки и растянула передо мной. Тонкая полоска ткани с разрезом внутри — очевидно передок, была прикреплена к черной кружевной резинке. Еще более тонкая полоска, практически, шнурочек соединяла треугольник и резинку с другой стороны.
— Да, удобно. В туалет ходить очень удобно. Вообще то, женщина должна быть загадкой, а здесь все на виду. Согласись, мам, как-то уж слишком пошловато — деловито я расценивал достоинства и недостатки странного наряда.
— А как тебе вот эти? — оживилась мама, показывая на темно-фиолетовые прозрачные трусики с кружевом и пикантным бантиком на резинке.
— А вот это ничего. И как они будут гармонировать с тем фиолетовым бюстгальтером, в котором ты была в прошлый раз.
Меня просто перло, я еле сдерживался, чтобы не рассмеяться. Девки только лупали глазами, переводя взгляд то на меня, то на маму.
— Берем, и еще эти, и вот эти.
Мама складывала элегантные трусики крашеной блондинке прямо в руки, которая с готовностью протянула их, и заискивающе заглядывала в мамины глаза.
— Расплатись милый — и мама тайком всунула мне в руки Визу-Голд — я подожду тебя в машине.
Девицы пробили чек, упаковали все в фирменный пакетик, раболепно улыбаясь. На спине я чувствовал их прожигающие взгляды, пока мерно шел к двери, из последних сил сдерживаясь, чтобы не побежать и не рассмеяться.
Мы с мамой буквально переломились пополам, умирая от смеха, как только я вышел на улицу. Прохожие шарахались от нас в сторону.
— Ну, Дэн. Ну. Повеселил. Я так не смеялась лет сто — приходила в себя мама, платком вытирая уголки глаз от смеха — Поехали к теть Тане — расскажем. Вот умора будет. Она любит такие приколы.
Теть Таня вместе с Мишкой ржали не меньше нашего. Она так расходилась, что даже несколько раз прижала меня к своей пышной груди, уткнув носом меня прямо в свою clеаvаgе (ложбинку на грудях). Пришлось даже вытерпеть несколько Мишкиных ревностных взглядов, брошенных в мою сторону.
— Ну, племянник, ну повеселил — не отпускала меня тетя Таня.
Мы весь вечер смеялись, вспоминая смешные истории. В этот вечер я много нового узнал о своих родных. Оказывается, в молодости, они с теть Таней были еще те проказницы. Разыгрывали даже учителей в школе. Парочку приколов я взял на заметку.
— Впереди, кстати, еще двое выходных. Что делать будем? — вспомнила вдруг мама.
— Есть идея — немного подумав, ответила Мишкина мать, и выбежала из комнаты.
— Угадайте из трех раз, что это такое? — возвращалась теть Таня, вертя на пальце брелок с ключами.
— Ключи — удивленно выпалил Мишка.
— Понятно, что ключи. Откуда ключи? — она интригующе переводила взгляд с одного на другого из своих гостей.
— Сдаемся. Не томи — не выдержала мама.
— У моих ненаглядных свекрови и свекра есть домик на берегу озера, где они живут все лето. Нас с Мишаней, конечно, туда не приглашают. Ну не сложилось у меня с родителями мужа. Была я там раз, или два — еще в медовый месяц, но дорогу помню.
— А как же свекровь со свекром? — боязно спросила мама.
— Они сейчас в Доминикане отдыхают. Ну, могут люди себе позволить.
— А Питер? — не унималась мать.
— А муж сейчас далеко. На Каталине авиашоу смотрит. Так что? — позвенела она ключиками.
Все, не раздумывая, согласились.
— Класс, только мой купальник уже никудышный. Я не планировала так рано начинать купальный сезон. Это магазины только в девять утра откроются.
— Ну, если в девять мы только в магазин попадем, а ты знаешь, как мы по магазинам ходим — то только к полудню выедем. А ехать туда долго. Это в сторону Йосемити. Миль 180—200 будет. Выехать придется пораньше — не позже семи утра. И смысл имеет только с ночевкой, иначе можно и не ехать.
— А как же с купальниками? — все беспокоилась мать.
— Да заладила со своими купальниками, Вон трусов сколько накупила, в них и пощеголяешь. Там кроме рейнджеров на десять миль вокруг ни души.
На том и порешили. Без четверти семь Мишка с матерью заедут за нами. Едем на их «Форде». «Если на нашем «Понтиаке», то за ним еще цистерну с бензином тащить нужно» — шутила всегда теть Таня. Мы быстро засобирались домой — время уже в одиннадцати, а еще на завтра собраться нужно.
Приехав, наконец, в свой swееt hоmе, упаковали рюкзаки, вытащили мясо из морозилки для барбекю, приготовили панамы и темные очки. Мама напаковала сумку хавки — ведь почти на два дня едем. Уставшие, но довольные плюхнулись на диван.
— Ну, все — в душ и в люлю — мама двинулась на второй этаж — Не засиживайся, завтра рано вставать.
— Да мне спать чего-то не хочется — отвечаю, сладко потягиваясь.
Мама остановилась уже на верхней ступеньке.
— Может тебе еще колыбельную спеть, или сказку на ночь рассказать?
— Не плохо бы было — осклабился я, поворачиваясь в ее сторону.
— Ну, колыбельную не обещаю, но вот это, думаю, поможет тебе уснуть.
Она запустила руки себе под юбку, и одним грациозным движением, как умеют делать только женщины, покачивая бедрами, сняла трусы, и швырнула мне их сверху.
— Сегодня утром только надела — услышал я где-то уже из коридора, перед тем как хлопнула дверь ванной.
Ничего себе — сказка на ночь. Я теребил в руках шелковистую ткань, и сидел без движения на диване, слушая шум льющейся воды, доносящийся из душа.
— Ванна свободна — послышались только шлепанье босых ног, и скрип закрывающихся дверей в ее спальню.
Быстро поднялся в свою комнату, спрятал трусы под подушку, и нырнул в душ. Ополоснувшись, вышел в коридор, не позаботившись даже одеться. Я впервые вышагивал так свободно по дому нагишом. Даже, если бы сейчас неожиданно вышла мама — это меня не смутило бы. От этой мысли член ожил, и я поймал себя на том, что очень даже и хотел бы, чтобы сейчас вышла мама, и застукала меня в таком виде. Но дверь в ее спальню была плотно прикрыта, только полоска света пробивалась снизу.
Распластавшись на кровати, даже не прикрыв себя простыней, окунулся в свои думы. Быть или не быть. Вот в чем вопрос? Заниматься ЭТИМ сейчас, или утром? Честно говоря, я люблю ЭТО делать с утреца, сразу после сна. Мысль о том, что под моей подушкой лежат мамины трусики, которые она САМА мне дала, никак не способствовала скорому погружению в царство Морфея.
Легкий стук в дверь оторвал меня от сладких грез. Я только успел простынь натянуть на себя, как мамина голова показалась в дверном проеме.
— Дэн, ты не спишь? Я увидела — у тебя свет горит.
— Да не спится что-то — отвечаю, обтягивая простынь с боков, отчего мой стояк под простыней стал еще более очевиден.
— Можно войти? — неестественно робко вдруг спрашивает она.
— Конечно, мам, заходи.
Она обернулась, закрывая дверь, и ее белые ягодицы на мгновение мелькнули, просвечиваясь через ткань пеньюара. Она так быстро пересекла комнату, что я и заметить не успел, что там у нее спереди. А так хотелось! Мама уселась в мое кресло возле стола, и положила свои крепко сжатые руки на колени, тесно соприкасавшиеся друг с другом. Мама внимательно смотрела на меня — и молчала. На ее лице отражалась ее внутренняя борьба — она что-то, явно, хотела сказать — но не решалась. Отсвечивавшая под пеньюаром грудь медленно вздымалась от волнения. Мы словно в гляделки играли — кто кого переглядит. От ее пристального взгляда стало как-то не по себе.
— Дэн, можно я посмотрю? — наконец тихим голосом вымолвила она, и опустила глаза к полу.
— Что посмотрю? — с недоумением шепотом ответил я.
— Ну... как ты это делаешь... с моими трусами — еще тише сказала она, не отрывая глаза от пола.
В горле у меня застрял ком. Прокашлявшись негромко — приподнялся на кровати, и шагнул в ее сторону.
— Ты хочешь сказать, что хотела бы...
— Стоп, стоп. Ближе не подходи — выбросила она вдруг вперед руку, как-бы пытаясь меня остановить.
Я замер в шаге от нее. Достаточно было протянуть лишь руку, и я коснулся бы ее колен.
— Я хочу только посмотреть — и она медленно подняла голову.
Наши взгляды встретились. Это были те же самые черные, бездонные глаза, но на сей раз, не было в них того холодного блеска, от которого мороз шел по коже. Смесь нетерпения и еще чего-то нового, неизвестного излучали они. Похоть — вот именно то, что они выражали, внезапно осознал я.
Как на автомате, я коснулся своего члена, и медленно, медленно потянул за кожицу, оголяя пурпурную от напряжения головку.
— О-о-о-ух — еле слышно простонала мать, еще сильнее сжав колени, и медленно опуская свой взор на мой пах.
Я старался поймать ее взгляд обратно, но она, словно прикованная, глядела на мой член. специально для. оrg Рука начала двигаться быстрей, потихоньку ускоряя темп. Она неотрывно смотрела на сие действо, покусывая изредка нижнюю губу. Вдруг, она убрала руки с колен, положила их на подлокотники, и медленно закинула одну ногу за другую. Костяшки пальцев побелели от натуги, так плотно она сжала подлокотники. Она чуть подалась вперед, еще плотнее сжав перекрещенные ноги. Я отчетливо видел, как периодически напрягались и расслаблялись мышцы ее икр и бедер. Еле заметное движение туловища вперед и назад синхронно сопровождали сокращение мышц ее ног.
Левой, свободной рукой, я потянулся к подушке, доставая мамин подарок. Вытянув трусики на свет, я встряхнул их так, чтобы вывернутый наизнанку клин промежности оказался в моей руке. В следующее мгновение, громко втягивая воздух через нос, на весь объем своих атлетических легких... я уже утопал в вожделенном запахе.
— О-о-о-у — громче застонала мама, оторвав руки от кресла и скрестив их на груди.
Под перекрещенными руками было плохо видно, но все-таки видно, как она теребила свои соски между большим и указательным пальцами. Ее покачивания стали интенсивнее, бедра стали заметно больше раздвигаться в стороны, и плотнее сжиматься на обратном ходу.
Сюрреалистичность всего происходящего, да еще в тусклом освещении ночной лампы, рожа Pаul Simоn (Kiss), высунувшего язык, глядевшая из плаката на стене, придавало всему действу атмосферу потусторонней нереальности. Воздух был буквально наэлектризован страстью и вожделением. Мистики говорят, что во время оргазма адепт соединяется с Высшими Космическими Силами. Так тут, эти Силы уже сами пришли за мной, вытягивая потоки густой спермы из моего члена.
Y-е-е-s. Y-е-е-s — тугая струя, одна за одной ложились рядом с мамиными ногами.
Она вдруг замерла на секунду, ее тело согнулось практически пополам, глаза остекленели, и руки вцепились обратно в поручни кресла. Скрещенные, плотно сжатые ноги мелко задро
жали и... идущие одна за одной, волны конвульсий начали сотрясать ее тело. Хриплый низкий голос вырвался из ее гортани.
С последним выстрелом спермы, я упал безжизненно на кровать, и канул в полное забытье. Полное опустошение — только так можно было описать мое состояние в этот момент. Ни мыслей в голове, ни сил в теле.
Сколько я так пролежал в прострации — не помню. Может минуту, а может и все десять. Пришел в себя, и первым делом, глянул на кресло. Оно было пустым. Я даже не заметил, когда мама вышла из комнаты. Лужи спермы на полу, да мокрое пятно, поблескивавшее в свете лампы посредине сиденья черного кожаного кресла. Мама, наверное, уписалась от бурного оргазма — первое, что пришло в голову. Но выяснять не было уже, ни сил, ни желания. Как в черную пропасть, я провалился в сон.
Мы, конечно же, проспали. Проснулся от того, что кто-то тарабанил в дверь, и на улице сигналила машина.
— Ну, мы ведь договаривались — с укором произнесла теть Таня, заходя в дом.
— Мы быстро. У нас все вещи собраны — оправдывалась мама, на ходу натягивая шорты.
Через десять минут мы уже сидели в авто, и ровно в семь, как и договаривались, отъехали от дома.
Я, конечно же, пропустил все достопримечательности за окном, поскольку мы с мамой тупо прокимарили всю дорогу на заднем сиденье. Проснулись лишь после того, как машину начало трясти на ухабах, когда мы свернули с основной трассы на проселочную дорогу. Я продрал глаза — мы ехали в лесу, среди деревьев. Через минут двадцать уперлись в гладь озера.
— Выходим — скомандовала тетя Таня, вываливаясь из водительского сиденья.
И когда она успела сменить Мишку за рулем? Все вышли из машины размять ноги после утомительной поездки. Впереди красовалось чудное озеро.
— А где же ваше бунгало?
— Там, на другой стороне — кивает теть Таня неопределенно в сторону озера.
— И как мы туда доберемся?
— Вплавь, племянничек, вплавь — Мишкина мама залилась смехом.
Мы втроем удивленно переглядывались друг с другом.
— Да шучу, шучу — не унималась смеяться теть Таня — Здесь объездная дорога вокруг озера. Вот ноги разомнем — и поедем.
Еще полчаса понадобилось, чтобы объехать озеро — вот, наконец, мы у цели.
Небольшой деревянный двухэтажный домик, и еще насколько строений поменьше, непонятного предназначения стояли на полянке, очищенной от деревьев, в метрах двадцати от кромки воды.
— Вот это и есть собственно ранчо — показывала теть Таня на домик — На первом этаже гостиная и спальня хозяев, на втором спальня для гостей. Вход на второй этаж сбоку, по лестнице. Метнитесь туда вдвоем и откройте окна и жалюзи — пусть проветривается.
Мы так и сделали. Комната была скромная, без излишеств — две отдельные кровати и две прикроватные тумбочки со свечами. Mаstеr-bеdrооm чуть поменьше даже, но с одной широкой кроватью — «танкодромом». И везде свечи и подсвечники.
— А здесь света нет? — робко поинтересовался Мишаня.
— Какой свет? На десятки миль вокруг одни олени, косули да белки. По вечерам животные прямо к дому подходят в поисках съестного.
— А пищу как же без света готовить? — упал я уже духом.
— Вот дети асфальта! Без света кофе себе не сварят. На костре родной, на костре.
Я люблю, конечно, природу и экстрим, но не до такой степени. Увидев наши осунувшиеся рожи, теть Таня расхохоталась.
— Да не дрейфьте вы так. Здесь есть газовая плитка с баллоном. Она, кстати, в другом строении — типа столовая отдельно стоящая.
— А в третьем строении что?
— А там лодка, катамаран, дрова и прочий хлам. Кстати, сбегайте туда — вытаскивайте, и готовьте барбекюшницу — раздавала всем указания теть Таня, открывая форточку и жалюзи в спальне. Воздух за зиму был основательно застоянный — и комната нуждалась в хорошем проветривании.
— Ты огонь то хоть разводить умеешь? — осторожно спросил меня Мишка.
— В скаутском лагере учили. Ничего сложного.
Мы вытащили странную, громоздкую конструкцию с решеткой наверху — заполнили ее дровами и принялись за растопку.
— Дуй, дуй посильней. Нужен хороший доступ кислорода — подбадривал я Мишку, не очень-то уверенный в своих навыках скаута.
Мамы тем временем освободили багажник от вещей, занесли все в дом, и расстелив напротив нас скатерть, принялись за нарезку салатов и прочей снеди.
— Долго вы еще тут? — сквозь густой дым, послышался мамин голос.
— Мясо — это вообще-то мужское дело. Оно там, в белой кастрюле — добавила тетя Таня — Вы работайте, а мы купаться.
Протирая глаза от едкого дыма, мы только и успели заметить, что две женские фигуры, промчались мимо нас в дном исподнем, и с криком сиганули в воду. Они плескались, кричали, фыркали, а мы только глотали едкий дым.
— Выходят, выходят — прошипел вдруг Мишка, и обернулся в сторону озера.
Картина Боттичелли «Рождение Венеры» просто отдыхает. У него одна Венера, выходящая из морской пены, а у нас — две. Не совсем, правда, Венеры, но они так же стыдливо прикрыли свои срамные места, как и та Венера на картине. Прикрыли, правда, не сразу. Намокшее от воды белье стало почти прозрачным. Мамин черный хохолок отчетливо просвечивался через трусики. А вот у тети Тани там ничего не чернело. Я в то время и не догадывался, что ТАМ можно брить. Только маленькая щелочка миллиметров десять красовалась посреди белой кожи и стыдливо убегала куда-то между бедер. Темные ореолы вместе с нагло выпирающими сосками растягивали прозрачную ткань бюстгальтера.
Заметив наши пристальные взгляды, они прикрылись и бегом пронеслись мимо в сторону домика.
Через минуту они вышли уже в новом сухом белье, а на веревке возле гаража-сарая сохла первая пара трусиков и лифчиков.
— Что тут у вас? — нависла надо мной мама — Все, достаточно. Пусть дрова перегорят, и на углях можно будет жарить мясо. А сейчас — к столу.
Все четверо улеглись прямо на траву вокруг скатерти-самобранки, организованной нашими мамками — и приступили к трапезе. Для нас открыли даже бутылочку калифорнийского вина, а сами налегали на коньчек. Через некоторое время внутри потеплело, в голове повеселело — завязалась беседа. Потом покупались все вместе — как было упустить шанс полицезреть прелести наших мамашек вблизи. Потом — опять за стол, еще по стаканчику. Ух, и тяжело русское застолье. Дрова, наконец, перегорели — пришло время раскладывать мясо.
Пока мясо готовиться, решили побросать фрисби. Играли по парам: я с Мишкой, теть Таня с мамой — напротив. Как было отказать себе в удовольствии понаблюдать за прыгающими подвыпившими женщинами, отчего их сиськи разлетались во все стороны. От этих пируэтов, в шортах стал проявляться наш пристальный интерес.
Мясо, конечно же, подгорело — но было вполне съедобным. Нажравшись до отвала, допив вино — мы просто разлеглись на траве кверху пузом в сладкой неге.
— Предлагаю вспомнить скаутское детство, и поиграть в лошадей и всадников — вывела нас всех из полудремы голос Мишкиной мамы.
— А это как? — промямлил Мишка, сладко зевая.
— Очень просто — всадник садиться на плечи партнеру (лошади) и вступает в битву. Кто завалит наездника противника — тот и выиграл.
— И в чем прикол?
— А прикол в том, что все происходит в воде.
Упоминание о воде подогрело наш интерес, и мы, сразу же, согласились. Гурьбой побежали к озеру — и вот мама карабкается мне на плечи, а теть Таня уже восседает на Мишке. Мамина сестра была покрупней мамы — и Мишане пришлось не просто. Пусть терпит — не все-то коту масленица.
И битва гигантов началась. Мы крепко держали обеими руками, перекрещенные спереди ноги наших «наездниц» и старались изо всех сил не потерять равновесие. Дышали как кузнечные меха, исподлобья зыркая друг на друга. Смахивая пот, застилавший глаза, замечаю, что бюстгальтер теть Тани задрался доверху, и полностью оголил ее огромную грудь. Видать, в пылу сражения, она и не заметила сей конфуз. Но... его заметила моя мама.
— Ты чего отвлекаешь внимание моей лошади? Так не честно — завопила вдруг она.
Теть Таня бросила взгляд вниз, и, поняв, что случилось, принялась лихорадочно запихивать свое богатство обратно. Но, не так-то просто это было. Наружу они выскочили легко, а вот назад никак не хотели. Разозлившись окончательно, она одним ловким движением сняла его, и швырнула через мою голову, поближе к берегу.
— Ах, вот как ты?
Почувствовав какое-то движение и ерзание на своих плечах — еще сильнее обнял маму за ноги. Я ничего не видел, но по Мишкиным глазам, полезшим из орбит, и отпавшей до воды челюсти, понял — мама сделала то же самое. Всплеск воды позади подтвердил мою догадку — она зашвырнула свой бюстгальтер подальше.
Две дородные женщины (наши мамы, между прочим) восседали на наших плечах с голой грудью, и нам с Мишкой ничего не оставалось, как снова ринуться в бой. Мы сходились, и расходились — ежесекундно пытаясь поймать боковым взором (верховым, скорее всего) вид прыгающих во все стороны сисек наших «наездниц». Хотелось продержаться подольше, и увидеть побольше, но рок неумолим. Чувствуя, что мама заваливается на спину, а тело теть Тани неумолимо нависает надо мной, отпускаю мамины ноги и подныриваю под теть Таню, чтобы не получить по голове. Тело Мишкиной матери накрывает меня сверху, и мое лицо... скользит вдоль ее живота, ее лобка, и ее промежности. Выныриваю, и со страхом оглядываюсь на теть Таню. Она фыркает, смеется, и даже не смотрит в мою сторону
— Мы победили, мы победили! — радостно орет она.
Я потихоньку прихожу в себя. Никогда я еще не был так близко от женской писечки. Хоть и через ткань трусов, но кажется, что я носом почувствовал ее ложбинку. От осознания сего факта, мое мужское достоинство напряглось, невзирая на холодную воду. Спереди только замелькали белые, незагоревшие попы наших мам, просвещающиеся через намокшие трусы. Оставив нас позади, они брели к берегу, на ходу вылавливая свои лифчики из воды.
Приближался вечер, солнце пряталось за высокими соснами — и сразу ощутимо похолодало. Мамы вынесли нам по футболке и сухим шортам, сами при этом одевшись в идентичный наряд. Целая батарея трусов и бюстгальтеров красовалась на веревке.
— Предлагаю вечер продолжить партейкой в карты — предложила Мишкина мать.
— А на что играть будем? — поинтересовался я, зная, что в Америке играть на интерес не принято, а денег у меня с собой не было.
— На раздевание, конечно.
Мы с Мишаней переглянулись. Ведь мы неплохо играли в покер, да и мама тоже не лыком было шита, вот только блефовала часто — это была ее фишка.
Картежные баталии предложено было перенести в дом, так как на улице темнело и холодало.
Дюжина свечей освещало гостиную, придавая ее вид места, где не в карты собрались играть, а проводить ритуал Вуду. Все уселись на пол, теть Таня взяла в руки, невесть откуда появившуюся колоду карт, и начала сортировать ее, отбирая двойки, тройки и другие мелкие номера.
— Э. э чего это вы делаете? — изумился я
— А вы, что думали? Мы в ваш дурацкий покер будем играть. Мы будем играть в русскую народную игру. Д-У-Р-А-Ч-Е-К — произнесла она по буквам название игры.
— А мы не умеем.
— А что тут уметь. Младшую карту бьешь старшей, и главное, чтобы по масти было. Кто при картах останется — тот и дурак. Попробуем, здесь все просто. Первый круг тренировочный — быстро все объяснила все премудрости мама.
И вправду — все было очень просто. Мы быстро въехали, и даже выиграли у мам несколько кругов.
— Научились? А теперь по — взрослому — скомандовала тетя Таня.
Мы с Мишкой уселись друг напротив друга (решено было играть парами) — и процесс пошел.
Не успели и глазом моргнуть, как сидели уже в трусах, а мамы сняли только футболки. Еще один круг... и мы снова остались с картами. Мамы визжали от восторга, подбадривая нас, когда мы лишались последнего предмета туалета.
— А дальше что? Снимать то больше нечего — робко поинтересовался Мишаня.
— А дальше на желания — ответила мама, заливаясь со смеху, зыркая то на мое достоинство, то на Мишкино.
— Это как?
— Проиграете — исполните желание. Вот пожелаю, к примеру, чтобы вы вышли на улицу и прокукарекали — выйдете и прокукарекаете.
— Идет — согласился Мишка быстренько — Собрались, сконцентрировались.
Мы с теть Таней быстро вышли из игры, а вот у мамы с Мишкой шла настоящая заруба. Карта на карту, карта на карту. Шлеп, шлеп. Дамы, короли, вальты летали в воздухе, громко шлепаясь друг о друга. Вот Мишка бросает очередную карту... и мама ее бьет, быстро переворачивая колоду в отбой. Все — мы опять проиграли — у Мишки еще две карты на руках. Мамашки празднуют победу, поздравляют друг друга.
— Стоп, стоп! — я беру отбитую колоду, переворачиваю ее назад, и начинаю раскладывать карты по мастям, как они были биты.
— Вот, пожалуйста, я так и знал! — крик триумфатора вырвался из моей груди.
— Гляди, они мухлюют. Трефовую десятку мама побила королем, но только крестовым. Это мухлеж. Ах вы...
Я набросился на маму и завалил ее на пол, шутя, пытаясь поколотить ее.
— Сдаемся, сдаемся — завопила мать, вырываясь из моих объятий.
— Вообще то, слепые в карты не играют — оправдывалась она.
— Все равно, это не честно, и вы должны понести наказание.
— И какое ж будет наказание?
Я глянул на Мишку, как бы ища поддержки, и выпалил
— Хочу, чтобы вы разделись до такого состояния, как мы с Мишкой — и я глянул на свой полувозбужденный член, попытавшийся встать в ту же секунду от такой крамольной мысли.
Мамы глянули друг на друга, словно читали что-то по глазам, кивнули и встали. Уж очень быстро они согласились, что-то тут не так. Но эта мысль потерялась в закоулках памяти, поскольку все внимание переключилось на происходящее перед нами действо.
— Музычку соответствующую сообразите. Стриптиз все-таки будете смотреть — теть Таня томно глянула в нашу сторону.
Мы начали напевать и насвистывать мотивчик из «Девять с половиной недель», надеясь увидеть воочию сцену а ля Ким Бессинджер. Теть Таня обняла маму за талию, закинула ногу, типа, как на шесте, и начала воссоздавать возвратно-поступательные откровенные движения. Мы с Мишкой зааплодировали, все больше распаляясь. Тут они обернулись к нам спиной, и игриво виляя попами, расстегнули сзади бюстгальтеры. Выгибаясь во все стороны, медленно повернулись и скрестили руки на груди, не давая лифчикам упасть. Бретельки сползали с плечей, и плетью болтались спереди, когда мамы нагибались и трясли своей грудью перед нами. Мгновение... и бюстгальтеры полетели в нашу сторону. Я поймал свой (вернее, мамин) у себя над головой, и закрыв глаза... погрузился в родной запах.
Открываю глаза,... а перед нами уже НИКОГО. Топот босых ног, и звук с треском захлопывающейся двери — вот все что нам досталось. Вскочив на ноги, мы кинулись вдогонку. Но, было уже поздно. Мамашки выбежали на улицу, вскочили в автомобиль, и защелкнули все двери. Мы бегали вокруг «Форда», дергали все ручки и двери — но все безрезультатно. А они корчили нам рожи изнутри, и показывали языки. Так, мало этого, они еще и издевались, распластав свои голые титьки на стекле, и дразнили нас.
Вдруг... стекло немного опустилось, и показалась мамина голова.
— Вы чего себе удумали? С минуту на минуту рейнджер заявится, а вы тут без трусов гасаете. В полицейском участке хотите ночевать? Ану, брысь, одеться — строгим тоном проговорила мать.
— Ты покарауль их, а я за шортами сбегаю — все еще в пылу возбуждения на ходу прокричал Мишка, умчавшись в дом.
Через минуту мы уже стояли в трусах.
Окошко приспустилось еще больше, и мама произнесла примирительным тоном.
— Хорошо, хорошо! Сдаемся. Какое мы там должны понести наказание? Раздеться до такого состояния как вы?
Она выжидательно смотрела на меня.
— Я лишь цитирую ваше пожелание. Согласны?
Я понимал, что где-то есть подвох, уж больно быстро они сдались. Ну, вот где?
— Согласны — вместо меня выкрикнул Мишка, улыбаясь на все тридцать три в предвкушении шоу.
— Тогда отойдите от машины на три метра — мы выходим.
Мы покорно отошли — и мамы покинули свое убежище. Посмотрев друг на друга, они, как по команде, начали медленно расстегать верхнюю пуговицу шорт, расстегать зипер, и виляя бедрами, почти не помогая руками, спускать свои шорты книзу. Вот они уже безвольно упали к ногам, и мамы грациозно переступили через них... и замерли. Они так стояли секунд двадцать, уставившись на нас.
— А дальше? — разочаровано произнес Мишка.
— А что дальше? — удивленно переспросила мама.
— А трусы? — еще более разочаровано протянул брательник.
— Какие трусы? Стоп, стоп — мама протянула вперед руку, означающую отрицательный жест.
— Мы как договаривались? Раздеться до такого состояния как вы.
— Посмотрели быстро на себя — после короткой паузы добавила она.
Я опустил глаза... и все понял. Мы стояли в ТРУСАХ. Смех разобрал меня. Я ржал, как ненормальный. Мама специально придумала этого рейнджера, чтобы мы только оделись. Вот такая у меня мама. Говорил же я, что было у матери две дочери... Ну дальше вы знаете.
127