Началось всё банально — впрочем, всё интересное всегда начинается банально. Ком-пания ещё молодых людей (оставивши дома детей), собралась попить вина и: А это уж что получится. Попили, попели, сходили на пляски, на молодняк поглядеть, молодняк оказался серенький, пришлось самим вспомнить молодость: И вот по возвращению оно и началось. Дело было летом, и жара стояла все дни, и не только дни. И после плясок всем захотелось помыться. А так как попили уже немало и вообще все вроде свои, то и стесняться как-то особенно не хотелось — как из ванной вылезли слегка замотавшись в полотенца, так и расселись допивать.
И вот сижу я, такой весёлый и радостный, и Наташа сидит напротив — плечи белые, грудь из-под полотенца только что не вываливается, лицо чуть порозовевшее, ноги в мои фактически коленками упираются, и прикрыты так, что лучше б уж вообще никак — то ноги и ноги (ног я её не видал что ли?), а то под краем полотенца вот-вот угадывается, но — не видится. И сидим мы так всей толпой в шесть рыл, и о чём-то потустороннем треплемся. А глаза у меня сами собой то по ногам её прогуляются, то по плечам, а то и к краю полотенца прилипнут — верхнему или нижнему. Вроде как и неловко — выставился как школьник, а с другой стороны совершенно не хочется брать себя в руки. Только что по лицу всё больше вскользь, неловко как-то пялиться. Болтаем, болтаем, только о гипнозе речь зашла — и тут цепляюсь я краем глаза за её взгляд. Раз цепляюсь, второй — и останавливаюсь.
Смотрит она мне в глаза — и я смотрю, и глаза у обоих хитрющие и выражение на мордах — протокольнее некуда. И улыбки ползут до ушей, хоть завязочки пришей. А в голове хмель и полное раскрепощение — почему бы, думаю, за коленки её не подержаться? Ну и ладони положил. О! — говорит Наташка — а поцеловать? А мне море по колено — легко, говорю, тем более — давно хотел. Ну и целую — не наглея (муж её таки рядом сидит и с моей женой о чём-то шепчется заговорщицки, змей). — Не — говорит Наташа — так не пойдёт. Даже не обслюнявил. Давай ещё. Внимание — вторая попытка! Ну, все смотрят, естественно, а мне пофиг — типа спорт, показательные выступления, значит можно. Беру её руками и целую как следует — с языком и с удовольствием. И руками совершенно естественно по доступным местам оглаживаю. И как-то вдруг понимаю, что ни фига это не спорт и не театр, а целую я молодую горячую женщину, почти обнажённую, и хочу её совершенно всерьёз. И она не просто так вид делает, а вправду тащится и возбуждена не меньше, да и вообще возбуждение по комнате витает. Третья парочка уже и вовсе под одежду (вернее, то, что её заменяет) забрались, но им-то пофиг, они муж с женой, а нам что? Хочется, блин, и колется — половинки-то наши не где-нибудь, а вот они. Тоже блин целуются, и поди в полутьме разбери, ради хохмы, нам назло или тоже всерьёз. Но тут Наташка не растерялась — она вообще временами вполне брутальна, и чем больше смущается — тем брутальнее. « — Игоряша, вы там как, всерьёз или надолго?» — осведомилась она вроде бы у мужа, но дёргая за край полотенца, пока ещё прикрывающего фигуру моей жены — или вам и без нас хорошо? Муж ответил «Нам по-всякому хорошо» — но она не собиралась на этом останавливаться. — Неэстетично, в полотенца завернулись, в уголок спрятались, никакой эротики! Вылезайте, и чего мы на стульях каких-то кривых, диван есть, подвинутся. «Подвинутся» относилось к уже расположившимся там хозяевам квартиры. Парень был явно не прочь повеселиться, а девушка стеснялась посторонних — хоть и друзья, но как-то трахаться при друг друге у нас заведено не было. — А сама-то чего? Осведомился не менее бойкий на язык муж. — Всё вам покажи да научи — словно дожидаясь этих слов Наташа отогнула край полотенца, открывая грудь. Ух, как мне захотелось немедля за неё схватиться — но куда более реакции её мужа меня занимала реакция моей жены. Однако она игру охотно поддержала — «Наш ответ Керзону» — провозгласила она и выставила под сумеречное освещение обе. Грудь у Наташки, конечно, покрупнее, но форма интереснее у моей Ленки — ровный грушевидный профиль с задорно торчащими сосками. По виду их я понял, что она тоже от возбуждения только что не подпрыгивает и позволил наконец себе расслабиться — переместить-таки застрявшую на махровополотенечной талии ладонь на Наташкино великолепие. Игорь от моего примера отставать и не думал и тоже сграбастал Ленку поближе. Ошалев от этакой наглости Светка перестала упираться, и Санёк тоже перешёл «ближе к телу», а так как раздумывать ему было особо нечего и жену свою он знал, они быстренько нас догнали и перегнали и с их стороны послышались «шум, вздохи и ропот поцелуев», как писал о подобном событии Лермонтов. Я тем временем успел высвободить вторую Наташкину грудь, поцеловать их по разу, впитывая непривычность ощущений, забраться вдоль бёдер к уже не махровополотенечной талии, хотя и с соблюдением последних приличий — не срывая пресловутые покровы полностью. Однако раз сорвав стопор, Светка на полпути не остановилась и обернувшись на её стон я увидел, как она уже вовсю скачет, усевшись на уложенного поперёк дивана Санька. Столь воодушевляющий пример не оставил нас безучастными, я поднялся на ноги и поднял Наташу, стряхивая с неё размотавшееся полотенце. Её кожа показалась мне прохладной, её объятия были жаркими, а ощущаемый ладонями упругоподвижный изгиб места, где спина уже не спина, но и попа ещё не попа, и вовсе помутил разум. Как мы оказались на диване — не помню. Вот просто не помню и всё. Да какая нафиг разница? Наташа лежала передо мной, белая в сером свете фонарей из окна, с высоко вздымающейся грудью, роскошными бёдрами, чёрным треугольничком волос на соответствующем месте. Я замер, не зная, с какой стороны подступиться к этому торту. Но она ждать не собиралась, взяла меня за руки и потянула на себя, прогибаясь назад. Я едва не свалился на неё, лёг, раздвигая её ноги, не замечая ничего рядом с собой — ни скачущую Светку, ни подозрительно (хотя какие подозрения, всё с ними ясно) притихших Игоря с Леной, коротким движением отмахнулся от своего полотенца, удержавшегося до сих пор лишь потому, что ему было за что зацепиться — за столбом стоящий член. Наташка была уже влажная и я вошёл сразу, как только добрался. Она вздрогнула, кажется, только сейчас окончательно сообразив, что происходит, что я не Игорь и всё уже началось, но остановиться не могла ни она, ни я — мы сплелись и задвигались. Одна её рука так и осталась в моей, и вторую руку я тоже захватил, как бы растягивая её под собой, а свободной правой то гладил её грудь, то пробегал вдоль извивающегося бока к бедру и колену. Она начала постанывать, потом стонать в голос, потом вдруг вытянулась ещё больше и обхватила меня ногами. Кажется, не прошло и минуты, как её встряхнуло от первого оргазма. Я несколько подзадержался — вино по-разному действует на мужчин и женщин — и даже начал вновь осознавать действительность. Рядом со мной сквозь рассыпавшиеся волосы торчало плечо Светы, и я не удержался от желания поцеловать и погладить его, но Света мой порыв не поддержала, похоже, её стеснительность вновь вернулась. С другой стороны молча, закрыв глаза, лежала моя Ленка. Игорь брал её сзади, уложив грудью на диван. От факта что вот так незатейливо трахают мою жену я почувствовал новый прилив возбуждения и немедленно кончил, прижимая к себе Наташу и уткнувшись носом в её пряно пахнущую свежим потом подмышку. Мы ещё несколько раз поцеловались, вкусно и с удовольствием, но уже без огня — ведь любви между нами не было, а страсть гаснет так же внезапно и быстро, как и загорается.
Никаких последствий эта ночь не имела — мы по-прежнему встречаемся компанией, иногда пьянствуем, но ничего похожего больше не происходит. Иногда я думаю, что та ночь мне приснилась — и если бы не хитрая физиономия Наташи и странные взгляды, которыми обмениваются иногда Лена и Игорь — я бы совсем в этом уверился.
Makc K-113, 1999—2002
179