Весна. Вечер... Странное состояние между усталостью и сном; время, когда один мир сменяется другим — более манящим, праздничным, не-будничным, с небрежно наброшенным на плечи флёром таинственности... обманчивым...
Город... Странный живой и вечно живущий, непобедимый никакими бактериями и болезнями организм, разлагающийся, но живучий, словно Дункан Маклауд; днём — работающий, вечером — притаившийся, чего-то ждущий, ночью — дождавшийся и наслаждающийся, словно в последний день своей жизни... Привыкший к дневному свету глаз воспринимает загорающиеся фонари, окна, фары машин как что-то резкое, чересчур нарядное... Круговорот.
Дом... Обычная панельная многоэтажка в не самом престижном районе, сверху и издали похожая на пришвартованный «Титаник» — в паутине спутниковых тарелок, в зажигающихся по очереди уютных окнах, за которыми — своя жизнь, недоступная глазу и пониманию, но так провоцирующая на вуайеризм и фантазии...
Квартира... Примерно в середине дома, ничем не примечательная «однушка» с небольшой уютной кухней и нишей в стене — по последней моде застройщиков, — которую по желанию можно превратить в гардероб, спальню, компьютерную, во-что-угодно...
Комната. Девушка. Одна.
Она только что вышла из душа; длинные, до лопаток мокрые роскошные чёрные волосы под светом люстры угольно блестят, отливая «чёрным золотом», похожие на расправленные крылья вот-вот готовящейся взлететь красивой, гордой и самоуверенной птицы. Полностью обнажённая, она сидит на кровати, спиной к двери из коридора в комнату, подогнув под себя так красиво контрастирующую с её волосами белоснежную ногу; расчёсывается, не глядя в зеркало, встроенное в шифоньер.
Мельком, время от времени, она бросает взгляд на смартфон, на экране которого регулярно вспыхивают подсвеченные синим новые сообщения от её виртуальных друзей по перепискам — она в «он-лайне». С каждой минутой сообщений становится всё больше — она популярна на том ресурсе, где «висит» её анкета. Иногда девушка берёт смартфон и пробегает сообщения глазами; улыбается — то глазами, то ртом, — кое-кому отвечает...
Одному из таких счастливчиков она, с минуту подумав, пишет:
« Пойду сегодня в клуб. Сниму девочку. Так ласки хочется, нежности...)))»
Через минуту приходит ответ — восхищённый смайлик-поцелуй и подпись: «Ты прям как мужчина...»
Она, слегка задумавшись о своём (фигура напрягается, как бы в ожидании удара), быстро набирает и посылает ответ, сопроводив его ответным смайликом, так разнящимся с грустным, почти личным содержанием:
«Когда вокруг одни мужчины, иногда забываешь о том, что ты — женщина...»
Появись это сообщение на каком-нибудь интернет-форуме, оно бы обязательно собрало десятки, если не сотни неистовых «лайков». Но девушка — всего лишь в вечернем чате, поэтому вместо форумных восторженных оповещений ей приходит ответное сообщение с очередным комплиментом — на сей раз её уму и оригинальному взгляду на жизнь. Затем следует вопрос:
«Вика, у тебя всегда так легко получается с девушками... Скажи, как ты знакомишься, как ты понимаешь, что она сегодня готова стать твоей?»
Она запрокидывает голову — волосы мягко, почти интимно скользят по спине, словно руки будущей любовницы — и беззвучно, озорно смеётся, полузакрыв глаза — иногда её забавляет наивность виртуального поклонника. Отсмеявшись, она набирает ответ — словно по вдохновению:
«Малыш, это всегда видно)))...»
Разговор для неё окончен; пора собираться.
Девушка встаёт — словно Афродита, вышедшая из морской пены. Со стороны улицы на фоне бордовых штор силуэт её тела в сочетании с сохнущими волосами смотрится, наверно, очень волнительно и возбуждающе. Но она об этом не думает — да и нечего стесняться. Молодая, красивая, любит себя и своё тело — к чему смущение?
Она подходит к зеркальному шифоньеру, открывает дверцу, выбирает себе наряд. Сегодня она должна быть соблазняющей, но стильной — ей не надо махать красной тряпкой перед мужским полом, чтоб на неё набросились все изголодавшиеся по свежему сочному телу мужчины. Ей сегодня нужно другое...
И через полчаса из зеркала на неё смотрит не Афродита, а Диана-охотница.
Высокая — вровень с зеркалом. Стройная, изящно и пропорционально сложенная. Высокий умный лоб, зелёные глаза, умеющие гореть разным огнём — тёплым и обжигающим, — умеющие смотреть ласково и насмешливо, нежно и язвительно. Правильной формы лицо, маленький, чуть вздёрнутый непослушно носик. Небольшие, но полные губы, знающие вкус самых разных поцелуев и умеющие дарить самые разнообразные ласки. Изящная шея. Маленькие ушки с еле заметными серёжками. Высокая дерзкая грудь с острыми небольшими сосочками-вишенками, плоский живот. Длинные ноги. На ней — белый обтягивающий топик и белая же, длинная, почти до пят юбка с вырезом до бедра. На запястье — пара браслетов. На ножке — еле заметный ножной браслет. Минимум маникюра — он только обозначен нежно-розовым, почти перламутровым цветом. Минимум помады — только подчеркнуть контур губ. Минимум теней — лишь усилить загадочность длинных ресниц.
И самое главное — без белья.
Она оглядывает себя в зеркало. Вроде всё в порядке... но какой-то детали, какой-то мелочи всё равно не хватает... С минуту подумав, девушка подходит к прикроватной тумбочке, достаёт из лежащего на ней дорожного несессера небольшой золотой кулон на длинной цепочке; держа на ладони, разглядывает его нежно, почти благоговейно; губы еле подрагивают — то ли шепчут нечто, не предназначенное для посторонних ушей, то ли сдерживают непрошеные слёзы... Наконец, встряхнув головой, она надевает кулон. Снова — к зеркалу. Всё — образ готов.
Ещё несколько минут — и она обувает чёрные туфли на высоком каблуке, берёт неброскую маленькую сумочку, последний раз смотрит на себя в зеркало, довольно и чуть высокомерно улыбается контрасту и выходит в подъезд.
Щёлкает замок. Ключ отправляется в сумочку.
Хищница вышла на охоту.
22. 00.
***
20. 30. Ира.
— Саша, ты скоро будешь?
Тихий голос — она не умеет кричать, не так воспитана. Но в нём внимательный слушатель услышит вибрирующие, готовые прорваться наружу слёзы. Правда, её собеседник вряд ли относится к таким слушателям.
— Котик, прости, — слышит она сочный уверенный голос мужчины без капли раскаяния. — Я всё помню, но у меня очень важная деловая встреча. От неё зависит наше будущее. Я поздно буду, за полночь. Не обижайся.
— Ну как «не обижайся», Саш? Ну... ну как же?... — Она не кричит; её вопросы больше похожи на недоумение маленькой девочки, которую поставили в угол и не объяснили, за что. — Мы с тобою уже два года нигде не были. Ты всегда, всё время занят. А у нас такой повод — сам ведь знаешь... Разве нельзя было все встречи отменить? Один день — я просила всего один день для нас...
— Зайка, не истери. — Голос мужчины становится нетерпелив. — Сегодня, завтра... какая разница? Будет тебе ресторан, будут тебе и ужин, и танцы до утра... всё будет. Но мы живём с моего бизнеса, сколько раз тебе это говорить? Мы всюду будем, всюду сходим, ну получилось у меня так сегодня. Ты получила цветы?
Молодая женщина бросает взгляд на огромную корзину «Ванды» — её любимого сорта орхидей.
— Получила, — говорит она. — Спасибо тебе. Очень красивый букет. Но... Саш, зачем мне такие цветы, если тебя нет рядом?
— Зая, я прошу тебя, в самом деле... — Краски нетерпения в мужском голосе — всё гуще, к нему примешивается оттенок скуки. — Тебе скучно дома? Ну посиди с подругами, сходи с ними куда-нибудь... Ну я, правда, занят. Всё, целую, пока...
— При чём здесь... — начинает было она, но её собеседником уже становятся гудки.
Она вздыхает, выключает телефон и с досадой кидает его, ставшим внезапно ненавистным, в угол дивана; несколько минут сидит, подобрав ноги, уставившись в стену. В голове всё ещё вертится неоконченный разговор, проскакивают невысказанные слова, которые, может, заставили бы его всё бросить, приехать домой, побыть с ней, пойти с ней... «размечталась! Дело превыше всего!» — тут же передразнивает её надежды бесёнок цинизма.
Подруги... Да какое отношение эти подруги имеют к их дню? Даже вечно язвительная Лизка, которая их когда-то и познакомила — она-то здесь при чём? Она и так ей когда-то неплохо проставилась — якобы за сводничество...
И ведь он наверняка врёт. Ну не может быть такого, чтобы за один день всё резко поменялось! Она, конечно, далека от всех этих дел Большого Бизнеса и не вникает во всякие его нюансы — ей и своей работы хватает, — но ведь ещё вчера всё было так замечательно, обо всём ведь договорились, всё решили... И — всё, как всегда, как все последние два года, с тех пор, как у него всё наладилось: почти каждую ночь — звонки, после которых он куда-то мчится, друзья, ставшие партнёрами, дела, бизнес, встречи — то формальные, то неформальные, то с запахом дорогого алкоголя, то с плохо вытертой помадой на рубашке, которую она старается не замечать, брезгливо бросая его вещи в машинку...
Он сам хоть помнит, когда и куда они в последний раз ходили вместе?..
«Ванда»... Он хотел откупиться «Вандой»... Небось заказал её за неделю — в нашем городе такого с бухты-барахты не купишь. То есть, он заранее знал, что сегодня ничего не будет?... Ненавижу...
К чёрту: «балу — быть!» И на этом балу она не будет выглядеть Золушкой — она будет королевой! Неважно, что не будет зрителей — нет, они-то, конечно, будут, но — не те... Важно то, что она будет себя так чувствовать.
Так... Что пристало надеть королеве по случаю её вынужденного одиночества?
Лифчик-стринги — классический вариант. Чёрное кружевное платье до колен с воротником-бархоткой и кружевной же белой подкладкой. Туфли-шпильки. Русые волосы — в незатейливую причёску. Немного подкраситься. Подвести глаза...
Всё?..
Она с некоторым сомнением смотрит на предательски желтеющее обручальное кольцо — снять?... Если она его сейчас снимет... готова ли она к тому, что может произойти? —
«Так это может произойти и с кольцом... « —
«А обязательно ли это должно произойти?» —
«Смотря, чего ты хочешь на самом деле...»
Раздумывая, она смотрит на себя в зеркало — сначала критически, затем — снисходительней, ещё позже — откровенно любуясь. «Ну хороша ведь... всё ж на месте. И грудь упругая, и фигура супер, и попка ещё ничего. И с лицом всё в порядке. Все подруги ещё завидуют. Чего этому Сашке не хватает? Вот она я вся — рядом хожу. Протяни руку, хватай, вали куда видишь — и пользуйся... Что не так-то ему, а?... —
А ведь что-то не так. Иначе не тянулось бы это молодое, прекрасное тело вслед за ладошками, когда я хотя бы нечаянно провожу ими по нему...»
Она снова переводит взгляд на обручальное кольцо; смотрит... думает... наконец улыбается... и принимает решение...
22. 30.
* * *
22. 30. Вика.
Клуб недалеко — пара-тройка кварталов от её дома. Она не спешит — наслаждается лёгким неторопливым шагом, весенним вечерним запахом, воздухом, который коварно заменяет бегущую по венам кровь, добавляя в него уже привычный для Вики азарт, но азарт другого происхождения — не такого, к которому она привыкла. Каждый шаг даётся ей всё легче и легче; за спиной остаются какие-то невидимые цепи; кажется, ещё минута — и она взлетит-побежит, но не от спешки, а от радости ощущения полноты весны, жизни, воздуха, полёта... Сколько встречных людей провожает сейчас её взглядом? сколько водителей невольно притормаживают, любуясь этой диковинной — заморской? — птицей?..
Охранник возле клуба скользит по её фигурке взглядом, на миг его равнодушные глаза оживают, хотя по статусу ему вроде бы и не положено — мало ли красоток ему приходится пропускать в клуб, навстречу приятному вечеру и горячей ночи?
Девушка заходит внутрь; осматривается — глаза привыкают к блестящему полумраку. Немноголюдно — правда, ещё и не клубное время. Примерно на четверть заполнена зона «чил-аут», танцпол — пока — сверкает одиночеством. Откуда-то сверху, приглушённо звучит медленная музыка, обволакивающая интимом. Бар находится наискосок от входа, справа и чуть в глубине, поэтому она не сразу его замечает. Заметив же его, Вика не торопясь, немного даже рисуясь, идёт в ту сторону; усаживается на высокий табурет; заказывает мохито — освежиться, взбодриться, настроиться... Как бы случайно в разрезе юбки показывается нога, соблазнительным светом вливающаяся в общее сверкание паутины вечернего разврата.
— Вы позволите?... — Голос возникает сзади, перемещается направо, и сразу же по бокам девушки оказываются два смазливых, стильно одетых парня. На лицах — улыбки, в глазах — уверенность, ожидание и предвкушение: они знают, как надо нравиться девушкам...
Выдерживая паузу, она медленно отпивает коктейль, осматривает предсказуемых соседей... («двое из ларца, — мелькает ехидная мысль. — Даже похожи чем-то... «). Уголки губ чуть изгибаются в скрытой улыбке...
— Вы из эскорта? — грудным низким голосом звучит в ответ насмешливый вопрос.
Парням вряд ли приходилось встречать такой приём, поскольку они обмениваются за её спиной слегка недоумёнными взглядами. Затем «левый» произносит:
— Девушка, зачем же сразу так?... Просто у нас с Костей сердце кровью обливается, когда мы видим скучающую красивую девушку. Это же вселенская несправедливость...
— То есть, вы — борцы с несправедливостью из «службы спасения»? — уточняет Вика.
— Именно так, — отзывается «правый». — Только костюмы свои в химчистку сдали, вот и пришлось одеть другое. Более цивильное.
— Ах... тогда простите женщину. — Девушка обворожительно улыбается обоим, снова отпивая из своего бокала. — Вы ж не сердитесь на меня за мою бестактность? Просто сейчас так часто встречаешь молодых людей, которым подавай одни развлечения...
— Не-не-не, мы не такие, — спешит заверить её «левый». — Мы вообще с самыми серьёзными намерениями. А то вдруг вашей маме зять нужен, а мы упустим такой шанс...
— Или зятья, — с видимым удовольствием подхватывает нехитрый флирт Вика. — Мальчики, я телефон дома забыла, а то бы я обязательно сейчас позвонила своей маме и уточнила бы у неё этот вопрос.
Парни оживляются. «Правый» решает, что надо переходить к более активным действиям, и подзывает бармена:
— Сделайте, пожалуйста, коктейль для девушки... Какой вам заказать? — эта фраза уже адресуется Вике.
Она снова выдерживает паузу, словно давая возможность парням одуматься, отступить, передумать; затем поворачивается к выжидающему бармену и милым невинным голосом произносит:
— «Mаrtini оn thе rоck», пожалуйста. Если мальчики не возражают...
Ещё с пол-минуты понаблюдав за поистине стробоскопической сменой выражений на лицах присутствующих, не исключая и бармена, Вика с понимающей улыбкой добавляет:
— Можно без бриллианта. Но по той же цене. Я знаю, что это — не Нью-Йорк, я знаю, что нарушила правила и заказала коктейль раньше, чем за трое суток. Но я сама только вчера приехала сюда. И потом — мальчики такие обаятельные... им разве можно отказать...
«Обаятельные мальчики» уже оглядываются по сторонам в поисках хоть какого-то мало-мальски достойного спасательного круга. Бармен отворачивается, чтобы скрыть готовый вырваться наружу гомерический хохот, недостойный работника такого заведения. Наконец Костя, якобы увидев в глубине зала какого-то своего шапочного знакомого, тут же изображает деловитость и, пробормотав невразумительные извинения, исчезает вместе со своим другом из поля зрения Вики.
Можно расслабиться и вздохнуть.
Однако перед девушкой внезапно появляется вторая порция мохито. Она недоумённо смотрит на бармена, тот с еле сдерживаемым восторгом поясняет:
— Я здесь уже три года работаю, но первый раз вижу, чтобы так художественно кого-нибудь отшивали. Девушка, вы великолепны. Это — вам от меня. Подарок. Спасибо за доставленное удовольствие.
Вика берёт второй бокал, улыбается и благодарит кивком, прикрывая глаза. Она знает, что великолепна — ей не раз это говорили, — но всё равно это приятно слышать. Ведь подобные слова — лишнее подтверждение её умения играть — в любых обстоятельствах, несмотря ни на что...
Три дня назад.
Аntе — двадцать долларов. Для разогрева. Пятьдесят долларов — величина минимальной ставки. В банке перед ней — пять фишек на сотню.
— Ваши ставки, господа, — бесстрастно объявляет она.
Белая рубашка из плотной ткани, сверху — чёрный жилет. Скромная узкая чёрная юбка. Туфли на низком каблуке. Минимум макияжа — чтобы не отвлекать. Никаких украшений. Волосы уложены так, что падают на одну сторону, со второй же небрежно заложены за ушко. Всё — продумано: строго, стильно, неброско и — вместе с тем — женственно.
Вика не смотрит на игроков, но периферийным зрением видит их всех. Двое — слева. Двое — справа. Один — напротив неё.
Первый слева молча выбирает и кладёт в банк фишки на двадцать пять долларов. Сидящий следом за ним кладёт полную минималку. Им сегодня не повезло: во-первых, при любом раскладе они вносят больше остальных, а, во-вторых, вносить блайнды — занятие, наверно, ещё более рискованное, чем играть на скачках.
Две карты из проверенной колоды бесшумно ложатся на тёмно-зелёное, почти болотного цвета сукно покерного стола рубашкой вверх перед каждым игроком. Вика спокойна, но внутри всё дрожит.
— Прошу ваши ставки, — снова объявляет она.
И снова начинают те, что слева: первый вносит минималку — он, наверно, сегодня решил тихим сапом; второй небрежно роняет «Отвечаю». Третий...
Третий — тот, что напротив неё — пристально смотрит ей в глаза. Он что, пытается её поймать? — не выйдет, всё — по-честному. Он нерешителен? — Вика сдержанно и одобрительно ему улыбается. Он решается:
— Поднимаю, — и придвигает к банку сто долларов. Вика поощрительно улыбается: неплохо. Нет, она не выделяет его — для неё все клиенты за этим столом равны. Просто он играет в первый раз, и ей надо, чтобы он вписался в атмосферу, проникся ею. Это — тоже её обязанность, одна из многих...
Оставшиеся поддерживают ставки.
Теперь — дело за Викой. И на стол в открытом виде — флоп — выкладываются три карты: туз треф, десять червей, дама пик. Карты неплохие, хоть и разномастные, наживка жирная. Можно прицениться, прикинуть свои возможности...
Игроки начинают смотреть в свои карты. Вика мельком, пока никто не видит, оценивает количество стеков. Относительно немного — сегодня решили не шиковать, да и эта игра не первая, — так что на ещё одну игру вряд ли кто пойдёт...
— Ваши ставки, — напоминает она.
— Поднимаю, — мгновенно отзывается первый игрок и кидает в банк двести долларов.
— Поднимаю, — откликается второй и кидает триста.
«Эти двое блефуют, — проносится в голове у неё мысль. — Ставят так, словно имеют шансы на «флэш», хотя на самом деле хорошо, если у них хотя бы «старший туз» будет... Интересно, догадаются ли они все?...»
— Поднимаю, — после долгой паузы отзывается третий и кладёт пятьсот долларов.
« Тоже — блеф... но на сей раз так и надо. Только б другие пасовать раньше времени не стали...»
Двое подтверждают.
Вика внутренне выдыхает и за долю секунды подсчитывает банк: две тысячи пятьсот семьдесят пять долларов. Мало... Ничего, следующая карта заставит их слегка оживиться.
Рядом с открытыми картами аккуратно выкладывается четвёртая — пиковый король.
Вика не успевает произнести ни слова, как игрок слева на минуту теряет контроль:
— Удваиваю банк!
«Пять сто пятьдесят... Я что, дала ему половину стрит-флэша?... — Где-то в шейных позвонках начинается дрожь и змеёй расползается по всему телу. Вика судорожно начинает припоминать карты, которые она раздала в самом начале. — Да нет же, не должна была... Червовая восьмёрка и... трефовый король. Чёрт возьми, у него ж уже есть одна пара — на столе-то в общих картах лежит король пик... Блеф. Какой глупый, детский, агрессивный блеф — у него же не будет больше одной пары... Дурак...»
— Пасую, — бросает на стол свои карты второй. Восемь пик, девятка треф. Всё правильно, так и было. «Рано, ох, рано...»
— Отвечаю, — произносит третий, двигает фишки и смотрит на Вику. «Что он хочет? Может, просто решил отвлечься от игры, полюбоваться симпатичным дилером? Этот дилер в обморок скоро упадёт от напряжения, а им всё любоваться не устанут. Интересно, а грохнись я сейчас без сознания, мною тоже любоваться начнут?...»
В банке уже десять триста. У оставшихся таких денег нет. Двое справа скидывают карты. Одному попали шестёрка и семёрка одной масти, у второго — валет бубен и девятка пик.
Вика чувствует какую-то слабость. В глазах начинают плыть круги — может, от слишком пристального взгляда в одну точку. Надо сменить обзор: Вика смотрит в сторону и видит инспектора.
Удивительного и необычного нет ничего: инспектор всегда следит за игрой — чтоб не было никаких осложнений или нарушений правил. Но обычно его функции выполняет другой дилер, максимум — менеджер. А тут она встречается взглядом с Павлом Владимировичем — владельцем казино.
Интересно, видят ли его остальные?..
А он смотрит прямо на неё. Нет, она знала, конечно, что он заинтересован в игре, но чтобы так прямо, ставя под удар свою репутацию... Волнуется?... Может, это экзамен? Ну, если так...
Вика призывает на помощь оставшиеся силы и в открытую выкладывает пятую карту — даму червей.
— Ваши ставки, — неожиданно хрипло произносит она.
На столе лежит готовая пара. Но одни общие карты, без своих запрещено использовать...
Игрок слева кусает губы, смотрит на третьего — тот отвечает ему выдержанным взглядом.
— Ещё тысяча, — наконец произносит тот, что слева, и двигает к банку все фишки.
— Отвечаю, — произносит третий.
В банке — двенадцать тысяч триста долларов.
— Открывайте карты, господа, — говорит Вика. В её голосе помимо воли звенят нотки азарта — она словно стоит на обрыве и вот-вот полетит в пропасть. Но никто за столом не замечает её волнения.
Игрок слева открывает свои карты. Всё правильно, у него восемь червей и король треф.
— Две пары, — объявляет он. Король треф — король пик и дама червей — дама пик.
Третий игрок не спеша открывает свои карты: две дамы.
— Каре, — бесстрастно отвечает он.
За столом проносится общий выдох — то ли изумления, то ли облегчения, то ли... Вика внутренне ликует: получилось!
— Ох и игра! — отзывается один из сбросивших карты. — Давно я так не нервничал...
— Позвольте, — вдруг словно просыпается проигравший, — так у вас с самого начала была пара...
Павел Владимирович в мгновение ока оказывается рядом:
— Господа, какие-то проблемы?... Антон Сергеевич, у вас есть подозрения? Уверяю вас, вы просто расстроились из-за проигрыша. Но это бывает. Это — фортуна, а у неё настроение меняется часто, она же — женщина. — Последнюю сентенцию он сопровождает ободряющей улыбкой. — Не хотите ли бренди из моей коллекции? Угощаю всех... Михаил Николаевич, не забудьте получить ваш выигрыш.
Вика переводит дух — гроза пронеслась, толком не начавшись — и только сейчас замечает, что её начинает трясти — это спадает возбуждение. Она смотрит на часы — её двадцать минут работы пролетели так незаметно.. . Можно отдохнуть, что-нибудь выпить... Интересно, а сколько чаевых ей сегодня перепадёт?... Однако она не успевает додумать эту мысль до конца: её окликают:
— Виктория Алексеевна! Зайдите ко мне...
Это — Павел Владимирович. Он уже стоит на лестнице, ведущей на второй — административный — этаж. Вика на дрожащих ногах следует за ним.
Они вместе заходят в его кабинет — он впереди, она чуть сзади. Он идёт к столу, берёт небольшой, но плотный конверт, разворачивается, чтобы протянуть его девушке, но та не даёт этого сделать: подходит к нему вплотную и впивается в его губы своими — жадно, страстно, дерзко. Он отвечает ей. Руки переплетаются на телах друг друга, конверт падает на пол.
Когда оба уже задыхаются, он отрывает её от себя, резко разворачивает и наклоняет над столом. Она послушно прогибается, упираясь в стол руками. Волосы беспорядочно падают вниз.
Он нетерпеливо достаёт уже напрягшийся член, резко задирает на ней юбку до пояса, отодвигает в сторону трусики, проводит пальцем по киске — она подаётся навстречу его пальцу.
— Ах ты, сучка... — возбуждённо шепчет он ей на ухо. — Мокрая уже... Тебя так заводит игра? Ты там не кончила случайно?
Она поворачивает к нему лицо. Кажется, даже в джунглях волос видно, как горят её глаза.
— Я сейчас кончу, — шепчет она в ответ, делая ударение на слове «сейчас». — Ну же, возьми меня...
Он расстёгивает ей рубашку, просовывает руку и грубо мнёт грудь. Она стонет сквозь зубы; сквозь стон прорывается:
— Ну же...
— Проси... Тебе ведь это нужно. — Он так коварно выделяет слово «тебе»...
— А тебе нет?
В ответ он сгребает ладонью в пучок её волосы и дёргает. Она вскрикивает от неожиданности.
— Проси!
— Трахни меня! — Её раскалённый голос никак не уступает его накалу.
— Ещё!
— Выеби же меня!! Ну!!!
Он с размаху входит в неё и наваливается, прижимая девушку к столу. Она кричит.
Они трахаются, как два диких зверя, захваченные внезапной похотью и не желающие ей сопротивляться. Он сопит, она вскрикивает с каждым его толчком. Ещё, ещё, ещё... Её крики превращаются в один сплошной вой, Вика извивается под его телом в судорогах сильнейшего оргазма. Сокращения провоцируют и его — мужчина изливается в неё, чувствуя, как вагина сжимает член, словно хищница не пожелала отпускать свою добычу...
Ещё некоторое время они лежат друг на друге; затем он отрывается, выходит из девушки, наклоняется и поднимает конверт. Из него выпало несколько купюр; он поднимает их, небрежно засовывает обратно и трогает Вику за плечо:
— Возьми, — говорит он ей. — Это — твой гонорар за сегодня. Михаил Николаевич очень доволен тобой и просил передать тебе от него лично. Помимо твоего процента. Его ты получишь в кассе.
Вика выпрямляется, но тут же сползает по столу вниз — голова кружится, ноги не держат совсем. Павел Владимирович не успевает её подхватить — злосчастный конверт снова оказывается на полу, рядом с ней.
— Дай мне выпить, — хрипло шепчет она.
— Что будешь?
— Текилу. — После паузы, усмехнувшись уголком рта, добавляет его коронную фразу: — Из твоей коллекции...
Пока он наливает полный бокал, Вика нащупывает конверт, берёт его и подносит к глазам, затем бессильно роняет на колени. Считать и о чём-то думать... сил нет совсем.
Павел Владимирович — хотя нет, теперь уже просто Павел, Паша — приседает рядом и протягивает ей бокал. Она берёт и выпивает залпом — как воду, не смакуя, не растягивая.
— Ты бы поосторожнее, — замечает Павел.
— Всё нормально, Паш, — отзывается девушка, откидывает волосы, улыбается ему и снова смотрит на конверт: — Но здесь слишком много, наверно...
— Тебе разве помешают лишние деньги? — Мужчина выпрямляется, опирается о стол и закуривает.
— Он что, очень важный человек? — Викино дыхание постепенно приходит в норму, но она по-прежнему говорит с паузами. Впрочем, со стороны это выглядит так сексуально...
— Да, — коротко отвечает Павел и после паузы добавляет: — Очень важный и очень нужный мне человек.
— Но когда вы успели?... Мы ж зашли сюда вместе...
— Малышка, разве это имеет значение? — В голосе мужчины скользит нетерпеливость.
«А и правда, Вика — чего это ты... к чему все эти вопросы, а? Какое имеет значение, когда они успели обо всём договориться?... Мало ли... У всех свои интересы: у тебя, у Паши, у этого Михаила Николаевича... Что тут удивительного? Ты всегда это знала. Вы оба это знали — с самого начала, когда ты пришла сюда работать, когда впервые отдалась Паше... Ты ж сама так решила, сама очертила границы... — Мысли вяло проползают по её сознанию, словно старые толстые сонные караси по дну затхлого водоёма. — Не всё ли равно тебе? Ты ж уже большая девочка, ты играешь со взрослыми серьёзными людьми — может, хватит быть наивной?»
«Пора... давно пора... Только почему же конверт этот кажется каким-то болотным, грязным? Может, из-за цвета денег, лежащих там? Интересно, чем они пахнут? Моей болью, моими нервами, моей страстью, моими рухнувшими надеждами?... Дура, дура, ну какие надежды, на что надежды, а?... И потом, деньги ведь не пахнут. Кто это сказал — Клавдий, Диоклетиан?... А, какая разница, кто это сказал, они никогда не пахнут тем дерьмом, из которого сделаны. Как и человек, который их делает...»
«Лёшка, Лёшечка, братик мой милый... ну где же ты?... Почему не звонишь?... Как же мне тебя сейчас не хватает... Хочу плакать. Но — не здесь... не рядом с ним...»
— Паш, я в Азовск хочу. — Она произносит это, смотря прямо перед собой, на дверь.
— У тебя там кто-то есть? — бесстрастно интересуется тот.
Она отрицательно качает головой:
— Я просто хочу отдохнуть. Возле моря. Я устала...
Она ждёт, что он спросит «А почему именно туда?» — но он говорит совсем другое:
— Хорошо. Валера завтра тебя отвезёт. Недели хватит?
— Конечно, Паш. Спасибо...
* * *
23. 00. Ира.
Забившись в полутёмный угол «чил-аута», выглядывая из него, как мышь из норы, она пьёт уже третий коктейль, но ей почему-то совсем невесело. Ни лёгкости, ни куража, с которым она выходила из дома — всё куда-то делось, испарилось, словно мираж оазиса перед умирающим путником.
Клуб постепенно заполняется. Девочки-бабочки, сами блестящие и охотно летящие на блеск; коршуны-пикаперы; жуиры; порой промелькнёт компания обычных ребят и девчонок, пришедших расслабиться, сменить обстановку, потанцевать, по-настоящему повеселиться... Да, вот им и вправду — весело, искренне, заразительно... Искренние дружеские объятия, дружелюбные подколки. У них может быть вагон проблем, о существовании которых Ира забыла миллион лет назад — но здесь, в клубе, их не видно.
А она... вместо того, чтоб оставить своё горе, свою ненужность и одиночество за порогом, приволокла их сюда, как чемодан без ручки, и теперь пытается утопить в бокалах крепких алкогольных коктейлей. Но почему-то эти котята не хотят топиться — выплывают и снова давят, давят... И с каждым глотком Иру всё больше охватывает ощущение, что это не они, а она сама тонет на дне каждого выпитого бокала — и с каждым разом всё глубже и глубже...
И ведь не пьянеет. Хотя обычно она очень восприимчива к алкоголю. Даже разбавленному.
Уже изменилась музыка — теперь это ритмичный, однообразный «клубняк». Уже на танцполе изгибаются первые фигуры — те самые девочки-бабочки, упоённые своей молодостью, красотой, сексуальностью и предвкушением... Кое-где образуются пары. Паутина сплетается — всё прочней, всё вязче...
К ней уже пытались подсесть — несколько раз. Вежливые воспитанные мальчики; вежливые уверенные мальчики; вежливые развязные мальчики... Но вся их вежливость до того похожа на обычную домашнюю пыль на телевизоре: смахни тряпкой — и куда денется этот лоск воспитанности, оставшийся со времён наивного детства, слабо скрывающий ещё не до конца перебродившие гормоны юности... И ведь как они похожи на её Сашу: он так же, наверно, сейчас подкатывает к какой-нибудь красотке — только скучающей, в отличие от неё...
Тошно. Скучно. Постыло...
А кольцо?... Так ведь и лежит на дне сумочки. И безымянный палец как бы случайно иной раз слегка оттопырится, когда она поднесёт к губам бокал. Он, этот палец, как маячок на входе в залитую весёлыми огнями гавань: мол, фарватер чист, можете проходить... Только почему же, для кого же в глубине этого фарватера разбросаны коварные мины?
Ира-Ира-Ира... Чего же ты хочешь?..
— Привет — раздаётся над нею приятный грудной голос... Женский?..
* * *
Вика уже давненько наблюдает за хрупкой женской фигуркой, сидящей в одиночестве на одном из диванчиков в зоне отдыха. Ей видно, как один за другим к ней подсаживаются галантные и не очень кавалеры — точь-в-точь, как те двое недавно к ней — и как они потом уходят — то недоумённые, то злые, то пожимая плечами... Каждый раз при этом на её губы змейкой выползает тонкая насмешливая улыбка:
«Хм... А похоже, это — то, что нужно. Девушка одна, слишком долго одна, значит — явно никого не ждёт. А то, как от неё отлетают мужчины, только в плюс: если она и готова развлечься, то только не с ними. Если же не готова... ну, парочка коктейлей своё дело сделают. Нет, лучше не коктейлей...»
Она поворачивается к бармену:
— Два бокала текилы, пожалуйста.
— «Текилу санрайз»? — на всякий случай уточняет бармен, хотя прекрасно понял и форму, и суть заказа.
— Нет, просто текилу. Можно разбавленную.
Через две-три минуты перед ней стоят два бокала охлаждённой текилы. Она благодарит, изящно поднимается со стула, берёт бокалы и медленно идёт к выбранной жертве. Ближе, ближе — жертва всё отчётливей... Её уже можно разглядеть.
Русая. Волосы спрятаны в обычный, с виду небрежный узел — замужем. Чуть удлинённое лицо с правильными чертами лица — симпатичная. Самую малость выделяются скулы. Слегка удлинённый разрез светло-карих глаз, в которых — напускное равнодушие (но так плохо напускное... столько всего за ним можно прочитать...). Тонкие чувственные губы с чуть опущенными уголками — капризна, но не слишком, по настроению (в конце концов, эти опущенные уголки могут быть просто складками). На вид — года 24. Ну, максимум 25. Изысканное платье — девушка явно из зажиточного круга.
« А кольца на пальце нет... Ссора? Давай-поживём-отдельно-нам-надо-разобраться-в-своих-чувствах?... Усталость от непонимания, желание вернуть своё прошлое?... Хм, интрига. Ну ничего... разберёмся...»
— Привет, — произносит Вика с самой обаятельной интонацией.
Ира резко, стремясь этой резкостью скрыть недоумение, поднимает голову и в упор встречается со спокойным, уверенным, слегка насмешливым взглядом необычайно красивых зелёных девичьих глаз. От этого взгляда её лицо заливает предательская краска. Эти глаза... нет, не раздевают её. Они просвечивают её. И это... так страшно... так стыдно... так приятно...
Какие же опасные глаза у этой девушки...
— Можно к тебе? — Взгляд — в сопровождении голоса. Голос — под стать глазам. Гармония звука и цвета... В голову мгновенно ударяет хмель — то ли от выпитого, то ли от увиденного, — растекаясь по всему изнывающему организму.
«Странно, почему она подошла ко мне? Что она хочет от меня — такая шикарная, словно из другого мира? Нет, ну что хочет — это понятно, но разве я такая? Разве я похожа на такую, как она?... Я что, как-то не так выгляжу? Я что, дала какой-то повод?... Ааа, всё дело в тех парнях, которых я отшивала, а она это видела... Но разве это — повод? Ну не нравились мне они, ни один не понравился — так что теперь, меня девушки клеить будут?
Но какая же она красивая всё-таки!... И тепло какое-то от неё непонятное... так не хочется, чтоб она уходила... Вот уйди она сейчас — что останется? Опять коктейль?... Да неправильные они тут какие-то...
Ну вот что можно сделать, а? Что нужно сделать? Отказаться — зачем? Чтобы опять вернуться в клетку такого уютного безопасного одиночества? А надо ли?... И потом — а разве обязательно доводить до «того-что-будет» или «того-что-может-быть»? Пусть побудет, ну хоть немножечко... может, хоть так легче станет...»
Ира кивает: пока говорить сил у неё нет. Но, похоже, незнакомку это совсем не смущает: она грациозно садится рядом.
— Прости, я не представилась, — снова произносит девушка, и Иру начинает обволакивать магия голоса. — Вика.
Иру даже не смущает то, что к ней обращаются на «ты», хотя в обычной жизни от незнакомых людей такого она не терпит. Но сегодня, сейчас — всё так правильно, так естественно...
— Ира, — тихо говорит она. — Очень приятно. — Сейчас эти слова — не просто общепринятая фраза при знакомстве, и обе это чувствуют.
— И мне, — отвечает Вика и улыбается:
«Ну вот... уже девочка и поплыла. Быстро-то как, а?... Теперь — бери, лепи что хочешь... Вика, ты в ударе...»
— Будешь? — Она придвигает к ней один из принесённых бокалов. — Это — текила. Разбавленная. Очень освежает и взбадривает.
— Я и так уже три коктейля выпила, — находит в себе силы для ответа Ира.
— Три коктейля в одиночестве? — вроде бы как изумляется девушка. — Ого. Не многовато ли?
— Наверно, маловато даже... — Ира пытается подстроиться под её тон. Между ними начинает выстраиваться мостик — хрупкий такой, хрустальный...
— Серьёзные дела, значит... — Вика несколько растягивает фразу, отпивая текилу, наслаждаясь эффектом, ведя свою партию с мастерством опытного прожжённого игрока, севшего играть против наивного новичка. — И как, помогает?
Ира отрицательно качает головой.
— Ну так тем более... — Вика снова придвигает к ней бокал. — Коктейли хороши в компании. Там у всех — одно настроение. Всем хорошо. И всё идёт как по маслу. А в одиночестве, да со своими целями — лучше текилы не найти. Я знаю, что говорю. — Она улыбается в подтверждение последних слов. И ведь это — правда: ей ли не знать, о чём идёт речь...
Как же не хочется сопротивляться этому сочувствию, которое слышится Ире в словах красотки! И надо ли сопротивляться? Может, за этим как раз она и шла сюда — за незнакомой ласковой жалостью?... Ира берёт предложенный бокал и делает глоток. На привыкшее к коктейлям горло текила, пусть и разбавленная, ложится мягким огнём, который на какую-то секунду перехватывает дыхание, но тут же, словно извиняясь, отпускает его и медленно перемещается туда, куда и положено ему попасть...
Ира улыбается — несколько неуверенно, прислушиваясь к своим ощущениям. Смотрит на Вику — та улыбается ей в ответ. Две улыбки перетекают одна в другую, создавая над столиком видимую только им лёгкую радугу.
— Танцевать не хочешь? — скорее уточняет, чем предлагает Вика.
Ира качает головой. «Ну, этого и не надо, мы справляемся и так...»
— Расскажешь, что за проблемы? — вкладывая в голос максимум душевности, интересуется девушка.
Ира молча, неожиданно пристально смотрит на неё. Надо ли нарушать такое хрупкое «хорошо» своими признаниями в комплексах, в неуверенности, в обиде, в желании что-то изменить и в незнании, как это сделать? Оно ей надо — ей, такой... суперовой... от которой захватывает дух, которая ходит не по асфальту, а по человеческим сердцам?... И почему-то Ира сейчас уверена, что не только мужчины под её власть попадают... хотя, по идее, у такой девушки столько врагинь должно быть...
— Прости. Я бестактна, — слышит она в ответ на своё молчание.
И вот это «прости» — как последняя капля. Дамба рушится. Поток смывает всё на своём пути и уносит в одному ему известную неизвестность...
... Шесть лет знакомы. Пять — замужем. Сегодня — как раз годовщина. Столько планов, столько обсуждений, вариантов на тему «как-круто-отметить», а в итоге — одна корзина цветов и обычный телефонный разговор в стиле «Детка-прости-срочное-дело»...
... Он? Бизнесмеееен... Стройками занимается. Нет-нет, не думай, не шабашник, что ты! — у него своя фирма, хоть и небольшая. Несколько человек в подчинении, свой бухгалтер — всё как положено. Раньше пытался заниматься металлом — с год примерно, — но полиция и конкуренты гоняли — пытался быть честным, — поэтому всё что-то не получалось, пришлось закрыться (зато как они тогда были счастливы! Всё было — и нервные срывы, и ругань на пустом месте от вечного безденежья, и дичайший секс на том же пустом месте, и нежность, и надежды с разочарованиями... Но хоть какая-то полнота, острота были в жизни, а не эта пустая скучная уверенность уже заматеревшего нувориша...)
... Расцвёл в последние два года, когда чуть расширился и взял на работу зама. Появился выход в другие города, им заинтересовались — ну он у меня и вправду хороший, талантливый, креативный, умный, с дипломом, — стали появляться серьёзные интересные заказы — и Сашу как подменили. Она забыла, когда в последний раз была с ним на их дружеских фирменных посиделках — а раньше это была, скорее, не фирма, а одна семья... Она забыла, когда в последний раз он всю ночь провёл дома, вместе с ней — у него почему-то неотложные дела стали появляться почти всегда к ночи. Она забыла, когда в последний раз не лгала своим подругам на такой обычный, любопытный, с еле заметной ревностью вопрос «Ну, как у вас дела?... « Она забыла, когда они вместе «выходили в свет», пусть даже этот «свет» — всего лишь городской парк в паре кварталов от их дома. Она...
... Вика слушает, время от времени отпивает мелкими глотками и, чуть прищурившись, смотрит на захлёбывающуюся в откровенности Иру. Да, это и вправду лёгкая добыча. Даже слишком лёгкая. В другой обстановке она бы даже не стала ею заниматься, но сейчас Вике не хочется решать сложные задачки. Она — на отдыхе, на охоте, а не в борьбе за выживание.
Но вместе с тем Вика вдруг понимает, что ей — не скучно. И эта обычная, такая предсказуемая девочка... — да от неё и муж-то бегает, наверно, именно потому, что — предсказуемая... — эта девочка чем-то её цепляет. Нет, ей не жалко её: Вика ненавидит жалость и никогда не позволяет жалеть — ни себе, ни себя. Тем более каждый живёт так, как он выбрал, расплачивается за свой образ жизни по-своему, никто никому не доктор, и вообще лечить кого-то — удовольствие дорогое. Но подобие какой-то пресловутой женской солидарности, какой-то оттенок сострадания... Вика вдруг понимает, что далеко не все женщины — такие, как она. У каждой — своё несчастье. И дело даже не в том, кто как живёт, а — в невозможности найти удовлетворение в том, как ты живёшь («привет Вам в далёкую Англию, маэстро Мик Джаггер»)... И в этом вот они с ней так похожи — на глубинном, даже генном уровне.
«А ведь мы с ней ещё в одном похожи, — вдруг пробивает Вику неожиданная мысль. — Давно ли я сама вот так сидела и рыдала, как маленькая девочка, на плече у Лёшки, пока он не уехал, по разным девичьим поводам? Давно ли он перестал меня успокаивать, учить стоять за себя и давать сдачи всей этой мерзости житейской? Давно ли я напивалась у него на глазах, давно ли выла, как баба деревенская, когда мне сообщили о Димкиной смерти? Давно ли Лёшка с балкона меня уволакивал, запирал, убирал ножи подальше, чтоб я ничего с собой не сделала?... Ира-Ирочка, Иришка-малышка... как же я тебя понимаю... Так у меня хоть отдушина была — братик мой любимый. Знала бы ты, какой он классный... как мне его не хватает... А у тебя? — у тебя ж, наверно, даже этой отдушины нет. И подруги твои, наверно, совсем не подруги, раз ты сидишь сейчас рядом со мной, рыдаешь и говоришь такое, чего бы и под гипнозом никому не сказала... « В безотчётн
ом порыве странной, незнакомой нежности она приобнимает Иру и гладит её по волосам — как старшая сестра. Ира благодарно утыкается носом в плечо, что-то бормочет, всхлипывает... затем отстраняется и продолжает говорить. Вика кладёт на её руку свою, слегка поглаживает — Ира инстинктивно сжимает её...
На минуту девушка представляет себя на месте Иры. Что бы она делала? Ушла от мужа? Устраивала бы скандалы? Сыщика бы наняла? — а что, сейчас модно так унижаться... Ну а если это — любовь? Или — те самые общие воспоминания, ради которых всё держится на плаву и ещё теплится надежда на то, что «всё будет как раньше»? Хотя бы на такое псевдо-счастье, раз не найти полного и настоящего, разве никто из них не заслуживает?... «Вика, Вика, ты ж ведь тоже когда-то любила. Да ещё как!!! — как и положено юной наивной старшекласснице... И то, что твоя любовь лежит сейчас далеко-далеко отсюда, в совершенно чужой земле, и от неё, от этой любви, у тебя — только несколько фотографий да фото могилы (привезли сердобольные сослуживцы) — значит ли это, что мир вокруг рухнул, и остальные не должны, не обязаны, не имеют права любить? То, что в твоём мире о таком уже давно позабыли — значит ли то, что в других мирах это неестественно?...»
Ира вдруг умолкает — источник иссяк. Чутьё подсказывает Вике, что сейчас, после порыва такой откровенности перед незнакомой девушкой, Ирой овладеет смущение, может, даже стыд, и она попытается закрыться — и неподдельно тёплым грудным голосом спрашивает:
— Ириш, тебе не жарко здесь?
Ира словно бы просыпается — в устах этой загадочной незнакомки (да, незнакомки — что толку в том, что она знает её имя?) её имя звучит так ласково, так бережно...
— Да нет, не то чтобы жарко, но так шумно...
— Ты не любишь такую музыку? — понимающе улыбается Вика.
Ира качает головой. Как же с ней хорошо-то...
— По ушам даже бьёт, — добавляет она и вдруг озорно хихикает. — Мне даже странно, как это мы ещё не кричим друг на друга.
И только сейчас она замечает, что они сидят слишком близко, что правая нога Вики так соблазнительно белеет в разрезе шикарной юбки и так иногда невзначай касается её ноги, а её рука сжата в ириной ладони. Ира внезапно вспоминает свои ощущения от каждого такого случайного прикосновения — маленькие сладкие мурашки, от которых хочется закрыть глаза, прижаться головой к плечу сидящей рядом девушки и так замурчать... Господи, как же сладко-то!... Она случайно бросает взгляд на столик и шутливо ужасается:
— Боже, Вик, это что, мы с тобою столько успели выпить?
Вика смотрит в ту же сторону, что и она. Столик заставлен бокалами — три из-под ириных коктейлей, два — те, что Вика принесла... И ещё два — появились уже в процессе разговора. Вика улыбается и кивает. Обе весело смеются.
— Да, Ириш, здесь и вправду так шумно, — соглашается Вика. — Даже слишком. Может, пошли на улицу? Там так хорошо, правда?..
Ира с радостью соглашается. Правда, что может быть сейчас приятнее небольшой прогулки с болтовнёй на такие близкие и понятные всем девочкам темы под этим весенним небом, в этой ауре весеннего чистого свежего запаха, ещё не испорченного летней жарой и человеческим потом?..
— Я тоже такую музыку не люблю, — говорит ей Вика, пока они идут к выходу.
— А что ты любишь?
— «Роллинг Стоунз», — отвечает Вика и многозначительно улыбается. Для неё это — один из паролей, открывающих дверь в её личный мир. Краем глаза она отмечает спокойную реакцию Иры на это название — просто понимающий кивок в стиле «знаю-слышала-нормально» — ну тем лучше... Сейчас всё, абсолютно всё складывается так удачно, что Вика готова снова полюбить весь мир...
На улице она неожиданно сворачивает за угол. порно рассказы Ира следует за ней, ещё ничего не подозревая; только повернув, сталкивается лицом к лицу с Викой. Та улыбается и смотрит на неё... Взгляд вливается в Ирино сознание... Ира понимает, что сейчас произойдёт, и ничуть не удивляется, когда Викины губы, в сочетании с её улыбкой — понимающей, одобряющей, поддерживающей и подталкивающей — приближаются к её губам. Ей просто странно — почему это происходит с ней? и почему она так спокойна? Неужели потому, что она сама такая... необычная, не такая, как все девушки, только сама о себе этого не знала?
Вика мягко кладёт свои руки на Ирины плечи. Ласково, но уверенно привлекает её к себе — руки перемещаются за шею, обвивают её тёплым кольцом. Ещё с минуту две девушки смотрят друг в друга... Ещё есть шанс отступить, рассмеяться, высвободиться из плена, перевести всё в шутку и ограничиться лёгкой болтовнёй ни о чём и приятной прогулкой. Ещё есть шанс... шансик... три четверти шанса... пол-шанса... четвертинка... волосинка...
Две пары нежных женских губ соприкасаются...
Мост рухнул.
«Это просто невероятно... Первый поцелуй с парнем? — да в подмётки не годится... Поцелуи с Сашей? — об этом лучше не вспоминать... Всё-таки я — такая... проваливаюсь, падаю в этот поцелуй, словно в омут, и так не хочется оттуда спасаться... Так не бывает. Так не должно быть. Но это есть. Со мной. Боже... боже... лучше не думать... лучше ни о чём не думать, всё — потом...»
«Странно — как сердце колотится. От чего? Первый раз, что ли? И последний ли? Но... дыхание сбилось. Сердце колотится. В ушах что-то странное... Ты не влюбилась ли? В кого — в эту милашку, в эту глупышку?... Как сладко... как хорошо... нет, лучше не думать, всё — потом...»
Наконец она отрывается от её губ и обволакивающе, с горящими огоньками в глазах, хрипло, уже не сдерживаясь, шепчет:
— Пойдём ко мне...
Время? А времени сейчас нет. Ночь остановилась.
* * *
Квартира. Комната. Две девушки.
Ночь остановилась.
Прямо на пороге Вика в очередной раз впивается губами в Ирины ждущие, слегка распухшие от жадно-нежных поцелуев губы. Никто из них не считал, сколько раз они целовались по дороге; никто из них не заметил, как быстро они добрались до Викиной квартиры — то спеша, то останавливаясь, словно бы ещё не до конца уверенные в том, что им это нужно; словно каждый раз давая друг другу возможность остановиться, опомниться, одуматься...
Целуясь, путаясь в юбке, Вика скидывает туфли; пол приятно охлаждает босые ступни. Сверху — жарко, страстно; снизу — охлаждающе, ласкающее... Два ощущения сталкиваются где-то в самом её средоточии, перетекают друг в друга, порождая невероятное, просто неземное блаженство...
И снова сладко, до боли задохнувшись, она прерывает поцелуй, смотрит в уже ставшими дикими от желания глаза Иры; не разнимая объятий, спотыкаясь, смущённо хихикая от малейшей неловкости, они каким-то чудом оказываются в комнате. На ощупь зажигается свет. Усилием воли Вика размыкает объятья. Ира недовольно дует губки, но девушка ласково и многообещающе проводит по ним длинными изящными пальчиками, и недовольство куда-то исчезает.
— Хочу посмотреть на тебя, — тихо шепчет Вика.
Ира кивает — как и в клубе, у неё нет сил говорить. Но на этот раз она сама не хочет ничего говорить. Одно слово, какое б ни было — и эта сказка, это неземное очарование исчезнут, как карета в полночь...
Вика медленно подходит к стоящему на тумбочке возле телевизора DVD и включает музыку. Ира — на кровати, напряжённая, как пружина.
— Покажи... Хочу видеть тебя всю. — Ира снова чувствует на себе этот прожигающий, проникающий взгляд зеленых глаз. Эта дикая, необузданная, никем не прирученная кошка — рядом, зарывается лицом в колени, обдаёт жаром дыхания. Что сложного, страшного в том, чтобы девушке раздеться перед девушкой? Но... «как же дрожат пальцы, как же трудно справиться с этими застежками — они всегда, что ли, такие непослушные?... Как же... Амм... какие у нее горячие губы... А эти руки, что скользят у меня под платьем, обнажая бедра... выше, ну же, выыыше... Хочется... еще сильнее прижать ее голову к себе, вдохнуть запах ее волос, гладить их, перебирать...»
— Покажи... — требует срывающийся хриплый голос. Его невозможно ослушаться. Страсть плещется в зеленом омуте, затягивает в себя, трепыхается в груди, переливается в животе, будь проклято это платье, оно только мешает. «Хочу... хочу... расплавиться, растаять под ее руками, под ее глазами, перед ней... Я красивая! Я очень красивая! Верь мне, смотри, смотри на меня, вот она я — вся, вся... для тебя, твоя... Соски — такие твёрдые, только тронь... жаждут, молят о ласках. Она знает, она всё-всё про меня знает!!! Ааааа!... « Волна теплых, нежных девичьих рук накрывает, поглощает, уносит... прокатывается по всему телу до самого низа и замирает там тягучей раскаленной лавой. Ирину руку обхватывают Викины пальцы, тянут вниз, переплетаются и бабочкой трепещут на её клиторе, язычок бегает вокруг... Хочется дарить наслаждение в ответ, но нет сил оторваться, нет сил отвлечься, переключиться. А язык... язычок... как змейка... вьётся, бьется во влажной глубине, загоняя девушку на вершину блаженства — неизведанную вершину...
Пламя, охватившее Иру, страшным лесным пожаром перекидывается на Вику; низ подтянутого животика сладко ноет — просит, умоляет, требует... Вика просовывает свободную руку под ткань своей юбки, чуть раздвигает ножки и между обжигающими прохладой бёдрами находит на ощупь свои губки — «мокрые, уже...», — поглаживает их, раздвигает, теребит клитор, просовывает пальчики внутрь... В голове ветром проносятся сцены самого страстного секса с Пашей... «да куда там Паша... какой там Паша... « Девушка зарывается в бёдра подруги, вжимается в её влагалище, всасывает его, впитывает её запах, вкус — «чуть с кислинкой, приятный, хочу ещё... хочу слышать её стоны, крики, громче, хочу чувствовать её пальцы на себе... хочу пропасть в ней, раствориться... хочу её, всю хочу... никого так не хотела... не отдам... « Движения пальцев по клитору, по складкам, между ними, внутри — всё сильнее, всё требовательнее, нетерпеливее, чуть грубости... разум заволакивает туманом...
Внезапно её умелые, опытные, родные пальчики накрывают другие — нетерпеливые, дрожащие, как у девочки-подростка перед потерей девственности, боящиеся и жаждущие... Вика открывает глаза — «когда я их успела закрыть?» — и видит перед собой светло-карий бушующий девятый вал; её лицо обжигает пожар дыхания; в её губы впивается нечто, не поддающееся опознанию и всемирной классификации... Обе валятся на спину. Вика отвечает этому «нетерпеливому», позволяя помочь себе там, внизу... второй рукой нащупывает промежность своей любовницы — пальчики, кажется, мгновенно пропитываются её влагой, — чувствует, как чужие гостьи вместе с родными массируют клитор размером со Вселенную, погружаются в её глубину, в её суть...
«Аааа... аааааа... дааааа... ммммаааа...»
Какие-то странные утробные звуки, повышающиеся до ультразвука... звуки, которые не может издавать человеческий голос... тело прошибает от пят до головы... сознание уплывааааааееееттттт...
Два прекрасных тела скатываются на пол, содрогаясь в приступе, получив сверхдозу наркотика под названием «оргазм»...
* * *
— Мы свет забыли выключить...
— Тебя это так тревожит?
— Да нет... непривычно...
— А с девушкой любовью привычно заниматься?..
Ира вспыхивает, закрывает лицо руками, утыкается в Викино плечо, прерывисто переводит дух. Вика гладит её по волосам:
— Ты что, обиделась?..
Ира мотает головой. Отрывается от её плеча и смотрит, испытующе и доверчиво смотрит на неё, выжигая своим взглядом даже вечно насмешливые Викины глазницы.
— Мне страшно, — шепчет она.
— Отчего, глупышка?
— Это было так... меня здесь не было, понимаешь? Я и сейчас не здесь. И я не хочу возвращаться. Но от такого... умирают, наверно...
— Ну ведь я-то живая, — невольно улыбается Вика, вдыхая запах Ириных волос.
— А у тебя всегда так? С девушками?... После — девушек?
Вика чуть отстраняется от Иры, смотрит на неё и самым серьёзным тоном отвечает:
— Так, как с тобой — впервые.
Она не врёт. Это — правда.
Две пары нежных женских, искусанных и распухших от поцелуев губ снова сливаются друг с другом...
— Хочешь на меня посмотреть? — тихо шепчет Вика.
Ира кивает. Девушка встаёт, снова подходит к DVD, выбирает нужную песню. Ира садится, опираясь спиной о кровать и предвкушая нечто вроде зажигательного стриптиза под музыку вечно живущего Джо Кокера в исполнении этой нимфы. Но как же она ошибается...
В комнату врывается приглушённая барабанная дробь, как бы открывающая грядущее представление; её подкрепляет нервно-небрежная гитара в сочетании с губной гармоникой; всё вместе даёт неожиданно возбуждающий эффект, отражающийся мурашками на ставшей чуткой и чувствительной коже, в который вливается напряжённый, чёткий голос-гипноз: «Lоvе is strоng аnd yоu"rе sо swееt, yоu mаkе mе hаrd, yоu mаkе mе wеаk... « Стоящая спиной Вика неожиданно поворачивается лицом к Ире, одновременно встряхивая красивейшими волосами — они разлетаются так, что на мгновение, кажется, вся комната заполняется ими, — слегка прогибается, опираясь плечами о шифоньер, чуть трётся о него и медленно, не сводя безумных глаз с сидящей девушки, отводит в сторону подол юбки, начиная от разреза.
Ира ожидает увидеть всё, что угодно, но только не это...
Подол медленно ползёт вверх, бесстыдно обнажая девичьи бедра.
Вика трёт ими друг о друга; обводит свои губы пальчиком, обводит пальчик юрким язычком, слегка смачивая слюной, и медленно проводит по бедру, вслед за подолом... С губ срывается тихий стон, который сливается с хриплым мужским призывом сзади неё «Whаt аrе yоu scаrеd оf, bаby, it"s mоrе thаn just аdrеаm... «... Всё это звучит в ушах Иры трубой всадника из Апокалипсиса. Она почти физически видит, как рушится её Вселенная; она чувствует, как её осколки царапают кожу, проникают в самую её суть... она уже — в странном мире без времени и пространства, где живут смелые, раскованные, не боящиеся быть собой и дарить себя красивейшие девушки мироздания, которых никто не называет от зависти «шлюхами» и «блядями»... Вика чуть раздвигает ножки, слегка сгибает их и, придерживая подол и улыбаясь — ооо, эта улыбка!... — медленно, каждую секунду превращая в вечность, начинает ласкать себя... поглаживает клитор, водит пальчиком вниз-вверх по мгновенно намокающим губкам, раздвигает складки, слегка вводит его...
У Иры кружится голова. Не понимая, не желая понимать того, что делает, в судорожном порыве она, закусив губу, начинает трогать, ласкать себя в ответ, не в силах отвести глаз — «блин, я мокраяяяя!... « — от разворачивающейся перед ней картины... Как бы нечаянно два пальца проскальзывают внутрь и начинают своё движение вперёд-назад... третий помогает им, теребя горошину...
Вика видит её и не видит. Перед глазами всё плывёт и кружится одновременно. Она изгибается, пытаясь справиться с головокружением, но вместо этого лишь сильней и чаще по телу пробегают искры, отлетают от неё, разлетаются по комнате, достигая до какой-то бесформенной фигурки возле кровати... Искры становятся током, который непрерывно, непрестанно бьёт гибкое девичье тело, начиная от таких умелых и опытных пальчиков... стоны невероятного, сумасшедшего наслаждения не просто соединяются в одно целое с призывным вокалом Джаггера, но словно живут своей жизнью, занимаясь с его голосом любовью... Она не видит, но знает, что за ней наблюдают, понимает, каким взглядом ловят каждое её движение, и от этого её наслаждение — острее, стоны — призывнее... Кажется, она уже по-настоящему трахает себя двумя пальцами, массируя третьим клитор...
Пальцы чувствуют робкое прикосновение язычка. Вика с трудом опускает взгляд, пытаясь сфокусироваться. Перед ней на коленях — Ира. Руки обнимают её ноги, голова — между ними; она обхватывает пальцы губами, посасывает их, облизывает каждый пальчик; язычок сдвигает в сторону палец с клитора, теребит его. Ноги подкашиваются... «я упаду сейчас... боже, это невыносимо. Милая, хорошая моя, любимая, неповторимая... ещё, ещё чуточку, пожжжалуйста... « Язычок проникает внутрь, окунается в самую сердцевину огня, добавляет своей искры, двигается там, вращается, лаская все стеночки, не пропуская ни одного уголка... Вика кричит и не узнаёт свой голос — «это я? я так кричу?... это у меня на губах кровь?... что со мной?...»
***
— Почему мы на полу?
— А какая разница?
— Слушай, у тебя хоть на что-нибудь нормальный ответ есть? — Ира шутливо толкает Вику в плечо кулачком. Та перехватывает его, нежно обводит пальчиками по краям и целует каждую костяшку.
— Не люблю нормальных глупых ответов, — произносит она после этих манипуляций.
— Почему?
— Не знаю. Мне они кажутся отмазками. Будто их кто-то заранее наштамповал и скинул нам, как вирус — пользуйтесь, мол, на здоровье, и ни о чём не думайте.
— А если это — единственно нормальные ответы?
— Таких не бывает.
— Ты всегда всё усложняешь?
Вика отрицательно качает головой:
— Нет, Ириш. Наоборот, я всё упрощаю...
— А лежать-то тебе не твёрдо?
— Если об этом не думать...
Обе смеются.
— Хочешь кофе?
— Хочу. Со сливками. Есть?
— Будет.
Вика встаёт, грациозно потягивается и подходит к выходу из комнаты; останавливается, оборачивается через плечо, смотрит на Иру и, обронив «Кажется, на мне слишком много одежды», одним движением расстёгивает и скидывает юбку; переступив через неё, скрывается на кухне. Ира еле сдерживается, чтоб не броситься вслед и не повалить, не впиться в это роскошное, манящее тело, снова не заставить его извиваться под ней... Глубоко вздохнув, она перебирается на кровать — всё-таки там удобнее; с наслаждением вытягивает насытившееся тело на мягком покрывале, закрывает глаза...
— Ваш кофе, — слышит она такой знакомый ироничный голос.
Вика. С подносом. Две чашечки кофе. В одном — сливки, в другом — лимон. Блюдце с печеньем. Красота...
Ира садится на кровати и снимает лифчик. Вика молча снимает с себя топик.
Они молча пьют кофе и откровенно любуются друг другом: Ира не сводит глаз с Викиной груди — высокой, подтянутой, с дерзкими тёмными острыми сосочками, — а Вика — с Ириных небольших упругих полушарий. Их увенчивают такие красивые соски — аккуратные, светло-коричневые, под стать глазам; так гармонично смотрятся на её теле... А грудь... как же послушно, наверно, она ложится в ладошку...
— Ты безумно красива, — шепчет Ира.
— И ты...
Чашки отставлены на тумбочку.
«Эта девочка... Как же с ней хорошо!... Такая красивая, открытая, такая искренняя... ещё не разучившаяся доверять, доверяться, отдаваться чувствам... Это так трогает, так цепляет... Кажется... кажется, я начинаю плыть... « Вика мягко толкает Иру навзничь и нависает над её телом; касается губами тонкой шеи, проводит по ней языком, целует; слегка дует; посасывает мочку ушка; целует ямочку ключицы. Уже от этих невинных ласк Ира в томлении закрывает глаза и, слегка извиваясь, подаётся навстречу. В который раз за этот вечер Вика улыбается своему искусству, протягивает руку с мелодично звякнувшими браслетами к подносу, берёт из своей чашки лимон и аккуратно обводит им вокруг соска, одновременно выдавливая на него сок.
Ира в недоумении открывает глаза и встречается с лукавым взглядом своей новой подруги. Не отводя взгляда, та касается юрким язычком съёжившегося соска, слизывает с него сок, одновременно сжимая губами и чуть втягивая в рот. От необычности ласки сосок снова начинает твердеть, а девушка непроизвольно вздыхает.
— Интересная смесь, — с тихим озорством комментирует Вика. — Девичий вкус, сок лимона, капелька натурального кофе. Подавать на обнажённом, разгорячённом ласками теле девушки, можно предварительно остудив. Кажется, я изобрела новый коктейль. Название бы только ещё придумать и запатентовать...
Не давая Ире как-то отреагировать, девушка обхватывает губами наполовину съёжившийся кусочек лимона и проводит им сверху вниз по ложбинке между двух грудок, ещё не получивших сегодня свою долю ласки. Ира тихо, с еле слышным стоном выдыхает из себя воздух и запрокидывает голову, полностью растворяясь в Викиной изобретательности, удивляясь и наслаждаясь одновременно. Выдавив остатки лимона на тело, Вика выкидывает кожицу, дует на мокрую дорожку и медленно проводит по ней язычком, одновременно сжимая ладошкой вторую грудь, играя с нею и с сосочком. Вдоволь набаловавшись, словно с новой, и от того — любимой игрушкой, Вика перемещается чуть ниже, поцелуями изучая лежащее перед ней необласканное тело. Вот здесь — щекотно: Ира чуть хихикает и поджимается, словно стремится увернуться от ласки... вроде и уворачивается, а вроде и подаётся навстречу, просит ещё... А вот здесь поцелуй — словно ожог: она вскрикивает, выгибается, закусывает губки... в её глазах снова плещется уже знакомая Вике страсть, которая сносит препятствия, которой неведомы пределы... Вика мягким дуновением успокаивает этот готовый вспыхнуть заново костёр. Ни один кусочек такой чувствительной, чуткой кожи не остаётся ею незамеченным... Вот поцелуи спускаются к уже знакомому заветному входу. Викины ладошки порхают по груди, бёдрам, животу, продлевая наслаждение... Наслаждение становится одним тягучим медленным потоком, в котором Ира плывёт, словно в лодке, лёжа на её дне и любуясь облаками, растворяясь в них, сама становясь лёгким медленным облаком...
Для Иры давно уже нет ни времени, ни мира вокруг; для неё есть только эти касания, эти поцелуи, это ожидание... Поцелуй, поцелуй, касание язычка, ещё поцелуй, ещё... сердце сжимается в неведомой ранее истоме... «Не могу думать... не хочу... как же хорошо... Неужели так бывает?... Волшебница... соблазнительница... милая, хорошая моя, откуда ты всё-всё про меня знаешь? — как мне хочется сейчас, а как — через мгновение... А, не важно... не хочу знать, просто не останавливайся... прошу тебя, пожалуйста... — ладонь девушки ложится на черноволосую голову, просяще подталкивая её ниже, глубже: — аах, ааа, ммм, да, да, ещёёё... Тебе там понравится, честно... я аккуратная, слежу за собой... Не для кого, правда... нет, есть для кого... для тебя... ааай... мммааамммочкиии... « Язык касается набухшей пуговки клитора, дразнящее щекочет его; ногти впиваются в волосы, разметавшиеся внизу, между её бёдер; клитор обхватывают такие любимые губы — «боже, как же... как... «... Язычок хозяйничает вдоль её бёдер, сменяется дыханьем... снова язычок... Ира невольно комкает покрывало и снова разжимает ладонь. Невыносимо хорошо... и так хочется, чтоб это не кончалось...
Обласкав, зацеловав всю область вокруг клитора и саму горошинку, язычок проникает в уже знакомую влажность — Ира подаётся, почти нанизывается на него. Её сил нет ни на стон, ни на крик; её горло способно только на короткие всхлипы, словно ей не хватает дыхания... Уголки глаз вдруг намокают — словно она вот-вот заплачет; к горлу подкатывает комок — «что это со мной? я что, плачу? мне что, так хорошо?...»
И вдруг, неожиданно для девушки, снизу, через всё тело, голову простреливает яркая вспышка — такая яркая, что можно ослепнуть; Ира рефлекторно сжимает бёдра, зажимая голову Вики так, что та чуть не задыхается, затем тут же обмякает и превращается в то самое облако, которым так хотела стать...
* * *
Мееедленно... откуда-то... возвращается сознание...
«Наверно, так после клинической смерти бывает...»
Ира потихоньку открывает глаза и видит глаза своей ведьмы — глаза, из которых выплёскивается нежность, любовь, забота...
— Ты как? — шепчут её губы.
— Пить хочу...
Вика кивает и быстро, словно боясь опоздать, идёт на кухню. Возвращается с чашкой воды. Ира пьёт, переводит дух и уже более осмысленно смотрит на девушку:
— Я что, отключилась?
Вика кивает.
— Боже... — Ира проводит ладонью по лицу. — Никогда... никогда такого не было, веришь?...
Вика снова кивает.
— И долго я так?..
— Нет, не бойся. Всего минутку, может, две... Но тебя что, так ни разу... никогда?..
Ира мотает головой. В Вике внезапно начинает просыпаться злость к её мужу, но Ира, чутьём почувствовав перемену в настроении, неожиданно приподнимается и впивается крепким нежным благодарным поцелуем в её губы. Вика отвечает.
— Ты чудо, — слышит она. — Ты — нечто... От тебя самой можно опьянеть, ты знаешь это?
Вику настолько пробивает это искреннее признание ещё вчера незнакомой девушки, что она еле удерживается от ответных признаний. Где-то в самом дальнем уголочке её сознания вспыхивает красный сигнал-предостережение...
— Обычно мужчины так и делают, — пытается она обратить всё в шутку.
— И не только мужчины, верно? — вроде бы подхватывает игру Ира, но тут же слегка наклоняет голову и уже серьёзно предупреждает: — А ведь я ревнивая...
Вика не находит что ответить и лишь взглядом пытается сказать девушке всё-всё то, что не могут выразить слова. Но Ира, похоже, думает сейчас совсем о другом:
— Давай я теперь, — шепчет она.
Вика понимает:
— А... сможешь? Ты в порядке? — Она проводит чуткими пальчиками по Ириному лицу, обводит щёки, губы, рисует какие-то фигуры. Ира кивает, берёт её пальцы в свои и целует:
— Как ты хочешь?..
Вику не надо просить дважды: она встаёт на колени и перебирается к спинке кровати, так, что теперь сидит на уровне Ириной головы. Привстаёт... безмолвно смотрит в глаза любовницы («или любимой?... «) — та кивает, — перекидывает одну ногу через неё и медленно начинает опускаться ей на лицо, опираясь о спинку. Ниже, ближе... — Ира в нетерпении высовывает язычок, стремясь приблизить время долгожданной встречи.
И это не заставляет себя ждать.
Бёдра и промежность ещё хранят следы и запах предыдущих оргазмов; Ира с удовольствием впитывает их в себя, слизывает язычком засохшие капли влаги. Вика закрывает глаза — кажется, её сердце уже там, между ногами, и это по нему орудует язык девушки, это его целуют её губы... Она до боли впивается пальцами в спинку и начинает осторожные движения. Сейчас в ней борются натура и чувства, страсть и нежность. Вика сама не знает, что из них победит...
А Ира, стремясь глубже, полнее отведать предлагаемое лакомство, кладёт свои руки на опутавшие её бёдра, притягивает Вику на себя, глубже зарывается языком в её плоть; носом трёт клитор, языком теребит дырочку, двигает им внутри, словно членом; обхватывает область клитора снизу своими губами и посасывает её. Изредка она отрывается, чтобы вдохнуть воздух, и снова приступает к ласкам с удвоенной силой. Она выкладывается в них так, словно это — её последний секс в жизни, словно перед этим девушки не ласкали друг друга, не истязали себя оргазмами... Она словно сама подталкивает Вику к более жёстким, даже грубым движениям, словно просит её не стесняться, быть с ней такой, какой она, Вика, сама хочет...
И Вика не в силах сопротивляться этой немой просьбе. Её движения непроизвольно ускоряются; уже не стесняясь, она трётся промежностью о лицо своей милой; сдавливает свою грудь, наклоняет к ней голову, прикусывает сосок... Боль и наслаждение схлёстываются воедино в самой её сердцевине, Вика глухо вскрикивает, стонет... но не разжимает зубы, не выпускает грудь изо рта, а лишь сильнее сдавливает её, словно стремясь наказать себя за что-то, известное ей одной...
Ей нужно совсем немного: она и так возбуждена тем, что вытворяла с Ирой несколько минут назад, поэтому очень скоро Вика выпускает изо рта многострадальный сосок, кричит и оседает безвольной куклой на кровать. Ира дышит тяжело, словно пловец, на последней секунде вынырнувшей с опасной глубины, но в глазах плещется радость, удовольствие от подаренного наслаждения.
Но эта радость тут же сменяется очередным витком накатывающего наслаждения...
Вика не хочет оставаться в долгу. Сегодня они словно соревнуются между собой в том, кто глубже и дольше останется в памяти друг у друга. Вика разворачивается лицом к Ириным ножкам, ложась в классическую позу 69, и принимается с каким-то остервенением ласкать её влагалище. Ире ничего не остаётся другого, как ответить тем же.
Сдавленные полузадушенные всхрипы... полувскрики... полустоны... неизвестные языку междометия, звукосочетания...
В очередной раз доведя друг друга до пика, обе откатываются, полностью выжатые, на разные стороны кровати. Через минуту-две Ира подползает к Вике, целует её — это даже не поцелуй... так щенок тычется мокрым носом в руку своему хозяину в ответ на ласку — и обессилено засыпает. Сил нет ни на что...
* * *
Ночь. Кухня.
Вике не спится. Она сидит у окна, курит — она очень редко курит... Смотрит на город... чужой город Азовск... Ещё не так давно он был для неё чем-то вроде места для сафари, где она расслаблялась и отрывалась на полную, не оглядываясь по сторонам, не обращая внимания ни на кого. А теперь... она смотрит на спящий, загадочный город со внезапно возникшей симпатией: теперь он для неё связан с Ирой.
«Да, Вика... кажется, и на тебя нашлась охотница. Вот и тебя поймали в сеть — красивую сеть искренности, доброты, открытости, эмоциональности... Но как? Что такого в этой девочке, что ты уже в шаге от того, чтобы в неё влюбиться? —
А разве непонятно? Ты разве не видишь, что она — твоё прошлое? Ты не понимаешь, что она — тот осколок, отзвук, отблеск счастья, который когда-то подарил тебе Дима? Того счастья, которое потом так жестоко, безжалостно и, главное, мимоходом убили?... А ты на это счастье — сверху, в позе наездницы... все потребляешь, все стремишься получить удовольствие для себя, как стерва последняя. Хотя... разве другое от тебя уже можно ждать?... А ведь эта девочка и не поняла ничего, и глаза ее светились таким счастьем за тебя... она смогла, у нее получилось подарить радость, и для нее это так ново...»
Вике вдруг становится так стыдно за то, что она поддалась своим желаниям, своей похоти, что она невольно начинает искать себе оправдания: «Вообще-то я её за язык не тянула. Она сама так захотела. И почему я должна была отказываться? Всё правильно: ей хорошо? — пусть и мне хорошо будет. Что в этом плохого-то?... —
Девочка, а ты ничего не перепутала? Ты только что сама говорила, что она — это твоё прошлое. Она, а не та сучка Анька, с которой вы два месяца назад чуть ли не оргии устраивали... Это её можно было страпоном драть на глазах у парней, которых вы тогда подцепили. А Ира — совсем другая... Она — как ты в n лет. Как Лёша. Как Дима... Они тебя такой знали? Такой расчётливой, похотливой, играющей со всеми дрянью?... —
Моралистка, блин, выискалась... Это моя жизнь, ясно? Я уже взрослая девочка. И живу я так, как живётся, как привыкла жить. Как надо жить — чтобы выжить... И при чём тут Лёша, Дима? Это — совсем другое —
Нет, Вика. Это — всё одно, всё то же самое. И не надо от него прятаться — глупо. Ты только что, считай, использовала сама себя. И как тебе, хорошо — быть настолько законченной сволочью?...»
«Я не дрянь, слышишь, ты? Я не сволочь!!!» — мысленно кричит Вика сама себе, и краска заливает её лицо. Она как бы со стороны видит всю себя — в клубе, в квартире, на кровати с Ирой — и ей внезапно становится так стыдно... Ей хочется вскочить с места, бежать в комнату, разбудить девушку, просить у неё прощения на коленях, целовать ей ноги... Она будет спрашивать, успокаивать, не понимать, может, даже испугается... но Вика-то всё понимает. А Ире... Ирочке... Иришечке... ей не надо понимать того, что Вика понимает о себе.
Лишь бы она простила...
Вика тушит сигарету, встаёт и идёт в комнату, подходит к кровати, смотрит на счастливую спящую Иру, и её накрывает ещё одна волна — смятения, радости от того, что она кого-то — хоть на одну ночь — смогла сделать счастливым человеком. Это — уже не просто удовлетворение похоти, желания тела и страсти, а то самое, от чего заходится и останавливается сердце, пропускает удары и замирает, прислушиваясь к дыханию рядом. «То самое»... такое простое... такое главное... такое близкое... такое далёкое... Ирина улыбка, Ирино счастье заслоняет всё, что было после Димы, и окунает в то, что было с ним — такое прекрасное, такое недолгое.
Вика наклоняется и нежно целует Иру. Та, не просыпаясь, хватает её руку и прижимает к себе, словно боясь отпустить, боясь потерять. Девушка чувствует, как на её глаза наворачиваются слёзы. Она осторожно ложится рядом с Ирой и превращается вмаленькую, безмятежно счастливую, распластанную в неге от близости теплого, живого, человеческого и человечного девочку.
* * *
Где-то под утро...
Комната. Кровать. Две девушки.
Одна нежно прижимается к другой, свернувшись калачиком, уютно устроив свою русую голову на руку лежащей рядом. Другая — черноволосая — грустно и ласково смотрит на неё, боясь пошевелиться. Рука затекла, но она не чувствует этого.
«Вот она, рядом — нежный, доверчивый, маленький котенок... Блаженно улыбается во сне. Интересно, что ей снится?... Какая же у неё улыбка красивая... Как же хочется ей все рассказать — про брата, про мужа, про игры... всё-всё-всё! Оставить ее себе, приходить домой и с ходу врезаться в эту ласку, что затопила меня сейчас. Всегда. В этот простой, чистый и светлый мир. Господи, какой же дурак ее муж! Ведь испортит же ее — научит ненавидеть, бить под дых, быть злой, быть стервой... Ну, а я? А я-то сама какова? Надолго ли меня хватит, меня — в этом чистом и светлом? Да и смогу ли я уже быть в нём?... — Насмешливая обречённая улыбка трогает уголки губ. — Как скоро я побегу к своим Пашам, к этим Михаилам Николаевичам? Как скоро начну ей делать больно — так же, как и другим?... Так стоит ли?... Лучше ведь сразу, сейчас... Нет, не сейчас. Утром. Все решится утром. А сейчас... пусть ещё продлится сказка... Радость моя, девочка ласковая, какая же ты вкусная... какая же ты далёкая!...»
* * *
Утро.
Квартира. Кухня. Две девушки.
Одна только что вышла из душа и сидит у стола, закутанная в полотенце; вторая полностью обнажена. Они завтракают. На тарелках — омлет с поджаренной колбасой и майонезом. На столе — две чашки кофе с печеньем.
— Ты всегда так по дому ходишь? — спрашивает Ира Вику, имея в виду наготу. Та в ответ кивает. — И не стесняешься?
— Кого стесняться-то? — Вика искренне удивлена. — Я — у себя дома.
— Ну это да, конечно, но другие дома близко. Легко подсмотреть...
Вика откладывает в сторону вилку, встаёт, подходит к окну и, слегка дурачась, грациозно потягивается, заводя руки за голову. Постояв так с минуту, девушка поворачивается к опешившей Ире, опирается о подоконник и, глядя на неё с озорной улыбкой, отвечает:
— Ну и что? Ты думаешь, мне есть чего в себе стесняться? — Ира не находит что возразить, а Вика продолжает. — Пусть стесняются те, кто подсматривать будет. Им захочется подрочить? — да пожалуйста, сколько влезет. Пусть мечтают обо мне и дрочат. Пусть делают со мной в своих фантазиях всё, что угодно. А я люблю чувствовать себя свободной... — «Хоть в этом» — грустно заканчивает она в мыслях свой вызывающе-гордый спич.
Восторг в Ириных глазах вызывает у Вики прилив нежности. Она подходит к девушке, ласково гладит её по волосам и целует; затем возвращается на место. Завтрак продолжается.
Ира ест, улыбаясь чему-то своему — губами, глазами, всем своим существом. Вика догадывается, что именно она хочет сказать, и в самой глубине души просит её не говорить ничего — «не надо, Ир, прошу тебя... не усложняй ничего, мне и так сейчас тяжело... « Однако девушка, видимо, собравшись с мыслями или решившись, переводит взгляд в сторону окна и задумчиво, слегка запинаясь, говорит:
— Знаешь... я как-то странно себя чувствую... Ведь ещё вчера мы друг друга совсем не знали. Такими чужими были. Ты... ты вообще как инопланетянка — такая... даже слов не подберу. Я... я — обычная девчонка, каких тысячи. Нормальной ориентации. И... и вот у нас с тобою было... — она замолкает, слегка краснея, словно внезапно потеряв нить размышлений, но тут же справившись с собою, продолжает: — Вроде бы я сейчас должна стесняться, мне должно быть стыдно, я должна сейчас бежать отсюда — и чем дальше, тем лучше... А вот ничего этого мне делать не хочется. Понимаешь?... Мне — не стыдно. Ни капельки. Мне так хорошо... И домой идти... — она переводит взгляд на Вику и осекается: в её глазах стоят слёзы. Ещё секунда, две...
Ира вскакивает с места, огибает стол и подлетает к Вике:
— Ты чего?
Она обнимает Вику, прижимает к себе; та утыкается носом в полотенце на груди... Ире даже слышатся всхлипы, но буквально через минуту Вика отрывается от неё. В глазах уже нет слёз — только небольшое покраснение. Ира слышит негромкое «Всё хорошо... хорошо... Мне с тобой тоже очень хорошо было... « Затем почти обычным голосом, не давая, не позволяя Ире догадаться о её настоящих чувствах, Вика произносит:
— Тебе собираться пора. Муж волнуется, наверно...
Иру — неожиданно для неё самой — передёргивает при одном упоминании о Саше. Но сейчас она не хочет думать о том, почему ей неприятна сама мысль о муже, о совместном доме... Она молча возвращается на своё место. Завтрак заканчивается в полной тишине. Девушки стараются не смотреть друг на друга...
Проходит час. Ира молча собирается — ей действительно пора уходить. Вика наблюдает за ней.
Наконец Ира готова. Выходит в коридор... и вдруг обе девушки слышат глухую трель мобильного, доносящуюся из Ириной сумочки. Ира меняется в лице, подбирает её с пола, достаёт телефон, смотрит на экран и подносит к уху. Вика напрягается, словно готовая броситься на защиту девушки от ещё непонятной опасности.
— Алло, Саш, привет.
...
— Где я? У подруги.
...
— Ты не знаешь её. Мы вчера познакомились.
...
— Милый, а что за ревность? — В голосе Иры начинает прорезаться вызов. — Ты меня сам вчера отпустил к подругам, помнишь? Я и была у подруги. Ты в чём меня подозреваешь?..
...
— Слушай, а во сколько ты сам домой пришёл, а? Двадцать минут назад? Или вообще с работы мне звонишь?... Давай я приду, и мы обо всём поговорим, ладно?
Ира уже хочет отключаться, но тут Вика, неожиданно даже для себя, делает шаг к ней, протягивая руку к телефону. Ира, слегка недоумевая, машинально отдаёт ей мобильник.
— Здравствуйте, Александр, — произносит Вика самым соблазняющим своим голосом — грудным, низким, с переливчатыми интонациями, от которого — она это прекрасно знает — все мужчины отходят очень долго. — Я — Ирина подруга, Вика.
— Здравствуйте, — слышит она приятный сочный, явно ошеломлённый — « и неудивительно... « — голос молодого человека. — Кхм. Очень приятно познакомиться.
— И мне, — словно мину, вкладывает улыбку в свой голос Вика. — Мне Ира очень много о вас рассказывала...
— Правда?... — В голосе мужчины — смятение, удивление, и в то же время — некая гордость.
— Конечно, — обворожительно улыбается Вика. — Знаете, Александр, Ира действительно была всю ночь со мной. Мы сидели в кафе, затем гуляли, пили вино; затем я её пригласила к себе. И у меня дома мы слушали музыку и смотрели фильм.
— Да... в общем-то, я и не сомневался, — неуверенно протягивает мужчина на том конце провода. — Я знаю, что моя жена — очень порядочная и честная женщина.
— Да, это так, — подтверждает Вика. — Ира у Вас — очень хорошая и замечательная. До свидания, Александр.
И прежде, чем он успевает что-то сказать в ответ, Вика нажимает «отбой» и с улыбкой отдаёт телефон ошалевшей Ире. Та без слов принимает его, прячет в сумочку... и с размаху бросается Вике на шею.
Они целуются так, что, кажется, снова сорвут с себя одежду и займутся любовью — прямо здесь, в коридоре. Но... Ира сама отрывается от Вики и спрашивает:
— У тебя листок и ручка есть?
Вика кивает и через минуту приносит требуемое. Ира наспех что-то царапает на листке, затем протягивает его Вике.
— Это — мой мобильный, — шепчет она. — Позвони мне, слышишь? Вик, обязательно позвони... Я прошу тебя. Позвонишь?
Вика кивает. Ира поворачивается, чтобы уходить, открывает дверь... На пороге оборачивается, смотрит на Вику, словно пытаясь её запомнить, и тихо произносит:
— Только обязательно, ладно?..
И, словно стесняясь этих слов, резко разворачивается и бежит по лестнице вниз.
Вика молча стоит на пороге... думает... затем закрывает дверь, проходит на кухню, останавливается возле мусорного ведра; глядя невидящими глазами в окно, медленно комкает и выкидывает в ведро бумажку с номером.
— Ириша, прости, — шепчут её губы окну. — Пойми меня... и прости меня, если поймёшь... и если сможешь... Все всегда кого-то используют...
Затем она медленно, словно внезапно устав, идёт в комнату, ещё помнящую и хранящую прошедшую безумную ночь; берёт с тумбочки свой телефон, садится на кровать и набирает до боли знакомый номер. На вызов отвечают после четвёртого гудка.
— Паш, привет, — произносит Вика бесцветным голосом. — Не занят?
...
— Я уже всё, отдохнула. Если я нужна, могу возвращаться.
...
— Я уверена, Паш. Со мной всё-всё в порядке, правда...
...
— Ну конечно, соскучилась...
...
— Сегодня вечером? Прекрасно, я буду готова.
...
— И я тебя. Пока...
Нажав «отбой», Вика без сил падает на бок, зарывается лицом в покрывало. Плечи вздрагивают от рыданий.
«Лёшкааа... Лёшечкааа... ну почему, ну почемууууу ты не звонишь?... Ну что с тобой, Лёшик?... Как ты там?... Как мне сейчас плохо, Лёшичек... если б ты только знал... если бы только видел... Как ты сейчас мне нужееенн... Почему... почему ты не рядом?...»
***
Три дня спустя. Вечер.
— Зай, я сегодня очень поздно буду, ложись без меня, ладно? Нам пообещали очень крупный заказ, надо обсудить всё, до мелочи. Такой клиент попался крупный — жалко упускать...
— Хорошо, Саш, — отвечает Ира непривычным даже для неё бесцветным голосом. Она сидит на кухне в домашнем халате, с забранными в хвостик волосами и время от времени посматривает на телефон, словно в ожидании чего-то.
Муж уже собирается было уходить, но, привлечённый её тоном, заглядывает к ней:
— Ты не заболела?
Ира качает головой:
— Нет... Устала просто. А так всё хорошо.
— Ну так раньше ложись, выспись хорошенько, — советует Саша, явно радуясь, что дело — всего лишь в «женской усталости». Ира машинально кивает, но он этого уже не видит.
Слишком гулко хлопает входная дверь. Ира вздрагивает, но остаётся неподвижной. Она выжата — ожиданием, непониманием, неверием, пустотой; она съёжилась в комочек, словно та кожица от лимона возле кровати...их кровати... Вокруг неё потихоньку начинает сгущаться одиночество. Наконец она, с трудом найдя в себе силы, встаёт и нехотя, лишь бы занять себя хоть каким-нибудь делом, включает чайник. Смотрит в окно, затем — в который раз — на экран телефона.
Экран тёмен. Телефон молчит...
* * *
— Ваши ставки, господа, — бесстрастно объявляет Вика...
128