Осень 91-го вновь застала меня в Прибалтике, и ранее бывшей скрыто-капиталистической витриной Союза, а теперь, после его распада, просто взорвавшейся фонтаном невиданных доселе свобод. О чём наглядно свидетельствовал этот лоток с порноизданиями, разместившийся в углу железнодорожного вокзала Риги. В столицу Латвии я, тогда - кадровый офицер Вооружённых Сил СНГ (вот уж исторический казус!
Территориальное образование, возникшее на руинах Империи, не имеющее собственных флага и гимна, но - со своей армией), прибыл для решения кое-каких бюрократических вопросов. Связанных с оставшейся в независимой ныне республике армейской собственностью бывшего СССР. Проблема оказалась дутой, все бумаги подписаны на удивление быстро, а в качестве бонуса я получил целых два дня свободного времени. Билеты в обратный путь были куплены заранее, поэтому я с удовольствием убивал время, бродя по уже знакомым мне рижским улочкам и отмечая перемены, произошедшие здесь за год.
Место для прогулок было, впрочем, довольно ограниченным. Исторический центр Риги можно обойти за полчаса, а окраины во всех постсоветских городах выглядели тогда одинаково, если и различаясь между собой, то лишь степенью убожества. Поэтому я курсировал по улице Кришьяна Барона от вокзала до воинской части, где остановился в чём-то вроде гостевого домика для командированных. Останавливаясь посмотреть на то, что бросалось в глаза новизной - как, например, на этот развал с журналами, обильно пестревшими обнажёнкой.
В то время, как я увлёкся лицезрением бабищи, чьи необьятные груди, казалось, вот-вот вывалятся за пределы обложки, рядом послышался чей-то неприятный резкий голос. Повернув голову, я увидел невзрачного мужичонку в болоньевом плаще, с красными слезящимися глазами и небритым подбородком, в надвинутой на глаза матерчатой кепчонке. И - то ли мальчика, то ли девочку, в общем, какое-то, неопределённого пола существо лет n-ти, стоявшее перед мужиком, смущённо потупив взгляд. Короткая тёмная стрижка, нвразумительная курточка и узкие джинсы, заляпанные грязью кроссовки и - ни одного признака, указывающего на гендерную принадлежность.
— Деньги где? - визгливо выкрикнул мужик, - говори, сучка, куда их дела? "Всё-таки, девочка", - подумал я, с нарастающим интересом продолжая наблюдать за странной парой.
— Да ничего я у него не брала! И не было у нас ничего, понятно? - за напором в голосе девчонки проглядывал плохо скрываемый страх.
— А почему не было?! - распалял себя мужик, - я что тебе говорил? Отсосёшь, и деньги чтоб мне! У-у, тварь! - и эта скотина замахнулась костлявым кулаком, который я, рефлекторно выбросив руку вперёд и вверх, успел перехватить. Девочка отшатнулась, втянув голову в плечи, в широко распахнутых глазах застыло отчаяние.
— Слышь, мужик, ты чё, охренел, на ребёнка замахиваться? - процедил я сквозь зубы, с неведомо откуда взявшимися блатными интонациями. Затем резко рванул вниз руку этого подонка и отпустил её.
— Пшёл отсюда, - одновременно с этими словами я с силой толкнул его в грудь обеими руками. Он не удержался на ногах и упал. Потом, не отрывая от меня ненавидящего взгляда, кряхтя, поднялся, запахивая полы испачканного плаща.
— Ты, ты.. - прохрипел мужик, глядя на меня. Не найдя слов для завершения фразы, повернулся к девочке и затряс в её сторону крючком указательного пальца.
— Сучка.. Ещё придёшь домой, п**да ё**ная, - прошипел он сквозь пузырившуюся на растресканных губах пену. Потом развернулся и заковылял к выходу из вокзала, продолжая бормотать ругательства.
Я проводил его взглядом, дождавшись, когда неопрятная фигура скроется в вертушке стеклянных дверей. А затем повернул голову к девочке, продолжавшей молча стоять рядом. Испуг в её глазах прошёл, его сменили досада и усталость.
— Есть хочешь? - я вдруг подумал, что девочка, наверное, голодна. Вместо ответа она несколько раз быстро кивнула. Оглядевшись по сторонам, я заметил в противоположном углу зала ларёк с выставленной в витрине выпечкой. Взял девочку за руку и увлёк её за собой..
Через несколько минут мы сидели в одном из залов ожидания, называемом местными завсегдатаями "красным". За длинные ряды упомянутого цвета пластиковых кресел, а также, видимо, по аналогии с улицами красных фонарей. Сравнение было не случайным, так как помещение использовалось не только по прямому назначению, но и для плотских утех, чему способствовал неизменный здесь полумрак.
Всю эту информацию я успел получить за то время, что мы поднимались по лестнице, осторожно неся в руках стаканы с кофе и пакет, полный пирожков. Моя новая знакомая действительно выглядела голодной, и я решил запастись едой впрок. Впрочем, когда мы уселись в кресла, оказавшиеся неожиданно тёплыми, девочка стала уплетать пи
рожки так жадно и с такой скоростью, что - подумал я - слово "впрок" тут было явно лишним.
Вскоре пакет опустел и был засунут в карман моего пальто. Мы сидели, откинувшись на спинки кресел, с недопитым кофе в руках. Глаза девочки сыто поблёскивали, когда она, осторожно глотая дымящийся напиток, заглядывала внутрь стакана.
Я уже знал, что зовут её Хелен. То ли на самом деле, то ли русская девочка решила, что представивишись на латышский манер, она таким образом поднимет в моих глазах свой статус. Тем более, что рассчитывать в этом щекотливом деле на внешний антураж, Хелен - или как её там звали - увы, не могла..
Кофе был выпит, стаканчики аккуратно сложены один в другой и поставлены на соседнее пустое кресло. Вообще, как я успел заметить, народу в этом, довольно большом зале, было немного. Если не сказать, что не было почти совсем. Две или три пары, едва различимые в тёмных углах, и мы, усевшиеся в центре.
— Ну, рассказывай, что это сейчас вообще было? - на правах спасителя, я чувствовал себя вправе задавать вопросы. -И кто этот хмырь?
— Дядька мой. Живём мы с ним.. - Хелен отвечала по-русски, совсем без акцента, и я ещё раз подумал, что о своём происхождении она мне соврала, и зовут её, скорее всего, просто Леной. Ну да Бог с ней, хочет быть латышкой, пусть будет..
— А родители?
— Нет родителей, умерли, когда я маленькой была. Живём с ним, ещё бабушка есть..
— Ну и что он хотел-то от тебя?
— Да хотел, чтобы я отсосала у его друга, - Хелен произнесла это буднично и так громко, чтоя невольно огляделся по сторонам. Но парочкам в углах огромного пустого зала дела до нас не было.
— Привёл его на кухню. Отсосёшь, говорит, он даст тебе деньги, а ты потом мне. И ушёл в соседнюю комнату. А этот хрен с бугра начал меня за ляжки лапать. Сам пьяный, сука, воняет, фф-у-у.. - Хелен передёрнула плечиками, изображая брезгливость. Её маленький веснушчатый нос при этом смешно сморщился. Губы у девочки были по-детски пухлые, а глаза - неожиданно взрослые, большие и красивые, какого-то странного фиалкового цвета, оттенённые пушистыми ресницами. Меня покоробило то, как этот, в сущности, ребёнок, спокойно рассказывает о мерзости, едва с ним не случившейся. И за которую - отметил я - дяде этого дитя трущоб полагался долгий срок на нарах. Как и его другу, ублюдку. За ляжки он её лапал, подумать только. За что тут лапать-то?
— Во-от, - прорвался сквозь рой моих мыслей голос Хелен, - я ему говорю, убери руки, козёл! А он лезет и лезет.. Ну, я и убежала. А дядя меня нашёл. Знает, где искать.. Она осеклась и замолчала, как будто сболтнув лишнего.
— Сколько тебе лет-то? - я вдруг почувствовал, как в груди у меня начинает разрастаться ватный ком - тяжёлой, тупой болью обволакивающий сердце.
— Восемнадцать, - заученно ответила Хелен и посмотрела на меня, словно проверяя, сработала её ложь или нет. "Ну да, как же, - подумал я, почему-то устало, - физиономист из меня, может быть, и неважный, но в былые времена тебе бы ещё пару-тройку лет пионерский галстук носить."
— И что ты теперь делать будешь? - спросил я, понимая, что ничего утешительного для себя не услышу.
— Не знаю. Погуляю немного, а потом видно будет... Ты хороший, - после небольшой паузы добавила девочка и, посмотрев мне в глаза, завершила тем, чем убила меня наповал:
— Возьми меня с собой!..
Некоторое время я просидел в оцепенении, подбирая слова для ответа. Для какого ответа? Что я мог ей предложить? Комнату на четверых в офицерской общаге Владикавказа? Да и как я увезу её туда, несовершеннолетнюю? Дядя, пусть подонок и мразь, но родня ей и по закону имеет на эту девчонку какие-то права. И туманное присутствие бабушки в рассказах Хелен угадывалось.. Нет, блин, исключено. То, что она мне предлагает, это, по сути, похищение человека. И никакой суд потом не поверит, что я увёз её из этого вертепа ради её же спасения, а не в силу своих педофилических наклонностей..
Из ступора меня вывело то, что Хелен задела локтем моё плечо. Я посмотрел на неё. Расположив на коленях круглое дешёвенькое зеркальце, девочка, сосредоточенно глядя в него, вдевала в ухо серёжку. Гроздь из золотистых листочков с резными краями затрепетала на фоне тонкой детской шеи, когда Хелен опустила руки и повернулась ко мне. Вторая серёжка уже была на своём месте.
Вид у девочки был такой торжествующий, что я едва сдержал смех. Но веселье тут же сменилось щемящей грустью. Я понял, что Хелен изо всех сил хочет мне понравиться. А надев сейчас эти копеечные серьги, наверняка увиденные ею на какой-нибудь киношной интер-бл*ди, пытается подчеркнуть своё женское естество. Тем более, что по-другому проявить его было затруднительно - девичья фигурка не предлагала взору даже намёка на вторичные половые признаки в виде округлостей спереди или, хотя бы, сзади.
Произошедшее следом не оставило мне времени на то, чтобы собраться с мыслями и выстроить из них хоть сколько-нибудь приемлемую конструкцию. Хелен быстро убрала зеркальце в карман куртки, а затем обхватила меня ручонками за шею и впилась своими пухлыми детскими губами в мои. Через секунду оторвавшись, уткнулась мне мордашкой куда-то в область левого уха и прошептала горячо и влажно:
— Я тебя люблю.. Потом опустила голову мне на плечо и замерла, не размыкая рук, сцепленных на моей шее..
179