Негромкий мужской голос из-за спины будто вползает в мое сознание, разбившееся на осколки два дня назад. Я вцепляюсь в парапет так, что белеют костяшки пальцев. Морской ветер, обещающий перерасти в шторм, высушивает слезы, которые я не могу остановить.
Потому и прихожу сюда второй день подряд. Соль к соли, вода к воде. Мои слезы к морским брызгам. Хочу утопить горе, вот только плохо получается.
— Почему вы плачете?
Странный человек. Ну, плачет девушка, так пройди мимо. Что тебе до ее слез? Что тебе вообще до того, что ее самый родной человек сейчас лежит в холодной земле и черви грызут когда-то сильное тело? Но ответить надо, матушка всегда учила меня быть вежливой.
— Вы ошибаетесь. Я вовсе не плачу.
Он подходит тенью, едва различимой в сумраке набережной. Только рядом с моей рукой опускается мужская.
— Я редко ошибаюсь, милая девушка. И сейчас вижу, что вам очень плохо. У меня есть время, и я готов вас выслушать.
Очередной порыв ветра, и мои волосы едва ли не поднимаются над головой. Море гудит все громче; темно-серые волны будто сердятся то ли на меня, то ли на моего назойливого спутника. Откуда-то издали, от маяка, доносится тоскливый пароходный гудок.
— Вы психолог?
Чтобы задать этот вопрос, мне приходится повернуть голову. И сразу вспоминается лекция по истории религий:
«Основание первое — яспис; второе — сапфир; третье — рубин; четвертое — смарагд...»
Именно его — устаревшее название изумруда — я вспоминаю, когда в отблесках фонаря вижу глаза собеседника.
И кажется мне, что драгоценные камни, из которых были сделаны стены Иерусалима, рассыпались, и только зеленый изумруд остался здесь. Он поселился в глазах напротив и ярче света я никогда не видела.
Может — воображение. Или неестественный свет ртутного фонаря, играет в такую странную цветовую игру. Или мне просто хочется, чтобы у этого мужчины были такие зеленые глаза.
— Я не психолог, — отвечает он. — Я — архитектор. Но неужели для того, чтобы помочь человеку, надо быть психологом?
А я все смотрю на него. Да что там, просто неприлично глазею. Каштановые волосы, стянутые в хвост; тонкое лицо, чем-то напоминающее ястреба. И конечно, глаза. Два ярких изумруда, которые глядят, не моргая, в мое заплаканное лицо.
Холодные пальцы едва ощутимым касанием проходятся по моей щеке.
— В ваших зрачках поселилась смерть. У вас кто-то умер?
— Отец. Неделю назад.
— Сочувствую. Это — серьезная потеря.
Мне хочется крикнуть: «Я знаю». Мне давно хочется закричать, но при матушке я этого сделать не могла. Они сильно сдала после похорон, и почти все легло на мои плечи. Надо было быть сильной ради мамы.
Мужчина отворачивается к морю. Смотрит пристально на перекатывающиеся волны. Сейчас, в опускающейся темноте, не видны пятна нефти в заливе. Сейчас море прекрасно.
— Знаете, — продолжает его голос, — Мураками однажды сказал: когда долго смотришь на море, начинаешь скучать по людям. А когда долго смотришь на людей, начинаешь скучать по морю. Мой вам совет — смотрите на людей. Хотите, я отвезу вас домой?
Не дождавшись согласия, разворачивается и направляется к припаркованной машине. И только сейчас понимаю, как же я замерзла. Влажный осенний ветер добрался, кажется, до самых костей. Выморозил мысли и осел в голове холодной соленой росой. Но... странное дело — на щеках почти нет слез.
— Меня зовут Ольга, — говорю в обтянутую черной кожей куртки спину.
И не надеялась даже, что услышит, но мужчина неожиданно поворачивается:
— Забавно. Потому что меня зовут Олег.
***
Когда он впервые называет меня этим странным именем «Оле», я не могу сдержать глупого, почти детского, смеха. Меня никто никогда так не называл.
— Почему Оле?
— Потому что Лукойе, — отвечает Олег. — Это была моя любимая сказка в детстве.
И тут же без всякого перехода:
— Смотри...
Я вглядываюсь в направлении вытянутой руки; прикладываю ладонь козырьком ко лбу; прищуриваюсь от яркого весеннего солнца и вижу его: косяк гусей, возвращающихся с зимовки. И пусть птицы высоко. Так высоко, что разглядеть почти невозможно, зрелище все равно завораживает.
— Впереди летит самый умный, крупный и сильный самец, — негромко рассказывает Олег. — Он настолько силен, что крылом может сломать человеку руку. Широкой грудью он разбивает воздушные потоки, чтобы стая могла следовать за ним.
— А гусыня? — спрашиваю, не отрывая взгляда от неба. — Должна же быть гусыня.
— Она, конечно, есть и всегда летит позади.
Мужская рука обвивает меня за талию, и это оказывается так неожиданно, что я вздрагиваю. Мы встречаемся почти полгода, но обнимает он меня впервые. С той первой нашей встречи на набережной, с первого нашего свидания после. С первого ужина в кафе.
Мой отец был грузином, хотя всю жизнь прожил в России. И воспитывали меня в соответствии с традициями древнего грузинского рода. Потому даже это невинное прикосновение почти вгоняет меня в краску. Мне неудобно, щеки вспыхивают, я пытаюсь отстраниться. Но странное чувство поднимается изнутри. Никогда не испытывала раньше ничего подобного: как будто в самой глубине моего тела разгорается маленький уголек.
Из едва тлеющего огонька он превращается в небольшой костерок. Освещает собой темные углы и согревает душу. Хочется подуть на него, чтобы... Чтобы что? Если дунуть слишком сильно он может погаснуть, а я совсем этого не хочу. Мне нравится это странное ощущение чужой руки на моем бедре — там, где сильные пальцы касаются кожи. И пусть между моим горячим телом и его рукой слой нейлона и ткани, мне кажется, будто я обнажена.
— Тебе неприятно? — спрашивает Олег.
— Н-нет, — мотаю я головой, — просто... замерзла.
Вру. Мне не холодно, мне жарко. И еще жарче от того, что кажется, будто он понял мою невинную ложь.
— Я отвезу тебя домой, — предлагает Олег.
Чувствую себя глупой курицей, когда иду за ним к машине. Непроизвольно касаюсь того места, где только что чувствовала его прикосновение. Как странно... С самой моей юности матушка рассказывала мне страшные истории о коварных мужчинах, что только и норовили обмануть невинных девушек. Об ужасах секса и тех болезнях, которые он приносит с собой. О грубости и мужской жестокости я наслушалась прилично. И все это обязательно должно было случиться со мной, если я не буду осторожна.
Но, почему же я сейчас не боюсь? Почему, как привязанная, готова идти за двумя изумрудами, что светят мне, словно звезды?
— До завтра, Оле.
Галантно целует мои пальцы на прощание, едва прикасаясь губами, и... все. Бросаю взгляд на ястребиный профиль и выхожу из машины.
— Я позвоню, — говорит Олег в открытое окно.
И я остаюсь у подъезда провожать взглядом черный бампер внедорожника. Неясная грусть окутывает мои мысли. Непонятно откуда взявшаяся печаль ложится на сердце легким покрывалом. Я поднимаю взгляд в небо, в глупой надежде увидеть там гусиный косяк, в котором за самым сильным гусаком верно следует его гусыня.
— Я люблю тебя, Олег, — шепот срывается с дрожащих губ и уходит в пустоту.
В белые облака, величаво проплывающие надо мной. В пронзительную голубизну весеннего неба, в бездонной глубине которого летят косяки перелетных птиц.
И снова, как прошлой осенью, ветер смахивает с моих щек слезинки. Только ветер не холодный почти зимний, а ласковый весенний. Он касается лица теплым поцелуем, и я будто слышу тихое обещание донести мои слова до того, чьи глаза я вижу каждую ночь во сне.
Но ни завтра, ни через три дня мой сотовый не высвечивает на экране заветных цифр. А возле института не стоит припаркованный внедорожник. И наше кафе, в котором мы впервые ужинали, закрыто на ремонт. И даже в синем небе не слышно птичьих криков.
Мир прекратил существовать в один миг. Я вроде хожу по улицам, вроде дышу. Иногда даже ем, но не помню — что и зачем я это делаю. А мама... мама искренне уверена, что я еще не отошла после смерти отца. И все старается меня утешить. Но мне не нужно утешения.
Улыбаюсь, как кукла. Да и чувствую себя заводной куклой, у которой вот-вот сломается чертов мотор. И она застынет посреди улицы грудой пластика и железа.
Олег звонит через десять дней. Это только на календаре прошло десять дней, но кажется, что я постарела на целый век. Мне даже по утрам вставать все тяжелее. Как будто давит сам воздух, а стены комнаты сближаются каждый день, грозя растереть меня в порошок.
— Оле...
И от голоса в темном пластике телефона хочется плакать. И пусть за окнами комнаты, в которой не горит свет, сиреневым бархатом расцветает майская ночь, мне кажется, что становится светлее.
— Приезжай в наше кафе. Пожалуйста.
— Оно закрыто на ремонт.
— Нет, уже открыто. Приедешь?
Он меня спрашивает? К чему лишние слова? Чувствую, как за спиной вырастают гусиные крылья. Полетела бы. За самым сильным: тем, кто крылом может сломать мне руку. Но я всего лишь человек, и поэтому отвечаю.
— Через полчаса.
— Жду.
Я подъезжаю к стеклянным дверям обновленного кафе через двадцать минут. Передумала краситься, вызвала такси и рванула в ночь не думая. Пока ехала на заднем сидении, ломая пальцы в бессильном ожидании, начался дождь. А зонт я, конечно, не взяла. И сейчас буду похожа на мокрую курицу, или еще что похуже. Но не на гордую гусыню точно.
Расплатившись с водителем, влетаю в автоматически открывшиеся двери и вижу знакомые плечи, обтянутые черной кожей. Он сидит спиной ко мне, а я медлю подойти, потому что не могу понять, что случилось за эти проклятые десять дней. То ли ростом он стал ниже. То ли похудел сильно. Но что-то в нем изменилось, и это «что-то» мне сильно не нравится. То ли... Не может быть! Каштановые волосы, стянутые в хвост, отливают серебром.
Достаю платок из сумки и нервно вытираю мокрые пальцы. Стараюсь подойти неслышно. Вокруг нас никого нет, мы одни в полутемном зале, где тихо играет музыка. Где за тонированными стеклами не слышно мокрой песни дождя, а за стойкой бара нет бармена.
— Привет, — шепчу в поседевший затылок и закрываю ладонями его глаза.
Что за черт? Я же вытерла руки, чтобы не испугать Олега. Почему у меня опять мокрые пальцы?
Я вижу ответ, когда он оборачивается ко мне и прижимается лицом к животу. Он... плачет. Сидит за пустой стойкой бара над стаканом с виски и плачет. Потухшие смарагды уже не светят, они мертвы.
— Оле...
Он поднимает лицо, выдыхая жарким воздухом прямо в живот. Ресницы упали на глаза и темный свет изумрудов не виден. Я понимаю, что только что видела самое страшное в своей жизни: плачущего мужчину. Не знаю, что ему сказать. Поэтому просто снимаю резинку с его хвоста и зарываюсь пальцами в густые волосы на затылке.
Какую же чушь я несу?! Что-то вроде того, что сам Бог послал нам этот дурацкий дождь. И мы должны выйти на улицу без зонтов. Промокнуть там и заболеть. Пить чай с медом и смотреть идиотские сериалы по телевизору. Олег расчихается, а я закашляю, и мы будем таскаться по квартире, как два больных старика. Нам надо обязательно это сделать, потому что...
— Выходи за меня замуж, — прерывает он мой отчаянный монолог.
— Да! — выкрикиваю ответ, по-моему, даже не успев закончить последнюю фразу.
— Спасибо.
Не успеваю удивиться такой реакции, как Олег встает. Одним резким движением привлекает меня к себе. Обдает смесью парфюма и виски, поднимает мое лицо за подбородок и приникает к губам.
Чувство нереальности погружает в сказку; ощущение сильных рук на теле вызывает озноб; соленый от слез поцелуй хочется продлить до конца своих дней.
Пью пахнущее алкоголем дыхание, задерживая свое. Не сразу понимаю, что внутрь меня настойчиво просится чужой язык. Осторожно приоткрываю губы, и острый кончик пробует мою влагу на вкус.
***
Вы когда-нибудь бывали на грузинской свадьбе? Это что-то запоминающееся, поверьте. Бесконечные тосты и вино, льющееся рекой.
— Как говорят у нас в Грузии, — мой дядька поднимает бокал, — тот, у кого больше двух коз — уже князь. Желаю молодым иметь сто коз. Нет, двести коз. А еще лучше — триста коз и двадцать козлят.
Я так боялась, что Олег не поймет нашей разгульности, но зря... Он улыбался открыто и искренне. Мама моя приняла его сразу, едва увидела. Постаревшая после смерти отца; разучившаяся смеяться, она только всхлипнула, едва взглянула на того, кого я привела к ней на благословление.
— Детка моя, — сказала она мне в тот же вечер, — сейчас и умереть не страшно. Чувствую, что отдаю тебя в хорошие руки.
Два свадебных дня, проведенных в одном из самых дорогих ресторанов города, отгремели. Мы уставали с Олегом настолько, что ни о какой брачной ночи и речи не было. Возвращались в его квартиру едва ли не под утро и просто падали на не разобранную постель.
Я только успевала снять платье, а он костюм. Его взгляд скользил по моему телу. Спокойный взгляд спокойных глаз. Мне бы задуматься об этом еще тогда, но не задумалась.
Потому что после всей свадебной суеты, когда платье и костюм навечно устроились в дальнем углу шкафа, мы наконец-то остаемся одни.
***
— Оле...
Теплые руки снимают блузку и лифчик; мягкий влажный язык проводит дорожку от уха до впадинки между ключицами; тихий шепот в плечо:
— Не бойся, девочка. Тебе понравится.
Я не боюсь.
Дрожь зарождается в кончиках пальцев, проходит огнем по венам, толкается в сердце диким коктейлем. Дыхание сбивается, я взлетаю. Время останавливает бег и все прочие измерения тают, когда я отпускаю себя за грань.
Трясущимися руками шарю по его груди, стараясь нащупать эти дурацкие пуговицы. Жесткие складки джинсовой ткани неимоверно раздражают.
Еще немного, чуть-чуть, полшага. Я месяц жила воспоминанием о том поцелуе. Самый долгий месяц в моей жизни, когда сны, спокойные прежде, превратились в изматывающий душу сладкий кошмар. Некто без лица исследовал мое тело миллиметр за миллиметром. Методично, с упорством, граничащим с наглостью, он с самого вечера до самого утра заставлял меня взлетать в небеса и падать вниз, когда звонил будильник.
Олег останавливает мои движения, подхватывает на руки и несет на постель. А я едва сдерживаюсь, чтобы не закричать:
— Что же ты медлишь?
И снова, как тогда, в кафе, чувствую тонкие упругие губы. Жадно глотаю теплое дыхание из влажной глубины его рта. Настойчивый язык проходит мягким касанием по нижней губе, и мое тело благодарно отзывается на эту незатейливую нежность.
Он проходится лентой поцелуев от шеи вниз: между грудей с закаменевшими насмерть сосками, по животу, отозвавшемуся на незнакомую ласку почти болезненными спазмами. Расстегивает замок юбки, выматывающе медленно снимает с меня остатки одежды и застывает на несколько секунд, странно глядя на меня.
А я лежу, сжав ноги, разметав по подушке волосы, и мне кажется, что вот-вот взорвусь, если он прикоснется ко мне снова. И так хочется взорваться, что сил просто нет.
Олег кладет ладони мне на колени, мягко разводит их в стороны, наклоняется вниз и сгусток нервов между ног вспыхивает от одного его дыхания.
Хорошо, что муж не видит моего лица. Потому что я глупо раскрыла рот и выпучила глаза. Это даже не наслаждение. Это что-то за гранью реальности. Сознание меркнет, когда короткие мягкие удары языка заставляют меня выгибаться. Теряю всякие остатки стыдливости, и из груди рвется даже не крик, а вой. На пределе чувствительности переживаю каждое его движение, кровь бьет в виски с угрожающей силой, а между ударами пульса — бесконечная пауза.
Одной рукой Олег мягко надавливает мне на живот, заставляя слегка успокоиться бьющееся в наслаждение тело, и продолжает дальше с садистским умением. Мне кажется, что мой дерзкий запах пропитал всю простынь и матрас. Но даже этого мужу кажется мало, и я чувствую, как его палец прижимается к влагалищу и мягко массирует кожу.
— Ну, давай, Оле, — шепчет Олег, — еще разок. Для меня.
Это выше моих сил и очередная волна животного наслаждения заставляет меня выкрикивать его имя.
Теперь я понимаю, что такое наркоманский «приход». Это когда каждый нерв тает от удовольствия, каждая клетка получила свою дозу и сейчас млеет от небывалых ощущений.
Олег стоит передо мной на коленях между моих раскинутых ног и загадочно улыбается. Он полностью одет, но я заметила это только что. Мне кажется это странным, но не более того. Я очень хочу раздеть этого мужчину.
Приподнимаюсь, подаюсь к нему ближе и протягиваю руки, чтобы расстегнуть ремень джинсов. Что за черт? Опять он меня останавливает.
— Не так, малышка, — шепчет мне, — не так. Послушай меня...
Держа меня за запястья, смотря прямо в глаза гипнотическим взглядом, он объясняет мне КАК это надо сделать. И вновь я испытываю лишь слабое удивление. Он стал для меня Богом, ему позволено все.
Он садится на постели спиной ко мне. Снимает резинку с волос, и я зарываюсь лицом в пушистые пряди поседевшего каштана с терпким запахом соленого океанского ветра.
Прижимаюсь к джинсе рубашки горячей грудью и стараюсь унять неуспокоенное дыхание. Одной рукой обнимаю его за живот, а второй медленно исследую мышцы груди, опускаясь все ниже. Дойдя до границы, обозначенной пряжкой ремня, мои пальцы вздрагивают, Олег направляет их сам. Туда, где живет его страсть.
Осторожно расстегиваю ремень и ширинку, пытаюсь проникнуть внутрь и боюсь сделать ему нечаянно больно. Оттягиваю резинку трусов, чтобы наконец-то взять в руки то, что мне полагается по праву, и...
Обнаруживаю, что он абсолютно не возбужден. Это становится шоком. Настолько, что я пытаюсь отстраниться, но Олег удерживает меня, опять схватив за запястья.
— Не останавливайся, пожалуйста, — выдыхает хриплым шепотом. — Только молчи. Ради Бога, молчи.
Я ласкаю его долго, осторожно стискиваю пальцами, подушечками касаюсь головки. Учащающееся дыхание мужа показывает, что моя работа не проходит даром. Возбуждение приходит к нему медленно. Я чувствую, как кожа отходит, обнажая гладкую плоть, и под моей рукой выделяется смазка.
Олег дышит все резче, выпуская воздух из легких сквозь сжатые зубы короткими стонами.
Через несколько секунд моя ладонь наполняется его влагой, и муж негромко вскрикивает. Вздрагивает, отстраняется от меня, встает с постели и застегивается, так и не повернувшись.
— Полотенце под подушкой, — говорит спокойно.
— Олег...
— Молчи, пожалуйста.
Все. Он выходит из комнаты, и я слышу, как в ванной максимальным напором льется вода.
***
На родительской кухне уютно, как в детстве. Мама заваривает чай и смешно суетится. Она осталась совсем одна, бедняжка.
Мне становится стыдно. Я пришла впервые после свадьбы.
— Как у вас дела? — спрашивает мама. — Надеюсь, доживу до внуков?
Она тихо смеется, но я вздрагиваю. Сказать о том, что я до сих пор девственница? Боюсь, ее милое доброе сердце не выдержит.
В тот первый вечер после нашей странной близости Олег вышел из ванной в одних трусах. И я впервые увидела его без одежды. Он был прекрасен.
— Я могу только так, — ответил он на все невысказанные вопросы. — Извини, Оле, знаю, что должен был предупредить, но слишком люблю тебя. Боялся, что это оттолкнет тебя навсегда. Если уйдешь, я пойму.
Я не ушла тогда, не собираюсь сейчас и вряд ли уйду после. Я тоже слишком люблю его.
Через неделю я узнала, что он играет в футбол. Полузащитником. Приходила на каждый матч и любовалась.
А все продолжалось. И я так же оставалось нетронутой. Девственно чистой и умирающей от наслаждения каждую ночь.
— Все хорошо, — отвечаю я. — Мы пока хотим пожить для себя, а потом подумаем о детях.
— Ваше право, — легко соглашается матушка.
И только в автобусе у меня на глазах выступают слезы. Что не так? С кем из нас не так? С ним? Но он возбуждается, хоть и тяжело, и доходит до развязки, как положено. Значит, может. Тогда почему? Почему я ни разу не чувствовала его желания к себе? Неужели я так дурна собой, что не способна вызвать у мужчины страсть?
Дома включаю свет в прихожей. Странно, Олег уже должен был вернуться. Но на вешалке нет куртки, а на полочке — кроссовок. Неужели сегодняшняя игра так затянулась? Я впервые не пошла на матч, потому что мама очень просила приехать.
Удивленно пожимаю плечами: на улице уже темнеет, кто же гоняет по полю в темноте? Решаю все-таки пойти к стадиону и захлопываю за собой дверь.
В фиолетовом сумраке июльской улицы слегка успокаиваюсь. Имеет право мужчина на бутылку пива с друзьями? Конечно, имеет.
Может мужчина отметить в баре победу в игре? Само собой, может.
Тогда почему мне так неспокойно? Почему на душе будто собаки воют? Почему в голову лезут всякие глупые мысли?
Останавливаюсь под фонарем и достаю из сумочки зеркальце. Нет, решаю через несколько секунд, я все-таки не уродина. Пусть и не выдающаяся красавица, но...
Запускаю пальцы в копну черных волос, что водопадом заволокли спину. Провожу пальцем по бровям над голубыми глазами. Не уродина, черт побери!
Стадион, конечно же, пуст. Сомнений в этом у меня не было еще у подъезда. Но идиотское желание найти мужа перевесило логику, с которой я и так не особо дружу.
Однако у обочины стоит припаркованный внедорожник и лицо мое расплывается в улыбке. Ну, конечно же... Или спит в машине, или слушает музыку. А я уже нагородила себе в голове черти что. Вплоть до давней любовницы.
Ускоряю шаг, подхожу ближе и уже хочу распахнуть дверцу машины, чтобы весело сказать:
— Привет. Не ожидал?
Однако странные звуки изнутри заставляют меня замереть. Не может быть? Все-таки я права, у него другая женщина. То, что доносится до моего слуха, ни с чем не перепутаешь. Это вскрики мужского наслаждения. Знакомые короткие стоны, с которыми мой муж приближается к экстазу. Сначала хочу убежать, чтобы залезть дома под горячий душ и смыть с себя эту мерзость. Но мазохистка внутри требует подойти и увидеть все своими глазами. Я хочу посмотреть, как мой муж ТРАХАЕТСЯ. Пусть не со мной, пусть с другой, но я хочу это видеть.
Подхожу к машине осторожно, как кошка на охоте за мышью. Летний вечер становится моим защитником. Он скрывает меня в ласковой темноте и позволяет приблизиться почти вплотную. Прижать лицо к стеклу машины и жадно заглянуть в ее нутро. Я впервые жалею, что у меня хорошее ночное зрение.
Мужа я вижу сразу. Он только в красных спортивных шортах, в которых играет в футбол. Мой цепкий взгляд отмечает каждую деталь: от его покрытой потом груди до дикого возбуждения, которое вот-вот разорвет собою ткань.
И я знаю, кто сейчас на разложенных задних сидениях покусывает соски моего мужа, заставляя того постанывать и мотать головой из стороны в сторону. Я знаю, в чьи волосы вплел пальцы Олег и ласково управляет процессом, приносящим ему неведомое мне удовольствие. Я знаю, кто запустил руку в шорты МОЕГО мужчины и медленными верными движениями доводит его до пика, куда мне приходится идти долгой тропой. Это вратарь их команды — Сергей.
Он поднимает голову, и они с мужем целуются. Олег снимает с него шорты, наклоняется и захватывает ртом блестящую от смазки головку чужого члена. Ласкает сам себя через ткань и мне видно, какое это приносит ему наслаждение.
Я отшатываюсь в сторону и прижимаю к груди ладонь, стараясь успокоить колотящееся сердце. Господи, Боже мой! Я знала, что ОНИ есть, но никогда не видела.
Не помню, как добежала домой.
Мечусь по квартире в бессильной ярости и бросаю в сумку первые попавшиеся вещи. В голове бродят самые обидные слова, которые хочу сказать мужу. От «подонок» до «пидор».
Но потом успокаиваюсь, сажусь на кровать, обхватываю голову руками и тихо вою от злости. Слезы прорываются наружу, и я не стираю их с лица. Пусть текут, может, я ослепну от них, чтобы больше никогда не видеть того, что увидела.
Но самое страшное не это. Самое ужасное в том, что я понимаю: даже такого, даже так, даже с этим, я люблю Олега.
— Мама, — говорю в трубку, немного успокоившись, — можно переночевать у тебя?
— Конечно, — слегка удивленно отвечает матушка. — Вы поругались? Надеюсь, не очень серьезно.
— Я буду через полчаса.
Выхожу без вещей. Слегка остывшей головой понимаю, что не хочу расстраивать мать. Пусть думает, что мы просто повздорили. С кем не бывает в начале семейной жизни?
После третьей чашки чая она садится напротив и накрывает мою руку ладонью.
— Рассказывай, — требует матушка. — Я же вижу, как все серьезно. Что случилось? Он тебя обидел?
Набираюсь смелости и поднимаю глаза.
— Мама, почему ты никогда не рассказывала мне о сексе? Почему не подготовила меня ко взрослой жизни?
— В нашей семье такие разговоры не были приняты, — удивляется матушка. — Почему ты спрашиваешь? Неужели у вас какие-то проблемы? Олег такой... сильный мужчина.
Я выкладываю ей все. От нашей странной связи до моей затянувшейся девственности. Сухо, как на допросе, стараясь не удариться снова в истерику.
— Господи, — ошарашено протягивает мама. — Как такое может быть? Здесь я вряд ли помогу, но, знаешь ли... Давай позвоним моей ученице — Марии. Она — гинеколог, у нее опыта побольше.
Мария на удивление быстро соглашается приехать. Мама работала учительницей в школе, ее любили.
Девушка влетает в прихожую, обнимает матушку и сует ей в руки какой-то сверток.
— Анастасия Павловна, — говорит приятным голосом, — это подарок. От всей души. Простите, что скромный, но ваш звонок застал меня врасплох. У вас что-то случилось?
— Да, Маша. Но не у меня. Проходи в кухню, я заварила свежий чай.
Мария старше меня на пару лет и сногсшибательно красива. По крайней мере, мне всегда так казалось. И сейчас, когда она заходит к нам, я уверяюсь в этом в очередной раз.
— Ольга, — расплывается она в улыбке, — какой сюрприз. Поздравляю с замужеством. Слышала, ты отхватила себе совершенно потрясающий экземпляр. Альфа-самец в чистом виде.
Мы с мамой коротко переглядываемся. Она машет рукой к столу, приглашая гостью присесть, и наливает ей кружку свежего ароматного чая.
Мария врач. Даже если сейчас просто сидит на кухне, прихлебывая горячий напиток, она все равно врач. Это придает мне смелости и, опустив взгляд в стол, я начинаю говорить.
Через несколько минут, когда моя отчаянная короткая исповедь подошла к концу, я слышу ее спокойный голос:
— Мерзавец.
Вскидываю голову, чтобы ответить, и натыкаюсь на холодный взгляд серых глаз.
— Подонок, — продолжает Мария хлестать словами.
— Мария, — матушка осуждающе качает головой, — ты где таких слов набралась?
Гостья сужает глаза.
— Да бросьте, Анастасия Павловна, сейчас сантиментам не место. Вот за что я ненавижу мужиков, так это именно за такие фортеля. Ну, сам долбись с кем хочешь, но зачем молодой девчонке судьбу ломать? Ублюдок одним словом.
— Что мне делать? — спрашиваю я.
Мария отодвигает чашку с чаем, ставит локти на стол и смотрит на меня, подперев руками подбородок. Томительный изучающий взгляд врача-профессионала вытаскивает из меня душу. Кажется, что женщина вскрывает меня без скальпеля и безжалостно выворачивает наружу внутренности.
— Добро пожаловать во взрослый мир, детка, — наконец, отвечает она. — Ну, то, что твой мужик — «голубой», ты уже поняла. А на тебе женился ради прикрытия. Вопрос в том, чего ты хочешь сама? Можно продолжать жить в таком же режиме, как сейчас, но... Первое: тебя надолго не хватит. Когда-нибудь тебе захочется настоящего секса с настоящим самцом. Второе: среди врачей бытует мнение, что гомосексуализм передается по наследству. Поэтому, если вдруг у вас чего там и получится (такие случаи бывают, хоть и редки), и ты понесешь, вполне возможно, что ребенок наследует наклонности отца. Оно тебе надо? Я бы советовала развестись. У тебя огромное богатство сейчас: опыт сексуальной жизни и... девственность. Ты можешь выйти замуж очень удачно.
В ответ отрицательно мотаю головой. Я хочу попробовать побороться за мужа. Хочу понять, что ему нужно. Возможно, я смогу ему это дать. Шанс один на миллион, но он есть. И я схвачусь за него зубами и ногтями, и попытаюсь. Потому что не хочу, чтобы меня касался другой мужчина.
Звонок сотового заставляет меня вздрогнуть.
— Оле, — слышу в трубку веселый голос Олега. — Ты почему так поздно у матери? Я пришел, а тебя нет. И ужина тоже.
Матушка с Марией внимательно смотрят на меня. Все зависит от моего ответа сейчас.
— Извини, Олег, — отвечаю я, — немного задержалась. Забери меня, пожалуйста, не хочу возвращаться одна.
— Сейчас буду, малыш.
Мария вздыхает и откидывается спиной к стене.
— Ну, как знаешь. Возьми мой телефон на всякий случай. И держи меня в курсе. Интересная история. Может, за диссертацию когда-нибудь возьмусь.
В машине уже сложены сидения. И все так, как должно быть, но мой чуткий нос улавливает животный запах страсти. А может, просто кажется.
Бросаю взгляд назад и придирчиво осматриваю салон.
— В чем дело? — удивляется Олег. — Грязно, что ли? Вроде бы мыл недавно.
— Нет, — успокаиваю его. — Показалось, что сзади кто-то есть.
И пока мы едем домой, я смотрю на тонкий профиль мужа. Все те же волосы, стянутые в хвост, все тот же изумрудный блеск глаз, все та же полуулыбка на губах. Но теперь я знаю его тайну, его мрачный секрет. 1:0 пока в мою пользу. В голове моментально созревает совершенно безумный план.
***
Решительность и злость придают силы. Я закусываю губы и принимаюсь за работу.
Строжайшая диета и фитнес приводят к тому, что к сентябрю мои формы сменяются крайней худобой. Я теряю за два месяца почти восемнадцать килограмм.
Аккуратная грудь второго размера, которой я так гордилась, подвергается безжалостному бинтованию.
Косметика, платья, туфли на шпильках и кружевное белье отправляются в мусорку. Их место занимают мужские трусы с майками, джинсы и бесформенные футболки.
Что еще? Что еще может помочь мне? Чем я хуже, чем тот, другой? Ах, да... Футбол...
И я обратилась к вратарю — да-да, тому самому Сергею — с просьбой научить меня играть в футбол.
— Хочу сделать мужу сюрприз, — мурлыкнула в ответ на его удивление. — Пусть порадуется, как его жена лихо подает пасы на поле. Не выдавай меня ему, пожалуйста.
Вратарь ухмыльнулся и взял в ученицы. Самое интересное то, что у него обнаружилась настоящая любовница. Это я узнала чуть позже, когда по вечерам гоняла с ним мяч на стадионе.
Сложнее всего было с волосами. Парикмахер Денис отказался напрочь, заявив:
— И не подумаю! Иди, проспись, Оля. Не заставляй меня совершать преступление.
Я фыркнула в ответ и отправилась на рынок, где в стальных контейнерах работали парикмахеры-эмигранты. Улыбчивая азиатка щелкнула ножницами, и черные смоляные волосы каскадом свалились на грязный пол.
Это оказалось слишком даже для новой меня. Я бросилась их собирать. Шелковистые пряди показались мне живыми. Они словно укоряли свою хозяйку за предательство.
Азиаточка удивленно приподняла брови и помогла собрать волосы. Аккуратно сложила их в пакет и протянула мне.
Это моя жертва любви, черт бы ее побрал!
Я смотрю на себя в круглое зеркало парикмахерской и вижу его: мальчика по имени Оле Лукойе. Надеюсь, Олег, ты оценишь это.
Через неделю игра. Я собираюсь впервые выйти на поле в составе запасных команды противника. Это и будет моим подарком тебе, любимый. Больше у меня ничего нет.
Олег смотрит на меня все чаще. В зелени глаз мелькает невиданное раньше выражение. Он задерживает взгляд на моей мальчишеской фигуре.
— Красивая стрижка, — отмечает изменившийся образ. — Тебе очень идет.
Проводит рукой по плечу, спускается ниже по груди, которой почти незаметно, по талии к пояснице и нежно сжимает ягодицу.
— Отменная попка, малыш, — бормочет, как в трансе.
Но все равно разворачивается, а ночью, как обычно, опускается лицом между моих раскинутых ног. И я почти отчаиваюсь, понимая, что все напрасно. Все то, что я сделала с собой, не помогает. Мне никогда не стать мальчиком в его глазах.
Но что-то идет не так. Его ласки более настойчивы, чем обычно. Его язык ведет себя непривычно, все чаще спускаясь ниже, чем всегда. Большой палец плотно прижимается к кольцу ануса, нежно массирует мышцы и кажется, что Олег раздумывает: не попытаться ли проникнуть внутрь.
Странное чувство охватывает меня: и приятно, и боязно. Пытаюсь отвлечься от волны удовольствия, которое дарят его губы и язык, и сосредоточиться на чувствах мужа. Я понимаю, что ему хочется попасть туда, где его плоти привычно. Где он сможет представить на моем месте своего любовника, с которым ему хорошо.
В своей сумасшедшей жажде любви я и так зашла слишком далеко, чтобы сейчас останавливаться. Поэтому решительно переворачиваюсь спиной к нему и бесстыже предлагаю то, к чему рвется его тело.
— Я не смогу, малыш, — шепчет муж. — ТАК не смогу.
Завтра игра.
В запасные я не попадаю.
Капитан команды противника только покрутил пальцем у виска, когда Сергей попросил взять меня в команду.
— Только бабы мне на поле не хватало, — бросил он нам, когда мы упрашивали его попробовать меня хотя бы в начале матча.
Напрасно вратарь пытался объяснить ему, насколько я могу быть хороша. Как быстры мои ноги, как точен удар и великолепна защита. Что я не плакса и не буду ныть из-за поломанного ногтя. И никто даже не поймет, что я не мужчина.
— Виталик, — уверяет Сергей, — ну, посмотри на нее. Ну, какая она баба. Пацанка пацанкой. Сисек нет, задницы тоже. Выпусти хоть на пять минут. Вопрос жизни и смерти.
— Да пошли вы оба, — окончательно отказывается футболист. — Совсем с ума сошли. Баба в мужской команде! Да как ее ни одень, баба останется бабой. Хочет в футбол играть, пусть валит в женскую команду.
И мне остается только вцепиться в ограждение поля и смотреть на игру. Наши уверенно выигрывают, Олег великолепен, как никогда. Сергей изредка подмигивает мне и ослепительно улыбается.
А после победы и поздравлений, когда я вижу их на скамейке, и рука Олега лежит на бедре вратаря, я делаю последний отчаянный шаг. Иду ва-банк, вкладывая в свой идиотский поступок последнюю надежду на мужа.
Подхожу к Сергею, кладу ему руку на плечо и отвлекаю того от разговора с Олегом.
— Поцелуй меня, — говорю, твердо глядя в веселые карие глаза.
Муж смотрит на нас, ничего не понимая:
— Что?!
Сергей сбрасывает его руку с бедра, неспешно поднимается и рывком обнимает меня. Я прижимаюсь к нему, стараясь унять предательски бьющееся сердце. Крепкие руки подхватывают мое тело, слегка приподнимают над землей и губы футболиста жадно целуют лицо. Он набросился на меня так, будто хотел съесть. Я лезу ему под футболку, ощупываю потное после игры тело, беспорядочно шарю по спине и груди. Меня возбуждает этот терпкий запах. Запах самца. Я давно поняла, что вратарь — бисексуален.
— Эй, — со скамейки поднимается Олег, — это моя жена. Слышишь? Моя. Жена.
Сергей отвлекается от меня. Тяжело дышит, как конь на финише. Дерзкие глаза оглядывают меня так откровенно, что я на мгновение теряюсь.
— Зачем тебе женщина, чемпион? — отвечает он мужу. — Отдай эту пацанку мне. Я покажу ей, что такое настоящий мужик. Поди ж еще це
лочка.
— Я люблю ее, урод!
— Да ты понятия не имеешь, что значит любить женщину!
Вратарь отпускает меня, разворачивается к Олегу и открывает рот, чтобы сказать еще что-нибудь обидное. Но не успевает. Муж выбрасывает правый кулак, и голова Сергея откидывается назад от удара.
Я сжимаюсь в комок на скамейке и смотрю на драку. Грязную, жестокую и безо всяких правил. Олег разбивает Сергею лицо, вратарь сплевывает тягучей кровавой слюной и одним ударом в живот заставляет мужа согнуться пополам. Тот выпускает воздух с громким шипением. Сергей подходит ближе и хватает Олега за голову, намереваясь ударить лицом об колено. Но Олег неуловимым движением головы бьет вратаря в грудь и тот отлетает. Падает на землю, и тогда я кричу, набрав полные легкие воздуха.
— Хватит!
Они, наконец, вспоминают обо мне. Олег бросается с места, хватает меня за воротник рубашки и грубо волочет к машине. Я едва не падаю, не успевая за его размашистым шагом. Бросаю взгляд на Сергея и вижу, как он задумчиво смотрит нам вслед, приподнявшись на локте.
По дороге домой муж не произносит ни слова. Я украдкой поглядываю на него и с ужасом замечаю, что глаза потеряли изумрудность, превратившись в серую сталь. Что я натворила?!
Он выглядит ужасно. Почти весь покрытый своей и Сергея кровью. Грязный и взлохмаченный, он похож на самого Дьявола. Молча заводит меня в квартиру, толкает в комнату и проходит сам, не разуваясь.
В таком состоянии я вижу его впервые. Мне страшно. Так страшно, что чувствую, как начинают подрагивать колени. Я не знаю, чего ожидать от этого незнакомого мне мужчины.
— Раздевайся, — бросает он свистящим от злости шепотом.
Я мотаю головой, показывая — не буду.
— Ну! — приказывает муж. — Не заставляй меня заставлять тебя. Иначе, пожалеешь.
Пальцы-предатели никак не могут расстегнуть пуговицы. Третья сверху и вовсе запуталась в петле и не желает поддаваться. Тогда Олег подходит вплотную, берется за отвороты рубашки и разрывает ее пополам. Пуговицы летят к черту; муж, рыча как зверь, сдирает с меня бинты и штаны. Раздевается сам, и я ошалело смотрю на то, чего не видела никогда: его дикое, необузданное желание меня. Он такой... крупный. Взвившийся в неимоверном напряжении член выглядит пугающим и опасным.
Олег толкает меня на постель и наваливается сверху. По-моему, он даже не понимает, что сейчас, наконец, лишает меня девственности. За собственными криками и грязными площадными матами, летящими в мой адрес, Олег не слышит, как от боли кричу я. Он врывается в мою нетронутую плоть безо всяких ласк и прелюдий. И начинает просто трахать. Девственная кровь, оказывается, неплохая смазка. Она позволяет уменьшить боль от бешеного напора мужа. Я закрываю глаза, закусываю губы и просто терплю, когда закончится пытка.
С коротким вскриком Олег финиширует, упав лбом мне на плечо. По его телу проходят последние судороги этого странного яростного оргазма.
— Запомни, — хрипит он мне в ухо неуспокоенным голосом, — никто и никогда кроме меня не прикоснется к тебе. Никто и никогда.
Поднимается с постели и уходит в ванную. Я остаюсь лежать вся измазанная своей и чужой кровью. Голова абсолютно пуста. Мыслей нет, сил тоже. Что это было?!
***
«Это» оказалось сказкой. Только потом. Через несколько дней, когда боль от его первого секса прошла, я почувствовала себя на седьмом небе от счастья. Секс... У нас появился настоящий секс.
Языком он меня больше не ласкал, нет. Я наелась этого. Хватит. Я хотела его внутри себя. До отказа, до чувства полного заполнения.
Олег оказался сильным и выносливым любовником. Осечек не было. Проигрывать он не умел. И так же как раньше, я взлетала вверх, но только уже от его полноценной страсти.
— Оле...
Он сидит в одних расстегнутых джинсах и без трусов на краю постели, а я — голая на его коленях и прижимаюсь своей грудью к его. Нервом чувствую холод пряжки ремня, и это сносит мне крышу напрочь. Видя, как я потихоньку теряю разум, Олег чуть двигает бедрами.
Пальцами сжимает мою похудевшую грудь, подушкой большого ласкает сосок.
— Если хочешь, — выдыхает Олег мне в плечо, — он твой.
Сдвигает руку, просовывает пальцы вниз и направляет себя в меня. Вновь приходит это фантастическое ощущение, когда внутри тебя в нетерпеливом ожидании подрагивает чужая частица. Как ребенок, которому не терпится выйти на свет и он рвется наружу. Только здесь наоборот: не наружу, а внутрь. Я как будто рожаю Олега в себя.
— Горячо, — постанывает муж. — Как горячо.
***
Через два с половиной месяца я с радостью понимаю, что беременна. Только реакция мужа мне непонятна. Он мрачнеет и замыкается в себе. Почти не прикасается ко мне и разговаривает сквозь зубы. Ни «да», ни «нет». На мой вопрос о том, что будем делать, цедит с неохотой:
— Делай, что хочешь.
Отправляется на работу, а я остаюсь в раздраенных чувствах, не соображая, что происходит.
С того самого июля я ни разу не была у матери. Разговаривали по телефону, но и только. Мне не хотелось, чтобы она бросилась расспрашивать, почему же я так изменилась. Зная ее характер, отмолчаться не удалось бы. Но даже сейчас не хочется с ней говорить. А вот с кем стоит поболтать, я знаю.
На дне сумки нахожу телефон Марии. Она же гинеколог, и сейчас самое время нанести ей визит.
— Конечно, приезжай, — весело отвечает Мария. — Какой вопрос? Не ожидала, честно говоря, не ожидала. Ну, да приезжай, расскажешь. И с подробностями. Может, и вправду, диссертацию накатаю.
— Ты что с собой сотворила?!
Это ее первые слова, когда я вхожу в кабинет. Отмахиваюсь: неважно.
— Это из-за него? — не унимается Мария. — Из-за этого подонка? Ты понимаешь, на кого стала похожа?
Я едва успокаиваю разбушевавшуюся подругу и прошу просто проверить меня на беременность. Какая разница, как я выгляжу, если у меня все в порядке? Мой казавшийся вначале бредовый план сработал, как надо. Я вернула себе своего мужчину и не собираюсь никому ничего объяснять.
— На кушетку, — кивает Мария.
Я послушно ложусь и обнажаю живот. Она берет аппарат УЗИ.
Через несколько минут шутливо спрашиваю:
— Ну что, доктор? Пациент жить будет?
Мария бросает на меня странный взгляд. Отходит к умывальнику, споласкивает руки. Раздражающе долго вытирает их полотенцем. Неимоверно медленно проходит за стол и устраивается там в кресле. Внутрь меня вползает гадливенький страх. Я вспоминаю все ужасы о сексе, которыми пугала меня матушка с детства.
— Маша, с ребенком все в порядке?
Она разворачивается ко мне в кресле и смотрит на меня так же, как смотрела в июле. То есть, препарирует без скальпеля.
— Ты не беременна, Ольга.
— Как так? — не понимаю я. — У меня нет месячных уже третий месяц. Что это может означать?
Мария вздыхает и начинает говорить. Мне не нравится то, что я слышу, но выхода у меня нет. Уже после четвертой фразы я понимаю, что все летит к чертям. Все, чего я добилась своими дурацкими усилиями. Все, на что я надеялась.
И поведение Олега при известии о беременности становится для меня ясным, как Божий день.
— Для того, — говорит Мария, — чтобы женская репродуктивная система работала в полном объеме, ей необходимо определенное количество подкожного жира. Того самого жира, который ты уничтожила. Сейчас ты находишься на грани истощения. Пока еще не перешла, но это уже не за горами. Отсутствие месячных — первый звонок организма о том, что он переходит в режим строжайшей экономии ресурсов. Дорогая, вскоре ты превратишься в анорексичку. Объясни, для чего все эти жертвы?
— Мы любим друг друга, — шепчу я, как дурочка. Потому что больше не знаю, что сказать.
— Он тебя НЕ любит, — отрезает Мария. — Если бы он тебя любил, он не позволил бы тебе дойти до такого состояния. И его нерадость тоже объяснима. Ты для него — мальчик с влагалищем. Ну, вот такой вот уродец, но все равно мальчик. А мальчики НЕ беременеют и НЕ рожают. В общем так, срочно бросай все свои диеты и принимайся за нормальную еду. Иначе, я обращусь к твоей матери. Хочешь свести ее в могилу раньше времени?
Удар под дых. Я понимаю, что информация от Марии доведет мою матушку до кладбища очень быстро. И мне не остается ничего другого, как только согласиться с врачом.
***
— Правда? — Олег расплывается в улыбке. — Ты не беременна? Это хорошо.
Видя мой взгляд, тут же поправляет сам себя:
— Вернее, я считаю, что нам пока рано. Давай поживем для себя. О ребенке подумаем позже.
Когда заканчивается счастье? Где в твоей жизни ждет жирная неприятная точка? Я поднималась наверх. Поднялась до крыши дома и теперь придется спускаться вниз. Я пойду медленно. Переставляя ноги, как старуха, но пойду. И когда-нибудь все равно спущусь на землю. Многоточие моей судьбы растеряет лишние точки и завершится одной: болью. У боли есть имя. Ее зовут Олег.
Я не гусыня, и не полечу вслед за своим гусаком. Ему не нужен мой глупый полет. Ему все равно, кто будет лететь за ним, задыхаясь в воздушных потоках, которые разбивают его крылья.
Рука? Если бы он сломал мне всего лишь руку, я первая сказала бы ему «спасибо».
В сумочке лежат рекомендации, данные Марией. Как выходить из того режима, в который меня вогнала любовь. Список препаратов и витаминов. Необходимые процедуры и расписание визитов к ней.
И ведь все-все понимаю. Медленно, но верно возвращаюсь к себе, прежней. Еще ношу мужскую одежду, но уже приходится надевать лифчик. Упрямая грудь первая радуется жизни и набирает объемы. Организм не обманешь, обмануть можно только себя. Чем я и занималась последние месяцы.
К марту я уже вижу «награду» за свои труды: во взгляде Олега пропадает желание. И однажды он опять кладет руки мне на колени, разводит ноги в стороны и опускается вниз сам.
Я впервые играю в удовольствие. Впервые обманываю его оргазмом. Потому что все поняла в один миг. Он снова меня не хочет. Я перестала быть мальчиком, как гусеница перестала быть гусеницей и превратилась в бабочку. И это точка. Я все-таки дошла до нее.
Хорошо, что мне не придется смотреть ему в глаза, как до этого. Я бы не выдержала, и то решение, что принимаю во время фальшивых криков наслаждения, еще могла бы отменить.
Вывернуть руль своей судьбы в очередной раз и, визжа тормозами, рвануть вслед улетающему гусаку, который поведет меня к смерти.
Механически ласкаю его из-за спины, привычно сжимаю член, который медленно набирает силу. Впервые раздражаюсь этой медленностью и впервые думаю:
«Скорей бы кончил, что ли».
А утром, проводив мужа на работу, я в последний раз оглядываю квартиру. Неожиданно понимаю, что и брать-то мне отсюда нечего. Не потащу же я к маме мужские семейные трусы и нелепые футболки.
В чем была, в том и ухожу. Даже не оставляю записки.
Все. Финиш. Занавес. Играйте туш, господа! Самой феерической дуре на планете.
Мама молчит, и я благодарна ей за это. Не говоря ни слова, наливает мне чай и отрезает кусок пирога, в который я вгрызаюсь с отчаянием самоубийцы.
— Что думаешь делать? — наконец, подает она голос.
— Пойду работать, — отвечаю я. — Институт закончу заочно.
— Ну, хорошо, что ребенка не успели сделать. Безотцовщина — поганая штука. Ложись спать, я разбужу тебя к обеду.
В своей старой комнате закрываю шторы и ложусь на кровать, укрывшись с головой знакомым клетчатым пледом.
Странный сон, неотличимый от реальности, наваливается внезапно, и я словно в один миг оказываюсь в другом мире. Безумное смешение красок; вихрь фантастических цветов; невыносимо зеленые глаза спокойно смотрят мне в лицо. Почему-то я этому совсем не удивлена.
Эти глаза и еще руки... Они существуют отдельно друг от друга. Изумруды гипнотизируют меня, отбирая последние остатки воли, а руки, которых кажется слишком много, ласкают мое тело настойчиво. Даже агрессивно. Словно стараясь поставить печать «Моя». Словно утверждая свое право на меня. В полубреду, полусне, полузабытьи вдруг понимаю: впервые в жизни я мастурбирую.
От этой мысли просыпаюсь враз, нерв горит огнем, а я с трудом, на самой границе наслаждения, подавляю протяжный вздох:
— Олег...
***
В крупной фирме с иностранным капиталом, куда меня неожиданно приняли переводчиком, я устраиваюсь довольно неплохо. Близко от дома, хороший график, спокойно и безоблачно.
Олег не звонил ни разу. Видимо, понял. Технически мы пока еще муж и жена. У меня нет сил подать на развод. Почему не подает он, я не хочу даже думать. Мария утверждает, что статус женатого мужчины служит ему неким щитом от возможных нападок и подозрений.
Пусть. Мне плевать. Внутри меня — будто яма с отбросами. Она бродит смрадом, как бражка дрожжами. Хочу немного успокоиться, а потом принять решение о своей жизни.
За мной ухаживает менеджер Леонид. Высокий и симпатичный. Веселый. Балагур и шутник. Он дарит мне цветы по вторникам и пятницам, и каждый день предлагает подвезти до дома. Я отказываюсь, но его это, похоже, не смущает.
— Разобралась бы с мужем, — сетует матушка, — да сошлась с Леней поближе. Неплохой ведь человек.
— Для тебя и Олег был хорошим, — парирую я и чувствую себя стервой.
Вот зачем я так с мамой? Она же ни в чем не виновата. И главное, чувствую, что она права. То ли так на меня действует апрель, что хочется любви без обязательств и легкого, непринужденного секса. Безо всяких разборов отношений и далеко идущих планов. Просто так: как выпить воды, или съесть конфетку, если хочется.
И через полтора месяца, как я ушла от мужа, дарю улыбку постороннему мужчине. От чего он расцветает и после обеда приносит шоколадку к чаю в наш отдел. Будь что будет!
***
— Оле...
Звонок раздается посреди ночи. Вытаскивает меня из сна и заставляет сердце пропустить удар. Подавляю желание грохнуть телефоном о стену. Зачем? Мы — воспитанные люди, нам не нужны лишние скандалы.
— Только не бросай трубку, — голос на другом конце провода непривычно жалок. Мужчина словно умоляет меня. — Я сейчас приеду за тобой.
— Зачем? — удивляюсь я. — По-моему, все предельно ясно.
— Ты не понимаешь, — Олег говорит быстро, будто боясь, что я брошу трубку, так и не дослушав его. — Я лечился у психиатра. Лечился, понимаешь? Я вылечился, Оле, и могу тебе это доказать. Пожалуйста, дай мне последний шанс. Не бросай меня. Мне так надо, чтобы ты хоть чего-то от меня хотела.
«Гомосексуализм неизлечим, — припечатала однажды Мария. — И да, я верю в теорию, что склонность к гомо переходит по наследству».
Но муж так убедителен. Он то взрывается в трубке счастливым смехом, то почти срывается на плач. Он говорит о том, что все понимает, что во всем виноват сам, но отпустить меня было выше его сил. И в конце:
— Умоляю, Оле...
Я сдаюсь.
— Приезжай.
Он не приезжает. Он тихо скребется в дверь через пять минут.
— Под подъездом в машине сидел, — объясняет мое недоумение. — Поехали быстрее.
Пытаюсь увернуться от его жадных рук.
— Подожди, хотя бы переоденусь.
— Там темно, никто не увидит. А дома тебя ждет новая одежда. Поехали, или я трахну тебя прямо здесь, черт побери!
Взглянув ему в глаза, понимаю, что он не шутит. Он действительно готов разложить меня прямо в прихожей и доказать свое излечение. Коротко киваю и в тапочках и ночной сорочке спускаюсь за ним.
Машина гонит по ночным улицам, как торпеда. Олег сосредоточенно смотрит вперед, закусив губы. Что-то живет внутри него и сейчас настойчиво просится наружу.
В прихожей скидывает с себя одежду, подхватывает меня на руки и несет в комнату. Таким взволнованным я не видела его давно. Тот первый секс в крови — это было немного другое. Это было исступление, смешанное с бешенством. Сейчас Олег возбужден, как гончая, почуявшая зайца. Джинсы спереди топорщатся бугром так, что ширинка готова лопнуть. В глазах даже не желание — похоть. Дикая жажда секса. Любого, с кем угодно, лишь бы секса.
За несколько секунд он снимает с меня одежду. Нет, даже просто достает меня из одежды, как конфету из обертки.
— Извини, — шепчет он, — я первый раз быстро. Не могу терпеть, не в силах сопротивляться. Поэтому, давай ты попозже.
В несколько яростных толчков, пробивающих меня, казалось, насквозь, он вскрикивает и застывает. Я не успеваю даже удивиться, или испугаться.
Через полчаса, которые мы проводим в полном молчании, он приподнимается на локтях. Смотрит мне в лицо, улыбаясь; склоняет голову, и мягкие пряди касаются моей груди. Это так приятно, что я жмурюсь от удовольствия, как кошка. Упругим языком он играется с сосками, заставляя наслаждение подниматься изнутри вулканической лавой. Я вплетаю пальцы ему в волосы, как раньше. Тогда, когда я поднималась в небеса, а не спускалась обратно на землю.
Горячее дыхание обжигает мою возбужденную кожу, нервные окончания пылают так, что готовы расплавиться к чертовой матери. Каждая клетка тела кричит о том, что она неистово хочет этого мужчину. Мне приходится сжать ноги, потому что желание рвется наружу, сметая на пути преграды. А я хочу продлить сладкую пытку удовольствием.
Олег с силой разводит мои бедра.
— Что за новости? — шутливо хмурится он. — Чего застеснялась-то?
Крупное тело опускается на меня, он держится на локтях, не сводя с моего лица пристального взгляда. Входит медленно, будто смакуя каждый миллиметр. Ловит каждый мой выдох в приоткрытые губы.
Концентрация предельна, я не выдерживаю и впиваюсь ногтями в мужские плечи. Он негромко шипит от боли, но не прекращает движений, которые ускоряются и ускоряются.
Резко выдохнув, Олег коротко вскрикивает и падает головой на простыню рядом со мной.
— До рассвета еще три часа, — зачем-то сообщает мне и отправляется в ванную.
Смысл этой фразы понимаю к рассвету. Мы не спали всю ночь. Он меня просто измучил своей ненасытностью. Как берсерк, настойчиво ищущий битву, чтобы умереть, Олег брал меня чуть ли не приступом.
— Извини, — говорит он утром, — такого больше не повторится. Я просто соскучился.
Какая, к черту, работа?! Я с постели встать не могу. Муж заботливо приносит чай с медом и лимоном и смотрит на меня со смесью жалости и желания.
— Ничего не могу с собой поделать, — объясняет он. — Как будто какая-то пружина внутри сломалась. Вот, посмотри сама...
С этими словами он прикладывает мою руку к трусам и дает почувствовать себя, полностью готового.
— Видишь, — вздыхает Олег, — я даже сейчас тебя хочу. Поеду на работу, там остыну малость. А ты отдыхай, малыш.
Нежно целует меня в лоб, и я чувствую, что он едва сдерживается от того, чтобы не взять меня снова.
Поднимаюсь после обеда. Кряхтя, как старуха, разминаю мышцы. Принимаю обжигающий душ, и мне становится легче. Уже напевая, готовлю себе кофе и огромный бутерброд. Я голодна, как зверь. Нет, как два зверя.
«Неправа ты, Мария, — мысленно разговариваю с подругой, — гомосексуализм излечим. Можешь писать диссертацию».
Две недели счастья. Две недели светлых дней и томных ночей. Он вернулся! Мой Олег вернулся ко мне. Не к мальчику с влагалищем, как меня назвала Мария, а ко мне — Ольге. У меня начали отрастать волосы, и муж полюбил накручивать пряди на палец. Грудь, к которой раньше он избегал прикасаться, стала его любимой зоной для ласки. Он расцеловывал ее так, что вынимал из меня душу. На мой вопрос о презервативах удивленно поднял брови:
— Зачем? Ты же хотела ребенка. Самое время подумать об этом.
Счастье есть? Счастье есть. Это говорю вам я, самая счастливая дурочка на свете.
Натягиваю наушники и принимаюсь за уборку, пока муж моет машину. Собираю белье в стирку, нахожу его вчерашние джинсы. Автоматически ощупываю карманы и натыкаюсь пальцами на подозрительный квадрат. Странно, мы же отказались от презервативов. Достаю находку...
У меня темнеет в глазах, а приливная волна бьет в виски до боли. В голове начинается шторм. Баллов двенадцать, не иначе. «Виагра». Начатая упаковка. По чеку из аптеки узнаю, что она куплена вчера. Не хватает одной таблетки. Все это время он трахал меня с «Виагрой».
Ложь от первого до последнего слова. Он не лечился, он врал. Он просто хотел вернуть меня так сильно, что решился на таблетки. А как не хотел меня раньше, так не хочет и сейчас. Интересно, где он? Не иначе, опять со своим любовником.
Конечно, там его хрен встает, как солдат в строй по приказу. А со мной можно вот так, таблеточками обойтись. А забеременею, так и вовсе трахать не будет. Причину для отказа долго искать не придется.
Подонок! Мерзавец!
Слез нет. Только бешенство. Глухая ярость, рвущаяся наружу.
Олег открывает дверь и вваливается в прихожую.
— Я купил фотоаппарат, — сообщает он, — хочу сфотографировать тебя ночью. Ведь у меня такая роскошная жена, которая...
Фраза прерывается, когда он видит меня с таблетками в руке.
— Оле, я сейчас все объясню.
— Не надо.
Не помню, что я кричала тогда. Со мной случилась сухая истерика. Я никогда не материлась, но тогда не знаю, из каких закоулков памяти достала самые грязные портовые ругательства и бросала их ему в лицо, как пощечины.
Сначала он молчит, потом глаза заволакивает туманная дымка. На лице появляется странное, почти трансовое выражение. Он расчехляет фотоаппарат и наводит объектив на меня. Щелкает спуск, вспышка бьет глаза. Я кричу и размахиваю руками, а он снимает, снимает и снимает...
Я останавливаюсь, мотаю головой.
— Еще, — как в бреду бормочет Олег. — Оле, еще.
Окидываю себя глазами и понимаю. Я в его рубашке и опять похожа на пацанку. Муж увидел того мальчика, которого любил когда-то. Красивого женственного мальчика по имени Оле Лукойе.
Выскакиваю из квартиры и оставляю за спиной всякие надежды на возвращение. Счастья нет и не будет. Для таких, как я, его не бывает. Не бывает.
***
Матушки дома нет. Я достаю ключ от дачи, из ящика стола — свою зарплатную карту, и отправляюсь на вокзал. Отключаю телефон и шлю всех к черту. На работу доеду и электричкой.
Поживу на даче, постараюсь привести в порядок растрепанные мысли.
На работе улыбаюсь всем с таким усердием, что кажется, будто щеки скоро треснут. Еще усерднее улыбаюсь Леониду, отчего он расцветает и почти не выходит из нашего отдела.
Поливаю запущенный сад, чего не делала никогда; радуюсь, как дурочка, расцветающей сирени. Так недолго и в заправского дачника превратиться. А что остается делать? Если тоска съедает почти заживо, а проклятое сердце не перестает болеть.
На исходе месяца твердо решаю подать на развод и принять ухаживания менеджера.
И ровно накануне моего судьбоносного решения вечером неожиданно тухнет свет. Что-то произошло с пробками? Только этого мне не хватало!
Разыскиваю фонарик и направляюсь в подвал. Никогда не боялась темноты.
Едва распахиваю дверь комнаты, как фонарь тухнет.
— Черт!
Трясу его со злостью и каким-то запредельным отчаянием.
— Ну, давай же, загорайся, гад!
Дешевая пластиковая штуковина отказывается меня слушаться. И в нарастающем ожесточении я не слышу, как чья-то тень подходит сзади.
Руки охватывают меня со спины и приподнимают над полом. Вырываюсь, как бешеная, стараясь пнуть нападающего, но он слишком силен.
А потом меня отбрасывают к стене, я ударяюсь головой и сползаю вниз. Вот и все! Финита ля...
Очухиваюсь от того, что мне брызгают в лицо водой. Я всегда неплохо видела в темноте, но сейчас окна плотно завешаны старыми покрывалами. Ни лучика света не проникает внутрь. А я связана полотенцами и сижу на кровати, прислоненная к стене. Не знаю, что думать и чего ждать. Паника заволакивает мозги пеленой.
— У меня нет денег, — говорю в темноту. — У меня совсем-совсем ничего нет.
— Забавно, — раздается голос. — Ты же знаешь, Оле, деньги для меня не проблема. Поговорим?
И тут я не просто паникую. Я трясусь от страха, как цуцик. Даже зубы выбивают сумасшедшую чечетку. Еще никогда и никого не боялась так, как собственного мужа.
По звуку понимаю, что он берет стул. Придвигает его к постели и садится напротив.
— Слушай...
***
Олег сидел в своей комнате. Только что закончился его день рождения. Пятнадцатый. Мать торжественно плеснула ему вина в бокал и протянула со словами:
— Ты почти взрослый, сын. Немножко можно.
Ему подарили компьютер. Настоящий «Пентиум» с кучей дисков в придачу. И сейчас Олег рассматривал каждый, отмечая те игры, в которые будет играть сразу, а что оставит на потом. На «сладенькое».
Денег в семье было не слишком много, отец умер несколько лет назад. И до последнего о компе приходилось только мечтать ночами.
Дверь открылась без стука, чего Олег никогда не любил. Парнишка только обернулся с недовольным лицом и сразу расплылся в улыбке. Пришел Пашка — двоюродный брат. Старше на два года и выше на полголовы.
Одетый в неизменные кожаные штаны и кожаную куртку на голый торс, он выглядел, как заправский рокер. Это считалось крутым.
— С днем рождения, Хальг, — приветствовал он брата.
— Спасибо, Паха.
— Я видел твою маман, — продолжал гость, — она пошла к моим предкам. Скучаешь в одиночестве?
— Не-а, — помотал головой Олег. — Глянь, что мне подарили.
С гордостью сунул Пашке под нос диски с играми и пригласил оценить подарок. Но брат скользнул по блестящему корпусу равнодушным взглядом.
— Я тоже с подарком, — сообщил он.
Олег удивленно посмотрел на его пустые руки. Где же прячется подарок?
Павел плотно прикрыл дверь, сел на кровать и похлопал ладонью рядом с собой.
— Присаживайся.
Видя, как Олег замялся, хохотнул грудным смешком со странными нотками.
— Да не бойся, брательник, не укушу. А если и укушу, так потом сам попросишь повторить.
Олег осторожно опустился на покрывало рядом. Сел, спрятав ладони между коленями, и напряженно ждал продолжения.
— Ты когда-нибудь целовался? — спросил Павел.
Олег отрицательно помотал головой.
— Повернись ко мне спиной, — попросил гость.
Олег послушно развернулся спиной, не зная, чего ожидать.
— Не бойся, тебе понравится, — прошептал брат.
Прижался к затылку Олега, выдыхая жарким дыханием в волосы. Руками обхватил со спины, расстегнул рубашку. Пальцы прошлись по груди, затеребили соски, отчего в глазах Олега полыхнуло яркое пламя. Неизвестное ранее чувство вспыхнуло в животе пожаром. Паховые мышцы свело так, что стало больно. Подростковый член зашевелился, и встал, как бывало по утрам. Яички поджались в небывалом ранее напряжении.
— М-м-м, — замычал Олег.
— Сейчас-сейчас, — успокоил его брат.
Шустро расстегнул ширинку и осторожно сжал ствол у самого основания. Опытно обнажил головку с уже выделившийся каплей, смочил большой палец и нежно провел по уздечке, заставляя тело Олега содрогнуться в предоргазменной судороге.
Несколько ласковых пожатий и Олег финишировал бурно, с громким криком выливаясь в услужливо подставленную ладонь Павла.
— Ну, вот и все, — сказал тот и прижался губами к шее Олега. — Тебе понравилось?
Олег не смог ответить. С одной стороны он понимал абсурдность и неправильность происходящего, а с другой ему было как никогда хорошо. Задумавшись на мгновение, он все-таки кивнул.
— Я знал, — удовлетворенно сказал Павел. — Значит, повторим.
И они повторяли. Почти каждый день. Запершись в комнате, якобы «играя» в компьютер, или делая уроки. Павел раскрывал Олегу тайны запретных наслаждений, с каждым разом доводя его почти до безумия.
Губы Павла — мягкие и нежные — дарили небывалое ощущение запредельного полета, унося почти детское сознание Олега за грани реальности.
А через два года родители Павла уехали на Камчатку, увозя с собой того, кого Олег любил больше жизни. И парень сорвался с резьбы.
Он начал драться каждый день, приходя домой в синяках и пугая этим мать. На все вопросы только раздраженно дергал плечом и запирался в своей комнате. Жить ему не хотелось ни капли. Хотелось лечь и умереть, глядя на звезды. Такие же синие, как глаза Павла.
Учеба шла коту под хвост, грозя выпускным аттестатом с двойками. Ничего не волновало, ни до чего не было дела, пока однажды...
Она появилась в их квартире внезапно после долгого отсутствия. Какая-то дальняя родственница. Десятая вода на киселе. Приехала в отпуск и решила сэкономить на гостинице. Загруженная разноцветными пакетами, ввалилась в прихожую и сразу бросилась обниматься.
Олег одарил ее хмурым взглядом и спрятался в комнате, демонстративно хлопнув дверью. Он знал, что «маман» сразу начнет на него жаловаться и приготовился к глухой обороне. Натянул наушники, улегся на кровать и включил музыку.
Предчувствия оправдались. Высокая эффектная женщина появилась на пороге, сверкая черными глазами, как молниями. Уперев руки в бока, она наступала на него разъяренной пантерой. Да и сама была похожа на большую грациозную хищницу. Идеально уложенные волосы отсвечивали темной волной. Изящные губы кривились в презрительной усмешке.
— Ты что творишь, щенок? — прошипела она. — Не жаль мать? Одна ведь тебя растит.
Олег вздохнул, стянул наушники и уже приготовился к ответу, как женщина вдруг сменила тон.
— Господи, каким красавцем вырос.
Олег вздрогнул от неожиданности и даже забыл, что хотел сказать этой нахалке. А женщина подошла вплотную, присела рядом и рассеянно провела рукой по груди парня. Черные глаза заволокло мечтательной пеленой, на губах заиграла странная улыбка.
— Сильный-то какой, — внезапно севшим голосом протянула женщина.
Она прожила у них месяц.
***
— Она и научила меня тому, что я показал тебе в первую нашу ночь, — спокойно продолжает Олег, — я чувствовал, что это может мне пригодиться. Но трахнуть ее я так и не смог. Она жалела меня, думала, что я импотент. Плакала. Я не переубеждал ее, мне было так выгодно.
— А потом? — спрашиваю я.
— Потом, — чувствую по голосу, что он ухмыляется. — Жил, как живется. Все время скрывался. В тот вечер, когда встретил тебя, я получил письмо от Павла. Он женился. Представляешь? Сделал меня уродом и спокойно женился сам. Я был готов его убить, если бы он не был так далеко. Я был просто в ярости, но вдруг увидел тебя. Ты так горевала, что мне стало стыдно. Захотелось тебя утешить и как-то... обогреть, что ли. Я впервые испытал подобные чувства к женщине. Они меня даже напугали сначала. Потом мы стали встречаться, и я впустил тебя в себя дальше положенного. Поначалу хотел стать просто другом, но потом все изменилось. Я даже и сам не понял, как пропал в тебе. Словно в волчью яму провалился.
Я усмехаюсь про себя. Другом? Вот как? А я-то думала... Сама-то влюбилась сразу и окончательно. А оно вон как оказалось.
А Олег продолжает говорить. От его монолога веет беспросветностью.
Он пропал на десять дней потому, что получил письмо от родителей Павла. Брат погиб, разбившись пьяным на мотоцикле. У него осталась вдова с двумя очаровательными сынишками-близнецами. Олег летал на похороны. Отдавая последнюю дань тому, кто унес с собой в сырую землю его сердце, мой муж решил попрощаться со мной перед тем, как сам уйдет в неизвестность.
— За углом кафе стояла машина. Я знал, куда поеду, чтобы уже не вернуться. Но когда ты закрыла мне глаза и стала молоть ту чепуху про дождь, зонты и судьбу, я впервые понял, что хочу тебя. Как женщину. У меня штаны были готовы лопнуть от перенапряга. Даже в поясницу пробивало.
Это дало ему надежду на то, что не все потеряно. Что он еще в состоянии стать счастливым. Но надежда истаяла в тот же вечер, когда он увидел меня обнаженной. Тот мучительный злой стояк в кафе не помог моему мужу стать моим мужем.
— Я видел, как ты изводила себя диетами. Видел, во что превращаешься, но ничего не мог с собой поделать. Это РАБОТАЛО. Я хотел тебя тогда каждую ночь, забывая обо всем.
И он пустил самого себя на самотек. Будь что будет! Все равно впереди Ад и никакого просвета.
— Когда ты ушла в первый раз, я не находил себе места. Умом понимал, что поделать ничего нельзя, а сердце рвалось к тебе. Блин, Оле, я люблю тебя больше жизни! Да, знаю, что поступил с тобой, как последний мерзавец, но оставаться одному так не хотелось.
Тогда он и решил попробовать таблетки. Выпил одну для проверки и полночи мастурбировал, как сумасшедший, на порноролики с мулатками.
— Я впервые смог посмотреть на обнаженную женщину без отвращения. Мне понравилось то, что я увидел. Правда, понравилось. Задворками сознания я вспомнил, как здорово мне было внутри тебя. Так горячо и тесно, как нигде. В тот вечер, когда я тебя вернул, выпил целых две таблетки. На всякий случай. Потому и не мог успокоиться до утра.
Может, эта проклятая «Виагра» и не была ему нужна вовсе, но он боялся осечки.
— А когда я понял, что потерял тебя окончательно, то напился. Пришел Серега, и я впервые не смог его трахнуть.
Вратарь понял состояние своего любовника.
— Правда, любишь, — сказал он. — А я не верил. Ладно, попробую тебе помочь. У меня дядька психиатр. Работал с гомосексуалистами еще в советское время. Когда нас насильно лечили в клиниках. Давай, дуй к нему завтра. Мне-то до лампочки, я и «нашим» и «вашим» могу, а ты вот-вот с катушек слетишь.
— Какова ирония судьбы, — говорит Олег, — я до тридцати лет прожил гомосексуалистом, а этот старикан через три часа первого же приема назвал меня дураком. Я не гомик, Оле, я просто сверхвпечатлительный. И тот первый оргазм с Павлом отложился у меня на подкорке, как тавро.
Сначала Олег не поверил смешному толстому психиатру. Но страшное желание вернуть меня заставило его пойти на эксперимент. Он вызвал шлюху.
— Ее можно было просто выгнать, ничего не объясняя, — сказал он мне. — Выставить за дверь и все.
Девочка честно трудилась два оплаченных часа, и Олег почувствовал, как за спиной у него вырастают крылья.
— По-моему, я ее откровенно затрахал. Но кажется, она ушла довольной. Потому что сунула мне в руки записку с телефоном.
За месяц он перетрахал одиннадцать женщин. Страховая агентесса на работе; продавщица из соседнего магазина; случайная попутчица, которую он подобрал на дороге. Я сама знаю, каким очаровательным может быть мой муж. Если захочет.
И конечно, проститутки. Пару раз даже две одновременно.
— А ту стерву-гинекологиню, что настраивала тебя против меня, — с вызовом говорит Олег, — я трахал целых трое суток. До того, что она теряла сознание в моих объятиях. Осечки не было ни разу. Что скажешь, Оле? Ненавидишь? Я пойму.
А я улыбаюсь про себя. «Земной поклон тебе, Мария, — думаю совершенно искренне. — За то, что теряла сознание в его руках».
— Развяжи меня, — прошу мужа.
— Конечно.
Освобождает мои затекшие руки от полотенец и чего-то ждет. Напряженный, как стрела, он готов сорваться с тетивы в любой момент.
И тогда я обнимаю его. Прижимаюсь к груди и, наконец, даю волю слезам. Господи, если Ты есть, подари мне этого мужчину! Не забирай его больше, иначе не выдержу уже я. И прокляну Тебя.
Олег шепчет мне в волосы всякие глупости, поднимает с кровати и ведет к выходу, но... Кто сказал, что я хочу уходить? Кому такая чушь пришла в голову? Я хочу совсем другого. Здесь и сейчас.
Счастье есть? Счастье есть. Это говорю вам я, самая счастливая женщина на свете.
196