На другой день в половине двенадцатого она зашла в комнату и задернула шторы, включила телевизор. Оглядела идеально заправленную двуспальную кровать и положила подушку. Залезла в шкаф, вытащила ремень и сунула его под подушку. Ещё раз оглядела кровать, положила ещё одну подушку на середину ложа. Достала из шкафа мужнину форму на плечиках и повесила за крючок на дверцу. Затем ушла в ванную. Тщательно вымылась, надела черные трусики, натянула лосины и футболку. Она зашла в комнату и остановилась. «Дверь закрой!», - прозвучал знакомый голос. «Да» - шепнула и плотно закрыла дверь на ключ. «Ну а теперь рассказывай, всё и подробно!». Она начала сбивчиво шептать: «тебя не было… Я …Я позволила себе... Я сама себя наказала… Отшлёпала себя ремнём.. Самое ужасное, что мне это понравилось… Вот…». Этот странный диалог продолжался:
- Это всё?
- Ещё.. Ещё много спала и ничего не успевала по дому.
- То, что ты всё рассказала, это хорошо. Остальное – плохо. И опоздала на 10 минут. Я не прощаю опозданий. Сама понимаешь, не принять меры я не могу. Марш на кровать, животом на подушку!!!
Она прибавила громкость у телевизора и поплелась, понурив голову, к кровати. Влезла и стала устраиваться, как было велено. Устроившись, уткнулась лицом в первую подушку, сунула под неё руки и нащупала ремень.
Стеганула себя раз, другой, приноравливаясь к новой позиции и прислушиваясь к новым ощущениям. Делать это лёжа оказалось намного удобнее. И подушка под животом явно не лишняя. Начала хлестать размеренно и отрывисто. Чуть сильнее и вздрагивать от собственных ударов, заканчивая их оханьем. «Нет, так дело не пойдёт! Спускай штанишки!» Чуть приподняв бёдра, она стала стягивать лосины обеими руками до колен. И снова улеглась и с новой силой продолжила огревать себя по выступающим полушариям в трусиках. Хлёсткий шлепок, низ животика вжимается в подушку: «О-о-о-о..» Раз за разом, лишь шёпот губ изредка: «Не надо… Ой, больно.. Прости..». Трусики стали предательски намокать. «Задницу заголяй, паразитка!», - пронзило мозг. Снова приподнявшись, она судорожно стала стаскивать трусики, обнажая белую нежную кожу и ложбину меж двух холмов. Шлепки стали ещё звонче, чаще. Охи и ахи почти не разделялись и готовы были слиться воедино. Она то вжималась в подушку, то покачивалась с боку на бок попеременно хлеща то одну, то другую половину попки. «Негодница!.. Дрянь!.. Получай!.. Вот тебе!.. Вот!». Она учащённо дышала, раскраснелась лицом и стонала с нарастающей силой пока стон не превратился в протяжный вой. И воя, шлёпала уже вяло и редко, пока сосем не перестала. Стон стих, сознание провалилось в небытие. Раскинув руки, она лежала на кровати неподвижная, со спущенными лосинами, чёрные трусики не закрывали ярко алую попку, где-то с небольшими синеватыми островками. Надрывался телевизор, а в голове стоял звон.
Придя в себя, она скатилась на пол, доползла до зеркала и с трудом поднялась. Повернувшись к нему спиной, стала разглядывать последствия своей страсти. Погладила рукой полыхающие огнём булочки, слегка их помассировала и натянула всю спущенную одежду. И снова пошла в ванную, что бы долго поливать прохладной водой пострадавшие части тела. «Это не повторится, да?» - спросила себя с сомнением.
482