Надежда прогоркла насквозь — до самого донышка, до последней клеточки она пропиталась завистью к чужому счастью. Синяя птица удачи, казалось, лишь ее и облетала стороной, будто пуганая ворона. Спрашивается: ну что этой пернатой еще нужно?! Она всю жизнь из кожи вон лезет, чтобы делать все правильно, а столь желанное женское счастье все одно ускользает из рук. Вроде и лицом приятная, и фигурой удалась, а с мужиками не везет — первый муж был бесхребетной тряпкой, второй — блудливым кобелем. А уж скольких она перебрала в неофициальном порядке, тщась изловить в безликом мужском потоке одного единственного, и вспоминать не хочется. Ее бывшие мужья вновь обзавелись семьями, бывшие одноклассницы уже давно сами водят в школу детей — одна она никак с личной жизнью не разберется...
Вот взять, к примеру, Таньку: как была еще в школе невзрачной клушей, так и осталась; при этом умудрилась одной из первых выскочить замуж, нарожать троих детей и жить себе припеваючи у муженька под крылышком. Тоже, кстати говоря, невзрачным и подслеповатым как крот, но души в ней не чающим.
А Лизка Кононова?... Оооо, это вообще, — верх несправедливости! Маленькая, щуплая, с короткими и кривыми ногами — как говорится, ни кожи, ни рожи! — та самая вечная двоечница Лизка, которую весь микрорайон клеймил шалавой уже с четырнадцати лет, сменила официально пятерых мужей, пока в итоге не нашла свое счастье в лице биржевого аналитика, способного даже из воздуха делать деньги! На прошлогоднюю встречу выпускников Лизка явилась как на вручение «Оскара» — в норке до пят, сверкая бриллиантовым гарнитуром. После все одноклассники имели честь лицезреть, как на роскошной иномарке за ней приехал муж — рыжий и усатый, как морж в диснеевских мультиках...
А чего, собственно, добилась она — хорошая девочка, золотая медалистка, краснодипломница? Ни-че-го. Пятнадцать лет прошло после окончания школы, а на ее счету два развода, вереница бесперспективных отношений, однообразная до тошноты работа в производственном отделе и никаких намеков на появление принца ни то, что на коне, хотя бы пешего.
Пару месяцев назад, привычно меняя постельное белье, Надежда вдруг до боли остро осознала, как похожа ее теперешняя жизнь на выцветшую, застиранную простынь. Как от стирки к стирке терял краски некогда яркий рисунок на бязи, так и ее существование изо дня в день становилось все более и более блеклым, будто проходящие через ее жизнь мужчины один за другим забирали с собой толику цвета... Тогда ей стало по-настоящему страшно. С маниакальной решимостью она выбросила старые вещи, сделала в квартире ремонт, купила яркое красивое постельное белье... Вроде отпустило.
По случаю окончания ремонта, подруги презентовали ей фикус — в красивой керамической кадке, здоровый, с большущими зелеными овалами плотных кожистых листьев.
— Зачем?! — только и смогла пискнуть Надя, когда Машкин супруг, пыхтя как паровоз, впёр эту древовидную дуру ей на кухню, торжественно водрузив на табуретку.
— Что значит «зачем»? — тотчас подбоченилась Машка. — Дура ты, Надька, ничегошеньки не понимаешь! Фикус — это же семейное растение, энергетику в доме благополучную поддерживает, уют создает. Как раз то, что тебе нужно!..
— Ну да, — съязвила Надежда, — ни мозгами, ни фигурой мужика захомутать не получилось, теперь буду на фикус ловить.
— Да ну тебя! — обиделась на нее Машка, и, не чокаясь, опрокинула в себя стопку коньяка.
2.
Наверное, с энергетикой у нее в квартире и впрямь неладно — никогда растения в ее доме не приживались. Ее первая свекровь как-то притащила кактус — обычный такой, шарообразный с пучками колючек — хотела защитить любимого сына от вредного компьютерного излучения. Казалось бы, что с ним может случиться? И тот сдох.
Вот и фикус почему-то тоже начал хиреть — не сразу, как-то потихоньку, незаметно, пока на некогда глянцевых листьях не появились некрозы. Загнанная рабочими проблемами, она не сразу обратила внимание, а когда увидела, сердце почему-то аж защемило. Надежда к нему привыкла, ей совсем не хотелось терять своего зеленого питомца. В попытке найти ответ она обзвонила знакомых цветоводов, перерыла кучу статей в интернете, но разобраться, что не так, не смогла. Понадеялась, что консультант в цветочном магазине сможет прояснить вопрос, но и продавец лишь пожимала плечами, мол, причин может быть много, так сразу и не скажешь.
В результате, она плелась обратно домой с пакетом цветочного грунта и бутылочкой комплексного удобрения. Лифта в ее доме не было. На площадке, у почтовых ящиков ей встретилась соседка Зоя Васильевна, бодрая маленькая интеллигентная старушка, бывшая учительница английского языка.
— Наденька! А ты откуда с пакетами? — вместо приветствия поинтересовалась она. Старушка зорко просканировала покупки сквозь полупрозрачный полиэтилен и всплеснула: — Ой, ты никак цветочки развести решила?
— Да не то, чтобы очень, — улыбнулась Надя. — Просто мне фикус подарили, а он вдруг заболеть придумал. Накупила, а сама даже не знаю, поможет ли, — приподняла она пакет. — Я в цветоводстве ни уха, ни рыла не смыслю, у меня даже кактус сдох...
— Нааааденька, — жалостливо затянула соседка, — ну не расстраивайся ты так. А пусть мой Виталик посмотрит! — вдруг загорелась Зоя Васильевна. — Точно! Он у нас садовод от Бога, как ко мне на дачу приезжает, так все сразу колоситься начинает и цвести.
— Зоя Васильевна, неудобно как-то, — занервничала Надя от старушкиного энтузиазма.
— Глупости говоришь! Чего неудобно-то? — всплеснула руками пенсионерка. — Соседи на то и нужны, чтобы помогать друг другу. Я ему позвоню, он вечерком к тебе заглянет.
— Но... — попыталась возразить Надежда.
— И не перечь бабушке, — погрозила пальцем соседка. — Я старше тебя, лучше знаю!
3.
Около семи вечера в дверь позвонили. Две короткие трели, одна длинная. написано для fotobab.ru Открыв гостю, Надежда увидела на пороге темноволосого крепкого загорелого мужчину чуть выше нее ростом. Определено они ровесники, ну, может он старше на пару лет, не более. Было в нем что-то, то ли от археолога, то ли ученого натуралиста — что конкретно, Надежда сказать не могла, но почему-то сразу вспомнился Индиана Джонс и подобные ему голливудские истории о приключениях в джунглях. Классическая стрижка, ухоженная бородка, пронзительный, испытующий взгляд коньячного цвета глаз, явно привыкших чуть щуриться на ярком солнце.
— Виталий, — представился гость. — Рад знакомству. Могу я войти?
— На... Надя, — отчего-то смутилась она, пропуская его в квартиру.
Уверенно пройдя в прихожую, Виталий разулся, повесил на вешалку легкую замшевую куртку и деловито обернулся к ней:
— И где же Ваш фикус?
— На кухне, — ответила Надя, отчего-то ощущая странное смятение. Виталий явился к ней, точно врач по вызову; предложить ему тапочки язык не повернулся.
Он внимательно осмотрел растение — оценил состояние листьев, проверил почву, растерев несколько комочков грунта между пальцами. Точно пациента обследовал. Она стояла, прислонившись к дверному косяку, обхватив себя одной рукой за талию, а второй зачем-то придерживая на груди ворот домашней кофточки, и неотрывно наблюдала за ним. Какие же у него все-таки красивые руки — аристократично точеные и в тоже время сильные; под загорелой кожей рельефно проступал рисунок вен, оплетавших упругие мышцы.
— У Вас есть чем пол застелить? — спросил он.
— Что? — моргнула она, внезапно выдернутая из потока мыслей.
— Нужна большая клеенка, или газеты, чтобы застелить пол, — пояснил Виталий. — Думаю, что Вашему фикусу необходимо грунт поменять. Вы тут пока все лишнее уберите, а я к машине спущусь, принесу необходимое.
— Да, хорошо, — кивнула она, чувствуя, как нагреваются уши. Блин, как школьница, ей-богу!
К тому моменту, когда он вернулся, груженый пакетами и инвентарем, Надежда. ..
успела отыскать в кладовке дежурную «ремонтную» клеенку и расстелила ее на полу в кухне.
— То, что надо, — одобрил Виталий и протянул ей пару хлопчатобумажных хозяйственных перчаток: — Вот, надевайте, будете помогать.
Он принес пакеты с грунтом, песком, керамзитовым дренажом, какие-то ампулы с неизвестными ей препаратами, пульвелизатор и целый набор лопаток и совочков. Она тайком полюбовалась, как он закатывал рукава рубашки, обнажая руки до локтя. Вместе они взялись за работу.
Надя придерживала растение, пока Виталий извлекал его из кадки. Он аккуратно освободил корни от грунта, какую-то часть подрезал, потом развел водой препарат из ампулы, обильно сбрызнул им из пульвелизатора корневую систему и стенки кадки. Она наблюдала, как он выкладывает на дно слой дренажа, смешивает грунт с песком. Вместе они вернули фикус обратно в кадку, обложили корни новой хорошей почвой. Она с энтузиазмом помогала уплотнять грунт вокруг ствола, и ей казалось, что так и должно быть — что не было двух браков, вереницы ненужных знакомств, а были только он, она, и этот фикус. В какой-то момент его пальцы на автомате легли поверх ее рук, вдавив в упругую торфяную подушку:
— Ох, прости, — спохватился он.
— Нет, ничего, — вспыхнула Надежда, чувствуя, как сквозь плотный хлопок перчаток, в тело ворвалось нечто, прокатилось волной, будто кипятком ошпарив вены. И то, что произошло после, казалось столь же естественным и закономерным, что не случись оно — и мир бы опрокинулся, канув в небытие.
Виталий потянулся к ней, она подалась навстречу, с трепетом в сердце принимая его поцелуй, — уверенный, опаляющий и так сладко пьянящий, что стены кухни поплыли перед глазами. Не прерываясь, он стянул перчатки и начал гладить ее по лицу, шее, забирался пальцами в толщу волос на затылке. Отдаваясь его ласкам, она буквально ощущала, как через его прикосновения, словно напитывается обновляющей, животворной энергией. «А он и вправду — «жизненный», — мелькнула мысль, серебристой рыбкой блеснув в потоке охватившего ее чувственного удовольствия. Никогда так хорошо не было — чтобы так естественно и спокойно. Он крепко обнял ее, притянул к себе; она обвила руками его шею, стараясь не задеть испачканными в торфе перчатками. Почему-то снимать их не хотелось, ей нравился этот маленький ограничитель. Он может ее касаться, она — нет; от этой мысли ее будоражило еще больше.
Продолжая ласкать языком ее рот, он расстегнул пуговки ее кофточки и, распахнув полы, забрался под мягкий трикотаж, оглаживая горячие бока и спину. Надя по-кошачьи прогнулась под его руками, прижимаясь обнаженным животом к мужской рубашке. Как же хорошо!..
Наконец оторвавшись от ее губ, он покрыл поцелуями ее лицо, опустился по шее до ключиц, соскользнул на стиснутые в чашах бюстгальтера груди. Не прекращая основного занятия, Виталий стащил с нее кофточку. Горячий язык влажно углубился в раскол между вздымающихся грудей, руки нырнули ей за спину и, расцепив крючочки застежки, освободили от белья. Да, так гораздо лучше, так хорошо!... Она откинулась назад, упершись руками в клеенку, и выгнулась, красноречиво выставляя перед ним налитые женской спелостью груди с уже вспухшими от желания сосками. Он принял ее приглашение, и уже в следующий миг Надежду захлестнула нега — ее целовали, мяли, гладили. Нутро буквально изнывало и уже давно сочилось желанием, а он все продолжал играть губами и языком с ее сосками, периодически, то сжимая их, то покручивая пальцами.
Страсть заполнила ее изнутри точно чашу, и едва желание плеснулось через край, Надежда, сбросив перчатки, потянула мужчину на себя, увлекая любовника на усыпанную торфом клеенку. Они снова целовались и теперь уже ее руки расстегивали его рубашку, забирались под ткань, льнули к горячему сильному телу. Виталий лежал на ней, расположившись между ее бедер и опираясь на локти. Обхватив его ногами, Надежда не без удовольствия ощущала требовательный пульс его страсти. Какое же это счастье — чувствовать, что ты желанна. Для женщины это необходимо жизненно, как солнечный свет, как глоток свежего воздуха. Без этого ей жизни нет.
Приподнявшись, он избавил ее от домашних штанов и трусиков, она расстегнула и стащила до колен его брюки. Его налитой член, подрагивая от нетерпения, тотчас нацелился на ее влажную норку. Она снова легла, широко разводя колени в немом приглашении. Головка коснулась входа, он надавил и погрузился в нее до упора, заполнив своей затвердевшей разгоряченной плотью ее изголодавшееся по мужчине нутро.
— Надя... Наденька... Девочка моя... — страстно ворковал его охрипший голос у самого уха.
Она его не слышала. Перед замутненным взором, в такт мужским фрикциям, раскачивались на белом фоне зеленые листья фикуса. В затопившем разум удовольствии растворились клуша Танька и Лизкины бриллианты. Очистившись его огнем, Надежда возвращалась к жизни. Ее тело, с каждым ударом освобождаясь от вязкой ядовитой горечи, становилось все легче и легче, до тех пор, пока окрыленная экстазом душа не взметнулась кричащей от восторга синей птицей к потолку.
184