— Мне так хочется, чтоб у меня была дочка, хоть самая маленькая!..
— Чего же проще! — ответила колдунья. — Вот тебе ячменное зерно. Это зерно не простое, не из тех, что зреют у вас на полях и родятся птице на корм. Возьми-ка его да посади в цветочный горшок. Увидишь, что будет.
— Спасибо тебе! — сказала женщина и дала колдунье двенадцать медяков.
Потом она пошла домой и посадила ячменное зернышко в цветочный горшок.
Только она его полила, зернышко сразу же проросло. Из земли показались два листочка и нежный стебель. А на стебле появился большой чудесный цветок, вроде тюльпана. Но лепестки цветка были плотно сжаты: он еще не распустился.
— Какой прелестный цветок! — сказала женщина и поцеловала красивые пестрые лепестки.
В ту же минуту в сердцевине цветка что-то щелкнуло, и он раскрылся. Это был в самом деле большой тюльпан, но в чашечке его сидела живая голенькая девочка. На вид, если посмотреть через увеличительное стекло, ей было лет 18. Но все у нее было маленькое-маленькое. Маленькие хорошенькие грудки, маленький круглый животик, маленькие стройные ножки, маленькая выпуклая попочка. Волосы у нее были длинными, золотистыми, цвета опавших листьев. И такими же волосиками была покрыта ее маленькая, едва заметная писечка. Ростом она была около дюйма. Поэтому ее так и прозвали — Дюймовочка.
Колыбельку для Дюймовочки сделали из блестящей лакированной скорлупки грецкого ореха. Вместо перинки туда положили несколько фиалок, а вместо одеяльца — лепесток розы. В эту колыбельку девочку укладывали на ночь, а днем она играла на столе.
Женщина сшила Дюймовочке коротенькое голубое платьице, которое, правда, ей пришлось носить на голое тело. Даже трусики сшить не получилось: ведь девочка была такой маленькой. Посередине стола женщина поставила глубокую тарелку с водой, а по краю тарелки разложила цветы. Длинные стебельки их купались в воде, и цветы долго оставались свежими и душистыми.
Для маленькой Дюймовочки тарелка с водой была целым озером, и она плавала по этому озеру на лепестке тюльпана, как на лодочке. Вместо весел у нее были два белых конских волоса. Дюймовочка целые дни каталась на своей чудесной лодочке, переплывала с одной стороны тарелки на другую и распевала песни. Такого нежного голоска, как у нее, никто никогда не слышал.
Однажды ночью, когда Дюймовочка спала в своей колыбельке, через открытое окно в комнату пробралась большущая старая жаба, мокрая и безобразная. С подоконника она прыгнула на стол и заглянула в скорлупку, где спала под лепестком розы Дюймовочка.
— Как хороша! — сказала старая жаба. — Славная невеста будет моему сыну!
Она схватила ореховую скорлупку с девочкой и выпрыгнула через окно в сад.
Возле сада протекала речка, а под самым ее берегом было топкое болотце. Здесь-то, в болотной тине, и жила старая жаба со своим сыном. Сын был тоже мокрый и безобразный — точь-в-точь мамаша! И отличался только тем, что промеж его задних лап торчал здоровенный пупырчатый член.
— Коакс, коакс, брекке-ке-кекс! — только и мог он сказать, когда увидел маленькую девочку в ореховой скорлупке.
Потом он осторожно подцепил и стянул с нее одежку. И так ему Дюймовочка понравилась, что он тут же сел на задницу и начал бешено мастурбировать на глазах у матери.
— Тише ты! Еще разбудишь, чего доброго, и она убежит от нас, — сказала старая жаба. — Ведь она легче перышка. Давай-ка отнесем ее на середину реки и посадим там на лист кувшинки — для такой крошки это целый остров. Оттуда уж ей ни за что не убежать. А я тем временем устрою для вас в тине уютное гнездышко. Где ты мог бы трахать ее, когда захочешь, а не лапоблудием заниматься!
В реке росло много кувшинок. Их широкие зеленые листья плавали по воде. Самый большой лист был дальше всех от берега! Жаба подплыла к этому листу и поставила на него ореховую скорлупку, в которой спала девочка.
Ах, как испугалась бедная Дюймовочка, проснувшись поутру! Да и как было не испугаться! Со всех сторон ее окружала вода, а берег чуть виднелся вдали. И ее любимого платьица на ней не было. Она была одна: голенькая и беззащитная. Дюймовочка закрыла глаза руками и горько заплакала.
А старая жаба сидела в тине и украшала свой дом камышом и желтыми кувшинками, — она хотела угодить молодой невестке. А еще приготовила целый ком болотной слизи для первой брачной ночи. Ведь мама-жаба не хотела, чтобы сынок порвал Дюймовочку своим здоровенным елдаком. Когда все было готово, она подплыла со своим гадким сынком к листу, на котором сидела Дюймовочка, чтобы взять ее кроватку и перенести к себе в дом.
Сладко улыбнувшись, старая жаба низко присела в воде перед девочкой и сказала:
— Вот мой сынок! Он будет твоим мужем! Вы славно заживете с ним у нас в тине. Он будет трахать тебя в твою золотистую пизденку, и ты народишь ему много прелстных склизких головастиков!
— Коакс, коакс, брекке-ке-кекс! — только и мог сказать сынок и снова начал дрочить.
Жабы взяли скорлупку и уплыли с ней. А Дюймовочка все стояла одна посреди реки на большом зеленом листе кувшинки и горько-горько плакала — ей вовсе не хотелось жить у гадкой жабы и выходить замуж за ее противного сына. Ведь он не вызывал у нее ничего, кроме отвращения. А его толстый отросток между ног пугал ее. Хоть она уже баловалась со своей киской раньше, засовывая туда цветочные пестики, но жабья штуковина была в несколько раз толще тычинок.
Маленькие рыбки, которые плавали под водой, услыхали, что сказала старуха жаба. Жениха с матушкой они видели и раньше. Теперь они высунули из воды головы, чтобы поглядеть на невесту.
Взглянув на Дюймовочку своими круглыми глазками, они ушли на самое дно и стали думать, что же теперь делать. Им было ужасно жалко, что такой миленькой маленькой девочке придется жить вместе с этими отвратительными жабами где-нибудь под корягой в густой жирной тине. Не бывать же этому! Рыбки со всей речки собрались у листа кувшинки, на котором сидела Дюймовочка, и перегрызли стебелек листа.
И вот лист кувшинки поплыл по течению. Течение было сильное, и лист плыл очень быстро. Теперь-то уж старая жаба никак не могла бы догнать Дюймовочку.
Дюймовочка плыла все дальше и дальше, а маленькие птички, которые сидели в кустах, смотрели на нее и пели:
— Какая миленькая маленькая девочка!
Легкий белый мотылек все кружился над Дюймовочкой и наконец опустился на лист — уж очень ему понравилась эта крошечная путешественница. И очень уж ему захотелось пощекотать своими усиками ее маленькие острые грудки. Но мотылек был вежливым и попросил у Дюймовочки разрешения сделать это.
Она разрешила не только это, но чтобы мотылек поласкал ее между ножек. А взамен, он должен был отвезти ее в безопасное место. Мотылек с радостью согласился, а сама Дюймовочка обрадовалась еще больше. Ведь она так любила играть пальчиками со своей киской и раньше делала это каждый день, лежа в своей постельке, когда матушка уснет. Мотыльку очень понравилась маленькая щелочка девочки, и он ласкал ее до тех пор, пока кончики его усиков совсем не намокли, а сама Дюймовочка не забилась от его стараний в самом настоящем оргазме.
Успокоившись, Дюймовочка сняла шелковую ниточку, которой были подвязаны ее волосы, один конец набросила на мотылька, другой привязала к листу, и листок поплыл еще быстрее. В это время мимо пролетал майский жук. Он увидел Дюймовочку, схватил ее и унес на дерево. Зеленый лист кувшинки поплыл без нее дальше и скоро скрылся из виду, а с ним вместе и мотылек: ведь он был крепко привязан к листу шелковой ниткой.
Как испугалась бедная Дюймовочка, когда рогатый жук обхватил ее лапками и взвился с ней высоко в воздух! Да и белого мотылька ей было очень жалко. Что-то с ним теперь будет? Ведь он умрет с голоду, если ему не удастся освободиться. Увы, но так и случилось. Позже его трупик нашли те самые рыбки, которые раньше пожалели Дюймовочку. И долго еще благодарили девочку за вкусный ужин.
А майскому жуку и горя мало. Он уселся на ветке большого дерева, усадил рядом Дюймовочку и сказал ей, что она ему очень нравится, хоть и совсем не похожа на майских жуков. Члена у жука не было. Зато был длинный и ловкий язычок. Он приказал девочке раздвинуть ножки и тут же принялся жадно лизать ее мокрую щелочку.
Потом к ним пришли в гости другие майские жуки, которые жили на том же дереве. Они с любопытством сначала разглядывали Дюймовочку, а потом по-очереди тоже начали ее вылизывать. Бедная девочка билась в конвульсиях от непрекращающегося невероятного наслаждения, которое дарили ей жуки. Она давно сбилась со счета, сколько раз она кончила за сегодня. Но ей, к собственному стыду, хотелось еще и еще. Жучиные дочки в недоумении разводили крылышками.
— У нее только две ножки! — говорили одни.
— У нее даже нет щупалец! — говорили другие.
— Зато у нее есть эта странная щелочка между ног, — возражали третьи
— Какая она слабенькая, тоненькая! Того и гляди, переломится пополам, — спорили другие.
В конце концов жуки устали лизать и решили:
— Очень на человека похожа, и к тому же некрасивая
Даже майскому жуку, который принес Дюймовочку, показалось теперь, что она совсем нехороша, и он решил с ней распрощаться — пусть идет куда знает. Он слетел с Дюймовочкой вниз и посадил ее на ромашку.
Дюймовочка сидела на цветке и плакала: ей было грустно, что она такая некрасивая. Даже майские жуки прогнали ее! А ведь ей с ними было так хорошо!
А на самом деле она была премиленькая. Пожалуй, лучше ее и на свете-то никого не было.
Все лето прожила Дюймовочка одна-одинешенька в большом лесу. Она сплела себе из травы колыбельку и подвесила ее под большим листом лопуха, чтобы укрываться от дождя и от солнышка. Она ела сладкий цветочный мед и пила росу, которую каждое утро находила на листьях. Тонкие тычинки дарили ей радость по ночам, и каждый раз она выбирала себе тычиночку все толще и толще. А однажды она придумала вставить тычинку себе в попку. И так ей это понравилось, что с тех пор она стала брать на ночь сразу две тычинки и вставляла их в две дырочки одновременно.
Так прошло лето, прошла и осень. Близилась долгая холодная зима. Птицы улетели, цветы завяли, и толстых упругих тычинок было уже не найти. Большой лист лопуха, под которым жила Дюймовочка, пожелтел, засох и свернулся в трубку.
Холод пробирал Дюймовочку насквозь. Платьице украла жаба, а девочка была такая маленькая, нежная — как тут не мерзнуть! Пошел снег, и каждая снежинка была для Дюймовочки то же, что для нас целая лопата снега. Мы-то ведь большие, а она была ростом всего-навсего с дюйм. Она завернулась было в сухой лист, но он совсем не грел, и бедняжка сама дрожала, как осенний листок на ветру.
Тогда Дюймовочка решила уйти из лесу и поискать себе приют на зиму.
За лесом, в котором она жила, было большое поле. Хлеб с поля уже давно убрали, и только короткие сухие стебельки торчали из мерзлой земли.
В поле было еще холоднее, чем в лесу, и Дюймовочка совсем замерзла, пока пробиралась между высохшими жесткими стеблями.
Наконец она добрела до норки полевой мыши. Вход в норку был заботливо прикрыт травинками и былинками.
Полевая мышь жила в тепле и довольстве: кухня и кладовая у нее были битком набиты хлебными зернами. Дюймовочка, как нищенка, остановилась у порога и попросила подать ей хоть кусочек ячменного зерна — вот уже два дня во рту у нее не было ни крошки.
— Ах ты, бедняжка! — сказала полевая мышь (она была, в сущности, добрая старуха). Ну иди сюда, погрейся да поешь со мною!
И Дюймовочка спустилась в норку, обогрелась и поела.
— Ты мне нравишься, — сказала ей мыть, поглядев на нее блестящими, как бисер, черными глазками. — Оставайся-ка у меня на зиму. Я буду кормить тебя, а ты прибирай хорошенько мой дом да соси мне клитор перед сном, покуда не кончу — я до этого дела большая охотница.
И Дюймовочка осталась.
Она делала все, что приказывала ей старая мышь, и жилось ей совсем неплохо в теплой укромной норке. Каждый вечер она послушно ласкала клитор хозяйки, хотя он был для нее таким большим, что едва влезал в ее маленький ротик. Но Дюймовочка очень старалась, за что иногда получала от хозяйки награду. Девочка становилась рачком, а старая мышь трахала ее кончиком своего хвоста то в одну, то в другую узкую дырочку.
— Скоро у нас будут гости, — сказала ей однажды полевая мышь. — Раз в неделю меня приходит навестить мой сосед. Он очень богат и живет куда лучше меня. У него большой дом под землей, а шубу он носит такую, какой ты, верно, и не видывала, — великолепную черную шубу! Выходи, девочка, за него замуж! С ним не пропадешь! Одна беда: он слеп и не разглядит, какая ты хорошенькая. Но зато член у него потоньше, чем моя пуговка. Я к тому, что больше всего на свете этот старый развратник любит, когда ему отсасывают. Я раньше сама это делала частенько за пару зерен, пока случайно не укусила его. Зубки-то у меня видишь какие острые! Так что ты уж постарайся угодить ему.
Но Дюймовочке вовсе не хотелось выходить замуж за богатого соседа и отсасывать тому по несколько раз в день. Ведь это был крот — угрюмый подземный житель. Да к тому же старый.
Вскоре сосед и в самом деле пришел к ним в гости.
Правда, шубу он носил очень нарядную — из темного бархата. К тому же, по словам полевой мыши, он был ученый и очень богатый, а дом его был чуть ли не в двадцать раз больше, чем у мыши. Но он терпеть не мог солнца и ругал все цветы. Да и немудрено! Ведь он никогда в жизни не видел ни одного цветка.
Хозяйка-мышь сразу заставила Дюймовочку пососать у дорогого гостя, и девочка волей-неволей сделала это, да так хорошо, что крот пришел в восхищение. Но он не сказал ни слова — он был такой важный, степенный, неразговорчивый...
Побывав в гостях у соседки, крот прорыл под землей длинный коридор от своего дома до самой норки полевой мыши и пригласил старушку вместе с приемной дочкой прогуляться по этой подземной галерее.
Он взял в рот гнилушку — в темноте гнилушка светит не хуже свечки — и пошел вперед, освещая дорогу.
На полпути крот остановился и сказал:
— Здесь лежит какая-то птица. Но нам ее нечего бояться — она мертвая. Да вот можете сами поглядеть.
И крот стал тыкаться своим широким носом в потолок, пока не прорыл в нем дыру. Дневной свет проник в подземный ход, и Дюймовочка увидела мертвую ласточку.
Должно быть, бедная птичка погибла от холода. Ее крылья были крепко прижаты к телу, ножки и голова спрятаны в перышки.
Дюймовочке стало очень жалко ее. Она так любила этих веселых легкокрылых птичек — ведь они целое лето пели ей чудесные песни и учили ее петь. Но крот толкнул ласточку своими короткими лапами и проворчал:
— Что, небось, притихла? Не свистишь больше? Вот то-то и есть!... Да, не хотел бы я быть этакой пичужкой. У них же даже членов нет! Только и умеют топтать друг дружку, да щебетать. Никакого удовольствия!.
— Да, да, — сказала полевая мышь. — Какой прок от этого топтания и щебета?
Дюймовочка молчала. Но когда крот и мышь повернулись к птице спиной, она нагнулась к ласточке, раздвинула перышки и поцеловала ее прямо в закрытые глаза.
«Может быть, это та самая ласточка, которая так чудесно пела летом, и возбуждала меня своим пением — подумала девочка. — Сколько волшебных оргазмов принесла ты мне, милая ласточка!»
А крот тем временем снова заделал дыру в потолке. Потом, подобрав гнилушку, он проводил домой старуху мышь и Дюймовочку, трахнув обеих напоследок из вежливости. Кончил он в Дюймовочку, затопив ее маленькую дырочку до самых краев. А когда он ушел, мышь сама подмыла девочку своим язычком.
— Хоть он и старый слепой урод, но сперму его я обожаю!, — пояснила хозяйка.
Ночью Дюймовочке не спалось. Она встала с постели, сплела из сухих былинок большой ковер и, пробравшись в подземную галерею, прикрыла им мертвую птичку. Потом она отыскала в кладовой у полевой мыши теплого пуху, сухого мха и устроила для ласточки что-то вроде гнездышка, чтобы ей не так жестко и холодно было лежать на мерзлой земле.
— Прощай, милая ласточка, — сказала Дюймовочка. — Прощай! Спасибо тебе за то, что ты пела мне свои чудесные песни летом, когда деревья были еще зеленые, а солнышко так славно грело.
И она прижалась головой к шелковистым перышкам на груди у птички.
И вдруг она услышала, что в груди у ласточки что-то мерно застучало: «Стук! Стук!» — сначала тихо, а потом громче и громче. Это забилось сердце ласточки. Ласточка была не мертвая — она только окоченела от холода, а теперь согрелась и ожила.
На зиму стаи ласточек всегда улетают в теплые края. Осень еще не успела сорвать с деревьев зеленый наряд, а крылатые путницы уже собираются в дальнюю дорогу. Если же какая-нибудь из них отстанет или — запоздает, колючий ветер мигом оледенит ее легкое тело. Она окоченеет, упадет на землю замертво, и ее занесет холодным снегом.
Так случилось и с этой ласточкой, которую отогрела Дюймовочка.
Когда девочка поняла, что птица жива, она и обрадовалась и испугалась. Еще бы не испугаться! Ведь рядом с ней ласточка казалась такой огромной птицей.
Но все-таки Дюймовочка собралась с духом, потеплее укрыла ласточку своим плетеным ковром, а потом сбегала домой, принесла листочек мяты, которым сама укрывалась вместо одеяла, и укутала им голову птицы.
На следующую ночь Дюймовочка, после того, как отлизала мыши, опять потихоньку пробралась к ласточке. Птица уже совсем ожила, но была еще очень слаба и еле-еле открыла глаза, чтобы посмотреть на девочку.
Дюймовочка стояла перед нею с куском гнилушки в руках — другого фонаря у нее не было.
— Спасибо тебе, милая крошка! — сказала больная ласточка. — Я так хорошо согрелась! Скоро я совсем поправлюсь и опять вылечу на солнышко.
— Ах, — сказала Дюймовочка, — теперь так холодно, идет снег! Останься лучше в своей теплой постельке, а я буду ухаживать за тобой.
И она принесла ласточке ячменных зернышек и воды в цветочном лепестке. Ласточка попила, поела, а потом рассказала девочке, как она поранила себе крыло о терновый куст и не могла улететь вместе с другими ласточками в теплые края. Пришла зима, стало очень холодно, и она упала на землю... Больше уже ласточка ничего не помнила. Она даже не знала, как попала сюда, в это подземелье.
Всю зиму прожила ласточка в подземной галерее, а Дюймовочка ухаживала за ней, кормила и поила ее. Ни кроту, ни полевой мыши она не сказала об этом ни слова — ведь оба они совсем не любили птиц.
Когда настала весна, и пригрело солнышко, Дюймовочка открыла то окошко, которое проделал в потолке крот, и теплый солнечный луч проскользнул под землю.
Ласточка простилась с девочкой, расправила крылышки, но прежде, чем вылететь, спросила, не хочет ли Дюймовочка выбраться вместе с ней на волю. Пусть сядет к ней на спину, и они полетят в зеленый лес.
Но Дюймовочке было жалко бросить старую полевую мышь — она знала, что старушке будет очень плохо без нее. Кто, кроме нее, полижет ее старую пизденку?
— Нет, мне нельзя! — сказала она, вздыхая.
— Ну что ж, прощай! Прощай, милая девочка! — прощебетала ласточка.
Дюймовочка долго глядела ей вслед, и слезы капали у нее из глаз — ей тоже хотелось на простор да и грустно было расставаться с ласточкой.
— Тви-вить, тви-вить! — крикнула в последний раз ласточка и скрылась в зеленом лесу.
А Дюймовочка осталась в мышиной норе.
С каждым днем ей жилось все хуже, все скучнее. Старая мышь не позволяла ей уходить далеко от дома. Она становилась все более жадной до ласк девочки. Почти половину дня Дюйсовочка проводила теперь, зарывшись лицом проеж задних лап мыши. Она хотела сбежать, но поле вокруг норки заросло высокими толстыми колосьями и казалось Дюймовочке дремучим лесом.
И вот однажды старуха мышь сказала Дюймовочке:
— Наш сосед, старый крот, приходил свататься к тебе. Теперь тебе нужно готовить приданое. Ты выходишь замуж за важную особу, и надо, чтоб у тебя всего было вдоволь.
И Дюймовочке пришлось по целым дням прясть пряжу.
Старуха мышь наняла четырех пауков. Они днем и ночью сидели по углам мышиной норки и втихомолку делали свое дело — ткали разные ткани и плели кружева из самой тонкой паутины.
А слепой крот приходил каждый вечер в гости и болтал о том, что скоро лету будет конец, солнце перестанет палить землю и она снова сделается мягкой и рыхлой. Но это был только повод. Ведь когда он говорил — Дюймовочка должна была сидеть у него в ногах и непрерывно сосать его сморщенный член. И даже когда он кончал, а она все проглатывала, он не разрешал ей сделать передышку:
— Соси снова, пока не поднимется!, — говорил он.
— Соси, дочка, соси, — вторила ему мышь.
И Дюймовочка сосала и сосала. Губы ее немели, а скулы сводило. Она надеялась, что он хоть иногда будет трахать его, как тогда, при первой встрече. Но крот любил только минет. Он говорил, что если она сумеет сделать так, чтобы он кончил 5 раз за вечер, вот тогда-то они и сыграют свадьбу. Но Дюймовочка все грустила и плакала: она совсем не хотела выходить замуж, да еще за толстого слепого крота.
Каждое утро, на восходе солнца, и каждый вечер, на закате, Дюймовочка выходила за порог мышиной норки. Иногда веселый ветерок раздвигал верхушки колосьев, и девочке удавалось увидеть кусочек голубого неба.
«Как светло, как хорошо тут на воле!» — думала Дюймовочка и все вспоминала о ласточке. Ей очень хотелось бы повидаться с птичкой, но ласточка не показывалась над полем. Должно быть, она вилась и носилась далеко-далеко там, в зеленом лесу над голубой рекой...
И вот наступила осень. Приданое для Дюймовочки было готово. И она таки сумела заставить крота кончить пять раз.
— Через четыре недели твоя свадьба! — сказала Дюймовочке полевая мышь.
Но Дюймовочка заплакала и ответила, что не хочет выходить замуж за скучного крота.
Старуха мышь рассердилась.
— Пустяки! — сказала она. — Не упрямься, а не то попробуешь моих зубов. Чем тебе крот не муж? Одна шуба чего стоит! У самого короля нет такой шубы! Да и член у него стоит — будь здоров!. Благодари судьбу за такого мужа!
— Но он будет заставлять меня только сосать ему!, — в отчаянии заломила руки Дюймовочка.
— Привыкнешь! А для удовольствия — вот тебе самотык. Сама вырезала и отшлифовала!
Наконец настал день свадьбы, и крот пришел за своей невестой. Значит, ей все-таки придется идти с ним в его темную нору, жить там, глубоко-глубоко под землей, и никогда не видеть ни белого света, ни ясного солнышка — ведь крот их терпеть не может?! А бедной Дюймовочке было так тяжело распроститься навсегда с высоким небом и красным солнышком! У полевой мыши она могла хоть издали, с порога норки, любоваться ими.
И вот она вышла взглянуть на белый свет в последний раз. Хлеб был уже убран с поля, и опять из земли торчали одни голые, засохшие стебли. Девочка отошла подальше от мышиной норки и протянула к солнцу руки:
— Прощай, солнышко, прощай! Потом она увидела маленький красный цветочек, обняла его и сказала:
— Милый цветочек, сколько радости принесли мне твои толстые пестики! Если увидишь ласточку, передай ей поклон от Дюймовочки.
— Тви-вить, тви-вить! — вдруг раздалось у нее над головой.
Дюймовочка подняла голову и увидела ласточку, которая пролетала над полем. Ласточка тоже увидела девочку и очень обрадовалась. Она опустилась на землю, и Дюймовочка, плача, рассказала своей подруге, как ей не хочется выходить замуж за старого угрюмого крота и жить с ним глубоко под землей, куда никогда не заглядывает солнце.
— Уже наступает холодная зима, — сказала ласточка, — и я улетаю далеко-далеко, в дальние страны. Хочешь лететь со мной? Садись ко мне на спину, только привяжи себя покрепче поясом, и мы улетим с тобой от гадкого крота, улетим далеко, за синие моря, в теплые края, где солнышко светит ярче, где стоит вечное лето и всегда цветут цветы. Полетим со мной, милая крошка! Ты ведь спасла мне жизнь, когда я замерзала в темной холодной яме.
— Да, да, я полечу с тобой! — сказала Дюймовочка. Она села ласточке на спину и крепко привязала себя поясом к самому большому и крепкому перу.
Ласточка стрелой взвилась к небу и полетела над темными лесами, над синими морями и высокими горами, покрытыми снегом. Тут было очень холодно, и Дюймовочка вся зарылась в теплые перья ласточки и высунула только голову, чтобы любоваться прекрасными местами, над которыми они пролетали.
Вот наконец и теплые края! Солнце сияло тут гораздо ярче, чем у нас, небо было выше, а вдоль изгородей вился кудрявый зеленый виноград. В рощах поспевали апельсины и лимоны, а по дорожкам бегали веселые дети и ловили больших пестрых бабочек.
Но ласточка летела дальше и дальше. На берегу прозрачного голубого озера посреди раскидистых деревьев стоял старинный белый мраморный дворец. Виноградные лозы обвивали его высокие колонны, а наверху, под крышей, лепились птичьи гнезда. В одном из них и жила ласточка.
— Вот мой дом! — сказала она. — А ты выбери себе самый красивый цветок с самыми толстыми пестиками. Я посажу тебя в его чашечку, и ты отлично заживешь.
Дюймовочка обрадовалась и от радости захлопала в ладоши.
Внизу, в траве, лежали куски белого мрамора — это свалилась верхушка одной колонны и разбилась на три части. Между мраморными обломками росли крупные белые как снег цветы с толстенными пестиками. Дюймовочка даже засомневалась — влезет ли такой в ее попочку? «Но ничего, разработаю!», — подумала она и дала знак ласточке снижаться
Ласточка спустилась и посадила девочку на широкий лепесток. Но что за чудо? В чашечке цветка оказался маленький человечек, такой светлый и прозрачный, словно он был из хрусталя или утренней росы. За плечами у него дрожали легкие крылышки, на голове блестела маленькая золотая корона, а между ног красовался и гордо смотрел вверх толстенный и длинный член! Ростом он был не больше нашей Дюймовочки. Это был король эльфов.
Когда ласточка подлетела к цветку, эльф не на шутку перепугался. Ведь он был такой маленький, а ласточка такая большая!
Зато как же он обрадовался, когда ласточка улетела, оставив в цветке Дюймовочку! Никогда еще он не видал такой красивой девочки одного с ним роста. Да с такой фигуркой, да с такими сисечками! А золотистый пушок, обрамляющий ее ровную щелочку?! Он низко поклонился ей и спросил, как ее зовут.
— Дюймовочка! — ответила девочка.
— Милая Дюймовочка, — сказал эльф, — согласна ли ты быть моей женой, королевой цветов?
Дюймовочка поглядела на красивого эльфа. Ах, он был совсем не похож на глупого, грязного сынка старой жабы и на слепого крота в бархатной шубе! Да и член его был столь великолепен, что ей самой сразу захотелось припасть к нему своими губками. И она сразу согласилась.
Тогда из каждого цветка, перегоняя друг друга, вылетели эльфы. Они окружили Дюймовочку, восхищенно разглядывая и трогая ее везде. Сжимали ее грудки и ягодицы, теребили ее сосочки, запускали пальчики в ее быстро увлажнившуюся дырочку. Все, как один, были возбуждены. Только члены их были поменьше, чем у короля.
— Позволь моим подданным выразить тебе подлинное восхищение, Дюймовочка, — попросил король.
— Но что я должна делать?
— О! Они все сделают сами! Просто доверься им!, — ласково ответил он, а затем обратился к другим эльфам: — Но я должен первым войти в нее!
Он лег на листок на спину. И тотчас несколько пар рук подхватили обнаженное тело девочки. Ей раздвинули ножки и усадили прямо на торчащий вверх инструмент короля. Боже, какое это было наслаждение — почувствовать внутри толстый, горячий, живой член. Но девочка не успела опомниться, как ее наклонили вперед и немного приподняли попку. А в следующий миг она ощутила, как другой член, раздвигая плоть, входит в нее с черного хода. Потом третий ворвался в ее ротик. Ее ухватили за руки, заставив обхватить еще два стержня. Она инстинктивно тут же принялась их надрачивать. Но вокруг были еще эльфы, и им тоже хотелось восхититься Дюймовочкой. Поэтому следующие два часа она помнила плохо. Ее крутили, переворачивали, сношая во все дырочки в самых замысловатых позах. Едва один эльф изливался в нее, как освободившееся отверстие тут же занимал другой, и все начиналось снова. После 10 оргазма она перестала их считать. Стоило ей на миг почувствовать себя свободной, как из ее раздолбанных дырочек по ногам ручьями начинала вытекать сперма. Да она вся была в сперме с ног до головы. Даже ее длинные золотистые волосы полностью намокли и слиплись в сосульки. А потом эльфов все не иссякал. Ведь у короля было много подданных!
Когда все закончилось, у Дюймовочки не было сил даже пошевелиться. Король эльфов на руках отнес ее на свой цветок и положил отдыхать. Потом он позвал своих двух сестер и попросил их помыть девочку. Те очень обрадовались, и их проворные язычки начали порхать по телу Дюмовочки. Ни один сантиметрик, ни одна дырочка, ни одна складочка не была пропущена. Они вымыли ее всю дочиста, сами до отвала наевшись спермой. Им так понравилось это, что сестры короля сами не на шутку возбудились. Поэтому, едва закончив с делами, они прямо тут улеглись валетиком и принялись ласкать киски друг дружки. И так все ловко и слаженно у них получалось, что и кончили они одновременно.
— Ты истинная королева!, — торжественно заявил король, когда стихли страстные стоны его сестер, — До тебя никому не удавалось обслужить больше 300 эльфов сразу. А ты ублажила 423!
— Но ведь это значит, что я изменила тебе 423 раза?
— Вовсе нет! Ведь у эльфов все девочки общие. Но если обычную эльфийку могут трахать только эльфы, живущие на соседних цветках, то королеву — все без исключения! Тебя не пугает это любимая?!
— О нет, мой король! Ведь я поняла сегодня, что люблю трахаться больше всего в жизни!
— Как и мы все. Но что тебя тревожит тогда?
— Что мои дырочки быстро раздолбят, и я уже не смогу дарить другим удовольствие.
Сестры короля дружно засмеялись:
— Это ерунда, королева! Видишь те красные цветы на холме?
— Да.
— Они волшебные. Просто подмывайся росой с этих цветов каждый день, и твои дырочки всегда будут узкими и тугими.
— Но эти цветы так далеко. Как я доберусь до туда?
— Любимая жена, — радостно сказал король, — прими мой подарок — и тебя не будет это печалить!
Подарком была пара прозрачных легких крылышек. Совсем как у стрекозы. Их привязали Дюймовочке за плечами, и она тоже могла теперь летать с цветка на цветок. То-то была радость!
— Тебя больше не будут звать Дюймовочкой. У нас, эльфов, другие имена, — сказал Дюймовочке король. — Мы будем называть тебя Спермоглоточкой! Может ты и не помнишь, но сегодня ты сумела проглотить больше, чем у 80 эльфов! А такого до тебя тоже еще никому не удавалось! 2 рекорда сразу!
— Ой!, — засмеялась польщенная девочка, — И правда! Я так наелась, что, наверное, животик лопнет!
И все эльфы тоже засмеялись, и закружились над цветами в веселом хороводе, сами легкие и яркие, как лепестки цветов.
А ласточка сидела наверху в своем гнезде и распевала песни, как умела.
Всю теплую зиму эльфы трахали Спермоглоточку под ласточкины песни. А когда в холодные страны пришла весна, птичка стала собираться на родину.
— Прощай, прощай! — прощебетала она своей маленькой развратной подруге и полетела через моря, горы и леса домой, в Данию.
Там у нее было маленькое гнездышко, как раз над окном человека, который умел хорошо рассказывать сказки. Ласточка рассказала ему про Дюймовочку-Спермоглоточку, а от него и мы узнали эту историю.
208