Глава вторая.
Проживая в городке, — детдоме, о крепости в данном коридоре Хроноса, под исчислением цифр один, шесть, девять, девять, Светка ничего не знала. Её малая Родина в этом времени была совсем малой, с народонаселением одного шестиподъездного пятиэтажного дома обычного спального района. Насчитывала сорок семь изб, топившихся по белому, и девять — курных.
Слободским посадом без улиц крепость сходила с горы к реке, — баням и мосткам бабьих постирушек. Вокруг жилых клетей из толстенных бревен «толкались» амбары, конюшни, в поле стремились огороды. За крепостным частоколом с главными и единственными воротами в смотровой башне, находились пороховой склад, Стрелецкая, Приказная и Воеводская палаты.
При таком простеньком раскладе в эпоху неимения паспортов, поскольку люди друг друга знали в лицо, единственным путеводителем на местности был язык. Навигатором GPS, служила бабья словесная пересуда на площади «Новостей» — так Светка нарекла площадку утоптанного чернозёма у общественного колодца, как раз в размер бассейна в доме двенадцать по улице «Девятого января».
Словно радистка Кэт, но без рации и Штирлица, после полудня внедрившись в сарафанную агентурную сеть, буквально через полчаса, сестра стрелецкого десятника Петра, что, якобы, три месяца отсутствовала дома, уже практически всё знала о новом жителе города старце Владимире. Сколько адептов состоит у него в штате, сколько находятся в разряде гостей, толкается в прихожей. Что седого и грозного старца побаивается сам воевода и что недавно появившаяся на посаде кликуша Дуся положила не старца глаз. Словно коршун, с утра до вечера, сидит на его дворе — собаки не надо.
Поговаривали, будто бы, в огромной хоромине деда лежит недвижимая баба, — женщина, молодая красивая, но, после родов, заснувшая. И при ней новорожденная девочка, — белокурая, волосики кудрявенькие. Хмурый старец никого к ним не допускает, хотя, есть охочие молодухи, дать сиску не только дитю, но и старцу, который, по наблюдениям глазастых посадских баб, больше таковым кажется.
О том, что она побывала у Глаши, навела порядок и теперь в яме все гламурненько, а так же, о своем розыске последних известий среди населения крепости женского пола, Света доложила Змею, вернувшемуся из палат воеводы. Кратко, пунктиром — точка, тире, точка, усовершенствовав азбуку Морзе, добавив в неё и восклицание.
— Что ж пойдем, поглядим на старца, — ответил Полоз, расправляя на себе стрелецкий кафтан.
— И всё?! Больше ничего не скажешь?
— Ничего...
— Ну, ты и домострой! Я тут ношусь по жаре в двух платьях! Под рогатой кикой вошек грею! Язык на плече! Еще и Сапфир овса переел! Конюшню хоть к реке выноси! А он мне в благодарность: «Ну, пойдем! Ну, поглядим!».
— Ты чего, Свет?
— Чего, чего! Систему Станиславского репетирую! Вот, ты мне скажи — почему взял и отказался меня своей супружницей назвать?! Была б сейчас стрелецкой женкой! А то, бабы, девку-то сторонятся! Многого при мне не болтают! Пока расслышала, что нужно, уши как у ослика Иа выросли!
— Ты и есть девушка! Как же мне тебя женкой назвать? Время нельзя обманывать.
Светка набрала воздуха:
— А поче... Ты... А я... Всё!!! Пошли к старцу!
Полоз пожал плечами, нахлобучил на кудрявый чуб войлочный колпак и буркнул:
— Пошли...
На дворе, за крепкими дубовыми воротами больших хором таинственного деда, собралась добрая половина взрослого населения посада. Старики, старухи, мужики, бабы, молодежь. Одеты они были одинаково — в белые коленкоровые рубахи или платья. У женщин волосы были убраны под завернутые чалмой платки, в крупный красный горошек.
Света где-то читала, что так одевались Хлысты, собираясь на молитвенные собрания. Вспомнила она об этом без особого восторга. Сектой Свету было не удивить. Скорее это была обыденность её мира, мира века двадцатого со сдвинутой осью сознания.
Стрелецкого десятника с сестрой встретила «фэйс-контроль» — кликуша Дуся. Вспорхнув широкими черными одеяниями, она подлетела к Полозу и, заглядывая ему в глаза, будто желая клюнуть, каркнула:
— Пришел, соколик! Перечить старцу грех! Тридцать два дня до кончины мира осталось! Как луна на другой раз сменится, будет суд Божий!
— Пришел, матушка, — ответил Полоз. — Показывай, куда нам с сестрой далее идти. Не держи на пороге.
— В Сионскую горницу, куда ж ещё-то! Вон, крылечко!
Дуся снова впорхнула и уже встречала других гостей, увещевая: «Конец Мира неизбежен. Близится, близится! Ещё один день миновал...».
«Придавила бы! И как ты, Змеюшка, её терпишь?», — мысленно спросила Светка, пока тот раскланивался с адептами старца Владимира, стоявшими каждый на своих местах, согласно иерархии хлыстовства, словно бояре на Красном крыльце царского двора в Кремле.
Буквально каждому из мужского пола старше его возраста, Полоз уделил слово, женскому, от мала до велика — взгляд, что впрочем, не мешало ему, мысленно, беседовать и с названой сестрой.
«Слушай, Свет, ты злая, что в девках осталась? Или...».
«Или... Больно хотелось!», — телепортировала она, словно из пулемета, очередями, размышляя: «Можно ли Змею показать язык? Незаметно для остальных».
«Нельзя!» — отозвалось в голове.
«Жаль»
«Как думаешь, Свет, кто у нас старец?!
«Проходимец, Змеюшка! Опиум для народа, всегда был наипервейшей статьей доходности из четырехсот сравнительно честных способов отъема денег у населения».
«А если мыслить не по классики...».
«Думаешь, Слуга Хаоса?».
«Скорее нет, чем — да. Но, проверить ни мешало бы».
«Слава Богу, разродился! Тормозни-ка мизансцену! Я сбегаю, гляну. Хотя, против, душки Эскулапа Бездны этот не фокус не прокатит».
Светка задумалась. Под кикой что-то или кто-то заворошился, жутко хотелось запустить в волосы ноготки и поцарапать.
«Змей! Я исчезну...»
«Куда?»
«Приспичило. Овса переела!».
— И не совестно? — спросил Полоз, неожиданно для себя вслух, под многочисленные косые взгляды адептов старца.
Света стояла рядом, как и должно отроковице держала глаза долу. На ее юных щёчках пылал румянец, самой невинностью. Но это внешне, а мысли отбивали своему наречённому брату телеграмму:
«Вот теперь объясняй этому, душному козлу с бородой, — который обратился к тебе с приветом рассказать, что солнце встало, — кому и зачем ты, Змей, вдруг, неуместное брякнул. А мне пора!».
Скромная Оленька тихонько отошла от Змея-стрельца, в которого вцепился какой-то старик, требуя пояснений сказанного, и понеслась до отхожего места.
Убедившись, что к ней никто не приставлен, — голос кликуши Дуси, словно грамзапись финального акта оперы «Конец Света», раздается на другом конце двора, Света прошла лопухами к дому старца Владимира со стороны огорода. Подняла голову вверх.
— Ого!!!
Хоромы стояли в три яруса — подклеть, клеть и терем. Представшая взору, стена из толстых бревен была совершенно глу
хая, только голубятня над теремом имела небольшое овальное окно.
В двух рубахах не забраться. Впрочем, в одной тоже.
— Апчхи!!! И здесь проклятая полынь.
В голове пробежали белые искорки, и закрутился видеоролик о домашнем альпинизме. Мужик, гуляющий по потолку пауком. Набор канатов, карабинов, поясов, штырей, хитроумных узлов. Завершал картину ледоруб, мощный, с красной пожарной ручкой.
Видение совершенно не подходило Свете, поскольку пользоваться снаряжением альпиниста она, увы, не умела. Образ супермена, как вариант, был откинут. Женщина-кошка Полозу точно не понравится, Горынычем дуться будет.
«Змей! Чтоб тебя! Не положено, не положено! Теперь хоть лопухом прикрывайся!», — мысленно корила она Полоза, приглядываясь к выемкам меж бревнами, куда можно сунуть пальцы рук или ног. Светка была похожа на кошечку, что долго смотрит, смотрит, да как прыгнет. Её зрачки стали сужается в лезвия...
Белой пушистой хищницей в рогатой кике, в несколько прыжков с точечными зацепами коготков на отвесной стене, Света взобралась на голубятню, распугивая мирно воркующих птиц-вестников зеленым взором.
Приобретая облик девушки, с ниспадающими на голые ножки подолами одного и второго платьев, она мурлыкнула:
— Сожгут, как ведьму, если кликуша увидела! А если еще и Змей заметил! Пухом и рваными колготами, я точно не отделаюсь. Ну ладно, что сделано, то сделано. Пойдем, глянем, что старец в тереме прячет...
«Я знаю, у красотки есть сторож у крыльца.
Никто не загородит дорогу...».
Из голубятни Света попала в светлицу — три окна на разные стороны. Комната была даже не чисто прибрана, а тщательно выскоблена до четкости рисунка структуры дерева. В центре комнаты, четырьмя толстыми нитями на крестовине, с потолка, покачиваясь, свисала дубовая зыбка.
На цыпочках, Света подкралась к ней и заглянула. В колыбельки, чему-то улыбаясь, лежала маленькая девочка. Не мальчик, это было видно, она собрала голыми ножками лоскутное одеяльце. Маленькими пуговками, глазки смотрели на гостью, совсем не испугано.
— Тук, тук, — кто в теремочке живет? Ах, вот какая раскрасавица в нём живет-поживает, добро наживает! А я мышка-норушка, пустишь к себе жить?
Ребенок заболтал ножками.
— А где твоя мамка? Да ты, никак описилась! Мокренькая. Пойдешь ко мне?
Доверчиво лопоча на каком-то своем понятном только ей языке, девочка потянула к ней ручки...
— Пойдешь? Ну, айда!
Света взяла младенца, ладонью, подбирая с голенькой попки влагу и закутывая ее в лоскут одеяла. Девочка булькала губами и смотрела, то на неё, то вверх.
— Гули, гули, гули... Да, там гули! Слышишь, воркуют? Он такой важный, надулся, расхаживает. А она, рядом с ним, шейкой так и отливает...
«Ехали медведи
На велосипеде
А за ними кот
Задом наперед
А за ним комарики
На воздушном шарике...»
— Ма... — ответила девочка, указывая пальчиком на угол синего неба в окне.
— Нет. Будем надеяться, что твоя мама ещё не там. А, правда, где мама?
Покачивая, баюкая ребенка, Света почесала нос тыльной страной свободной ладони и огляделась.
В дальнем углу единственной глухой стены стояла кровать с балдахином, на ней лежала женщина. Странно лежала, будто кто бросил на постель пьяную бабу, в чём мать родила. Так, меж подушек, она и располагалась, в полной отключке, вверх воронкой.
— Господи! Это мама?!
— Ма... — снова отозвалась девочка, указывая в окно.
Светка поймала ручку ребенка губами, перецеловала все пальчики. Переместив младенца, переложив себе на левое плечо, она подошла к зыбке и, словно утюгом, прошла по ее дну ладонью правой руки.
— Вот теперь сухо и тепло. Полежи пока. А я посмотрю, что там за мама такая.
Освободив руки, Светлана отправилась к кровати. Мысли детдомовки разрывал гнев. Эх, если бы она могла не только созидать!..
Подойдя, Светка оценила, что лежавшая в непотребном состоянии женщина была красива. Шикарные каштановые волосы, густыми прядями свисали с кровати, стелились по полу, белая, не прыщавая попа возвышалась крепкими ягодицами над подушками, изгиб спины был похож на стан Афродиты.
Да, баба красива и от этого злость в Светке вскипела до высшего градуса. Не думая о последствиях, она схватил её за плечо, откинула лицом к себе. Та легко отлетела к спинке кровати, ударилась затылком, сползла на подушки.
— Нет. Слава богу, это не твоя мама!!!
На Свету мертвым взором, равнодушно и непричастно смотрела силиконовая кукла для развлечения похотливых, престарелых и сексуально-озабоченных, но, по сути, обычных тинэйджеров. Хорошо сделанная шатенка Синди, приглашая её посетить, эффектно раскинула ножки. Да она была хороша и натурально сделана.
— Господи, надо сесть! — проговорила Света вслух. — А ну, подвинься!
Падая на кровать, сдвигая кукле ноги в коленях, Светлана провела ладонью по горячему от размышлений лбу. Сняла кику, выпучила глаза, надула щёки, выдохнула.
Конечно, в последнее десятилетие двадцатого века — продвинутого, без комплексов, уже никого не удивишь встречей с блондинкой Барби, шатенкой Синди или брюнеткой Селин — дорогими игрушками для «настоящих» жеребцов, словно встречей с семейными трусами разной расцветки, в отделе для мужчин городского универмага. Но на дворе бегает кликуша Дуся, без устали твердит — до Конца Света осталось чуть больше месяца. В яме за колдовство сидит Глаша, а в дозоре на башнях крепости ходят стрельцы с фузеями. Однако, даже по самым смелым предположениям, силиконовая кукла не влезала ни в какие ворота конца семнадцатого столетия.
Чтобы окончательно убедится, — не бредит ли она снами старины Фрейда, Света брезгливо дотронулась до куклы.
Силикон был теплым, пах дорогими духами. Несомненно, силикон лишь походил на человеческую плоть. Кукла не могла быть контейнером для очередного перевоплощения Голесницкого, поскольку в своей одежде Слуга Хаоса предпочитал натурпродукт. Под животиком шатенки виднелся треугольник с аккуратным пучком каштановых волосиков. Кукла для взрослых мальчиков — сомнений быть не могло.
«Я сошла с ума,
Я сошла с ума,
Мне нужна она,
Мне нужна она...» —
Пропела Света, и добавила:
— Теперь точно сошла! Надо же! В светелке терема Петровской эпохи силиконовая милашка Синди! Историю нужно переписывать...
— Вообще-то, её зовут не Синди, — услышала она ответ.
Вскинув глаза, Светка увидела седовласого деда. Сжимая клюку мощными узловатыми пальцами, перед ней стоял хмурый и грозный старец Владимир. Она его никогда не видела, но надо было быть полной дурой, чтобы не догадаться кто перед ней.
Светлана среагировала мгновенно. Остановила время, но, вопреки ожиданиям, старец не замер фигурой из музея мадам Тюссо. Медленно наплывая, он приближался.
— Мамочки!!! — Светка сжалась в комок.
Вот и Тараканище! Всё!!! Конец Света грядет в образе седого старика с опережением графика...
345