Глава четвертая.
Снова приняв образ белой Волги, на сей раз ГАЗ 24, чтобы ребенку было просторнее и больше воздуха. На скорости сто километров в час, Сапфир летел по автостраде, мимо пункта ГАИ. Вторгаясь в город с противоположной от поселка «Заречный» стороны. За рулем сидел Змей, рядом — Волк, на заднем сидении, вольготно, расположилась добродетельная мать с сироткой на руках.
Август давил жаром душного марева. Боясь простудить девочку, по приказу Светки, стекла закрутили вверх до упора, кондиционер просто отсутствовал, как вид. Зато радиоприемник, УКВ-приставка, выпирал на панели приборов черными кнопочками L-L-M-U-U, позволяющими прослушивать европейский FM-диапазон. Салон автомобиля с ярко-красной обшивкой дверей, сидений из винила и гобеленовой ткани, говорил об его экспортном варианте.
Волк кропотливо крутил шкалу приемника, пока, вместо шипения и скрипа четко не раздалось на немецком языке:
«Сегодня, 13 августа 1981 года, в ГДР отмечают двадцатилетие Берлинской стены. В Восточном Берлине проходят торжества по поводу послевоенного разделения единого народа Германии. Генеральный секретарь ЦК СЕПГ Эрих Хонеккер принимает поздравления от друзей из стран Социалистического лагеря. А по другую сторону, в Западном Берлине скорбят по погибшему двадцатичетырехлетнему Гюнтеру Литфину, первой жертве Стены, за попытку нелегально попасть в Западный Берлин расстрелянному на одиннадцатый день ее возникновения 24 августа 1961 года...».
— Вовка! Тебе это надо, а! Да выключи это контра ФРГ! И так жара несусветная, ты ещё политикой атмосферу греешь! Нет более стены! Скоро двадцатилетие падения отмечать будут!
— Это когда же? — отозвался Змей...
— Когда я совсем старой стану!.. За двадцать!
— Да, совсем старуха! — ответил Полоз.
— С другого конца, Змей, — без выкрутасов, прямо к пляжу заехать в город не мог! — огрызнулась Светка. — Доверила Сапфира! Давай по централке и на мост!
— Обдумать надо! — проговорил Полоз, выворачивая на бывшую улицу «Караванную», уходящую под гору к реке.
— Чего тут думать? Положим Верку в кусты. Я её хорошо накормила, так что с обсыканием проблем не будет.
— Змей говорит о Законе Времени, Свет, — ответил Волк.
— И чего он гласит, ваш Закон, на этот раз?
— Закон гласит: я не могу встретиться с самим собой в коридоре времени, — ответил Полоз. — То есть мне нельзя сталкиваться с учителем Полозовым.
— Так и не встречайся! Посиди в машине.
— Слуга Хаоса очень опасен. Мы не можем оставить Веру даже на долю секунды, пока она не перейдет в руки меня же, но в роли историка из детдома.
Света задумалась. Все утро они спорили со Змеем, нужно ли вообще переносить Веру в далекое будущее, где её ждала неминуемая встреча с Голесницким. Аргументы Полоза оказались убедительными — там, в конце семнадцатого столетия, но здесь — в конце двадцатого, для Светы они стали не такими уж и незыблемыми. На собственных руках, она везла маленького ангелочка туда, где её ждала непростая судьба сироты.
На деле выходило, что и той, сумбурной, юности с попаданиями в отделение милиции, изнасилованием бандитом Тимохой у Веры может и не случится. Вообще, возможно, ничего не случится. Генрих Карлович попросту опередит учителя и всё! Прощай подруга!..
Сбавив скорость по городу до шестидесяти километров в час, Сапфир неумолимо мчался по наклонной, вдали показались купола Подгорного Собора, — за ним автомобильный мост и дачный поселок «Заречный».
Волк крутил шкалу УКВ и снова послышалась:
«В глубокой древности
На почве ревности
Дома крушили,
Людей душили.
И в современности
У нас, однако,
На почве ревности
Бывало всяко... —
Вы слушали пени композитора Александра Журбина на слова Юрия Энтина, из нового музыкального кинофильма режиссера Николая Александровича, по сценарию Александра Хмелика «Бедная Маша». А сейчас, программа «По заявкам радиослушателей» прощается с вами, до встречи в эфире».
— Сразу не мог поймать про советский мюзикл, политически неблагонадежный Волчара! — буркнула Света.
— Не психуй!..
— Я и не психую!
— Ещё как психуешь.
— Может, обсудим за кружкой кваса? — остановил их Полоз. — У моста, на пяточке разворота автобусов, бочки должны стоять.
— Тогда за кружкой пива, — согласился Волк.
— Кваса, мальчики, кваса! — утвердила Света. — Змей за рулем, а ты, Вовка, в данном году ещё и не родился.
— Я родился в начале девятнадцатого столетия, забыла?
— Эта версия устарела.
— Дискуссия окончена! — пролетая мимо пяточка разворота общественного транспорта на мост, прервал их пререкания Полоз. — Бочки есть, а, ни кваса, ни пива нет! Увы, не семьдесят пятый...
Волга миновала мост и свернула к дачному поселку. Немного не доезжая до «Заречного» на пологом берегу реки раскинулся городской пляж.
Несмотря на четверг, в ожидании закона генсека Юрия Андропова, о тунеядстве в рабочее время, там купалось довольно много трудящихся.
Девушки, мажорно, прогуливались парами, соблазняя мужчин ладными телами в цветастых раздельных купальниках. Женщины постарше, зорко контролируя обстановку, сидели под редкими грибками в цельных и однотонных, максимум в полоску, костюмах для купания. Парни играли в волейбол, красуясь хозяйством под нейлоном облагающих плавок, мужики бережно прятали, то, что ещё не истерлось в отдаче супружеских долгов, за хлопчатобумажной ширмой семейных трусов в цветочек. Детвора строила замки из мокрого песка, пекла куличики, брызгала водой из продырявленных бутылочек из-под шампуня, покоряла теплую речку на надувных матрасах и кругах.
Несмотря на то, что на календаре Илья Пророк, второе число августа, пляжный сезон был в полном разгаре, плюсовая температура последнего месяца лета била всё предыдущее рекорды. Чуть в стороне, стояли произведения советского достатка — два красных Жигуля, пять белых и синих Москвича, один желтый Запожец и четыре зеленых Урала с коляской.
Из переносного кассетного магнитофона «Весна», лежавшего у мальчишки на локтевом сгибе, громко веселя округу, пели ВИА «Верасы»:
«Малиновки заслышав голосок,
Припомню я забытые свиданья,
В три жердочки березовый мосток
Над тихою речушкой без названья.
Прошу тебя, в час розовый
Напой тихонько мне,
Как дорог край березовый
В малиновой заре...».
У кабинок для переодевания стояла длинная очередь. Из Волги в ряду автомашин советского автопрома, Светка вышла сразу в желтеньком однотонном бикини и шлепках.
Оглядевшись, прислонив поверх глаз ладонь от солнца, она произнесла:
— Ну и... Где тут уединенный плес? Место встречи Голесницкого с учителем?
— К нему придется идти пешком, — ответил Полоз, выходя из автомобиля. — Надо перейти овраг, миновать дачи и снова выйти на берег реки. Она здесь делает петлю. На колесах туда не добраться. Потому там никого и нет.
Змей тоже был раздет и девушки, гуляющие длинными обнаженными ножками по горячему песочку, стали обращать внимание на мощный торс молодого мужчины владельца белой Волги. Женщины под грибками были менее корыстны, они мечтательно улыбались выпуклости его обтягивающих бедра плавок.
— Рубашку хоть бы накинул, — сморщила носик Светка. — Сгоришь, земноводный. Я тебя сметаной мазать не стану! Бери пример с Вовки! И пляжно, и ничего к себе не привлекает.
Локтями, облокачиваясь на белый кузов, Волк стоял по другую сторону Волги в пляжных широких шортах и тенниске.
— Ты тоже вырядилась, Светка! Прямо кормящая мать! Как понесешь Веру в таком купальнике?
— А кто сказал, что ребенка понесу я?!
— А кто? — в один голос ответили Хранители.
— Вы, мальчики, понесете! Можно по очереди, коль, единолично, вам слабо...
— Мне нельзя. Закон Времени! — открестился Змей.
— Ничего. Мы подзаконный акт издадим, — проговорила Света, вынимая ребенка из автомобиля на солнышко в корзинке с розовыми оборочками и дугообразной ручкой, чтобы можно было повесить на сгиб локтя.
— В таком оформлении, я точно не понесу! — уперся Полоз. — Словно красно-голубая шапка с корзинкой и рядом Волк, вегетарианской ориентации!
— Это почему же, вегетарианской? Фигушки, я плотоядный! — возмутился Хранитель Белого Угла.
— Ой, прямо дети! Так, я вам на руки Верку и доверила — зверинец! Вовка, сделай й-яя! Тормозни-ка на секундочку другую эпоху коммунизма.
Волк выполнил повеление. Следующая по счету запись на кассете мальчишки — песня ВИА Верасы «Я у бабушки живу», остановилась, где-то между женским «ма-ма-ма» и мужским «па-па-па», словно магнитофон слегка ее зажевал. Это был всего лишь миг, но его хватило, чтобы от Волги осталось нечто вроде миража в солнечном мареве.
Над смеющимся ребенком, Света трясла пластмассовой погремушкой — морским коньком.
— Нравится да?! Уйти, моя прелесть! Подержи пока, — она пристроила Сапфира возле ребенка и надела корзинку на правую руку. — Ну, зоопарк, пошли навстречу судьбе...
— Коня-то, зачем взяла? — удивился Змей.
— Похоже, Светка что-то придумала. Я её с детства знаю, — ответил Волк. — Коль мордочка благостная, жди пакости.
— Надеюсь, пакость не для нас с тобой.
— Вперед, зверье моё! Овра
г ждет усилия наших ног!
Света сделала несколько шагов в шлепках, скинула и, сверкая розовыми под цвет корзинки пятками, отправилась навстречу со Слугой Хаоса босиком...
Лесной массив с безлюдным плёсом у реки, что подробно описан в следственном деле за № 116 от 30.08.1981 года архива МВД и найден майором Нагорным, до последнего кустика соответствовал прочитанному Светкой в матово-прозрачной пластиковой папке-уголке. Сомнений не оставалось, именно здесь произошла историческая встреча врача-педиатра Голесницкого с учителем истории Полозовым. Состоялось, словно стыковка космических кораблей Союз-Аполлон, или точнее еще состоится через четверть часа.
— Змей, под каким именно кустом, ты нашел Верку? — спросила Света, проверяя, чтобы вокруг не было ни битых бутылок, ни острых камней. Ничего такого, что могло нанести вред её подруге.
— А я помню? Они все одинаковые! — ответил Полоз. — Кусты и кусты!..
— Вот с такими очевидцами и придерживайся исторической достоверности! — буркнула Светка, откидывая в сторону использованный кем-то кондом. — Я смотрю, ты, Змеюшка, времени здесь даром не терял.
— Почему, это я?
— А кто? Твоя дача рядом. Более никого нет.
— Брось, Светка. Мало ли кто, здесь, вечером отдыхал, — вступился за Хранителя Желтого Угла Неба Волк. — Ты бы резину ещё на анализ ДНК сдала!
— И сдала бы! Да боюсь, такую цепочку генов обнаружат!
— Какую такую?! Обыкновенную, — пожал плечами Полоз.
— Это надо же! Кусты и кусты! У тебя, Змеюшка, что по биологии было?
— Пестики тычинки, я не проходил.
— Понятно, все в мире познаешь методом тыка. Да?
— Хватит вам! — отозвался Волк. — Брэк! По углам! Куст ищите!
— Может, этот? — Полоз указал на невысокий кустик прибрежной ракиты.
— А может, тот? — Света указала на точно такой же, чуть дальше — Тут тальника много.
— Да какая разница? Тот или этот! — отозвался Волк. — Через пять минут встреча!
— Ну, если разницы нет, — тот лучше. Там суше, — настояла на своем Света.
— Всё! Определяем Верку под тем кустом и исчезаем... — сказал Змей.
— А если Голесницкий придет, чуть раньше?
— Рискованно, знаю. Но, нельзя нам оставаться! При моей встрече со Слугой Хаоса, кроме Веры никого не было!
— Ты уверен, Змеюшка?! — Света хитро сощурилась.
— Ещё бы! Твой купальник — цыпленком, и шорты Волка на километр из кустов видно! Ничего не поделаешь, придется рискнуть. На минуту другую, оставить ребенка одного.
— Сейчас! Ага, бросили и убежали!.. Ты вон, свой хвостик, на минуту другую, окунул в удовольствие и то в бронежилет обрядил!
— Сказано же — не моё! Говори лучше, что придумала...
— А вот и придумала. Волк, прими-ка образ своего четвероного собрата.
— Таким фокусом Слугу Хаоса не проведешь, Света, — ответил Хранитель Белого Угла Неба. — Он нас всё равно увидит, если Змей даже ужом прикинется.
Света сняла с руки корзинку, взяла ребенка.
— Подержи... — обратилась она к Полозу.
Змей взял Веру на вытянутых руках, неумело, неуверенно.
— Не урони, Змеюшка, — мурлыкнула Света, беря погремушку и распуская корзинку в розовое покрывало.
Встряхнув, она, словно Василиса Премудрая, уложила на землю получившийся коврик и бросила на него клубком нити Сапфира. Вышитым рисунком, жеребец живописно лег на подготовленную основу.
— Поняли?
— Нет!!! — в один голос произнесли Хранители.
— Вот и хорошо. Слуга Хаоса, чай, не умнее вас. Ты Волк пристраивайся около Сапфира, а мы со Змеем на него сядем. Словно с молодильными яблоками до царя-батюшки вертаемся.
— Ага, поняли!!! — ответили Хранители, словно двое из ларца, неодинаковых с лица.
Через четверть секунды, Вера лежала под кустом ракиты, завернутая в простенький настенный коврик шестидесятых годов двадцатого столетия, с изображением героев сказки: Василисы Премудрой, Ивана-царевича и Серго волка. А вокруг, не было никого...
Света почувствовала — в попу уперлось нечто твердое. Заливаясь краской, она поняла, на что наткнулась её пятая точка в тесноте и темноте. Не то чтоб, это было неприятно. От неожиданной близости Змея, Светка даже испытала мимолетное удовольствие, просто момент был не подходящий...
— Лучше посвети хвостиком, Змеюшка! — мурлыкнула она, не оборачиваясь. — А то, он у тебя больно энергостойкий.
— Хочешь свариться?
— Не-а. А что можно, да?
— Запросто...
— Не брыкайся, Сапфир, — послышался голос Волка, откуда-то снизу. — Зубы мне копытами выбьешь.
— Это Вера ножками бьется, Вовка. Терпи...
— А... Мать её!!! — снова послышалось внизу.
— Чего?!! — спросила Света.
— Золотым дождиком умылся!
— Угрей не будет...
— Так, у меня и так их нет...
— Невидно ничего, — на возмущение Волка, отозвался Полоз. — Тепло и сыро, как в болоте. Свет, а ты знаешь, почему лягушка-путешественница до юга не долетела?
— Свою судьбу с женихом на земле увидела... Змей, коврик был старым?
— Ага.
— С дырками?
— Да. Рваный такой.
— Так чего же мы в темноте и духоте сидим?
Света, ноготком, прорезала прямоугольное отверстие и приложила к нему глаза. Открылся обзор, словно в смотровом окне танка — Т34, просматривалась узкая полоска берега, вдоль реки. Противника не наблюдалось.
Где-то Света читала про женщину героя-танкиста времен Великой Отечественной войны, — захотелось ей подрожать.
— Ты говорила — Верку хорошо накормила? — снова раздалось снизу с места водителя.
— И что?
— Как это, что! — ворчал Волк. — Вдруг, она не только описается!
— Переживешь! Тихо! Вижу цель...
— Кого? — спросил Полоз.
— Пока не понятно. Ноги в штанах...
— Я был в трусах. То есть, в плавках.
— Так и думала. Генрих Карлович пожаловал первым...
Над свертком, к завернутой в коврик Верке, кто-то наклонился, протянул руки. Света, почти в упор, увидела бабочку песочного цвета, Голесницкого...
— Змей!!! Заряжай!
— Чего?!!
— Хвост к коврику и на всю мощь в сети!
В долю секунды, Полоз превратился в электрического угря. Долбануло так, что, отдачей, Света потеряла смотровое окно. Когда вернулась к обзору, Генрих Карлович, дуя на обуглившиеся ладони, приплясывал в метрах пяти от них. Запахло чем-то тошнотворным.
Входя в роль, танкист Света пропела:
«Мчались танки, ветер поднимая
Наступала грозная броня.
И летели наземь самураи,
Под напором стали и огня...»
Тем временем, Слуга Хаоса решил повторить попытку.
— Все живы? — спросила Света, прильнув к отверстию в коврике. — Как там, внизу?
— Подтекает — отозвался Волк.
— Заряжай, Змей!
— Готово...
— Пли!!!
Снова сильно тряхнуло. Верка звонко, ревом, заплакала. Потянуло дымом. Голесницкий завертелся юлой, спасая горевшие руки.
«И добили — песня в том порука —
Всех врагов в атаке огневой
Три танкиста — три веселых друга
Экипаж машины боевой!..».
— Заряжать, командир? — спросил Полоз.
— Довольно, Змей. Колечко замкнулось. Вижу приближение роговых очков учителя. Победа! Хочешь на себя со стороны глянуть?
— Не могу, Закон Времени.
— Ладно, всем отбой. Вроде, ничего получилось, а?
— Ты нам лучше скажи, командир, как отсюда выбираться? — спросил Полоз. — Я Верку, в милицию в коврике принес.
— Об этом я не подумала, Змеюшка.
— Волк, перекур с дремотой, до ночи.
— Светка, противогазы где? — буркнул снизу Хранитель Белого Угла Неба.
— Не прихватила...
Пока Хранители старались не принюхиваться к той сырости, что, после атак слуги Хаоса, развела Верка в импровизированном танке, Светка сняла пальчиком с губ помаду и нанесла на тело ребенка ритуальные знаки.
В общем-то, это были не знаки, а цветочки, но из-за недостатка красящего материала и трения о коврик, они вполне могли сойти и за знаки, что достоверно и было подтверждено протоколом в РОВД.
Старый рваный коврик, с изображением Ивана-царевича и Василисы Премудрой на коне, в сопровождении Серого волка, в котором учитель истории принес найденыша в милицию, там и остался — вещьдоком. Как только его определили на хранение, до выяснения всех обстоятельств заведенного уголовного дела за номером сто шестнадцать, он исчез. Испарился...
Играя дальним светом фар в ночи, белая Волга проехала пункт ГАИ и прибавила скорость на автостраде до ста пятидесяти километров в час. Света сидела на заднем сидении с умным видом. Полууставом, выводила пером на пергаменте: «В лето от сотворения мира пять тысяч двести седьмое, я княжна Глафира Андреевна...».
— Змей, а как правильно — в лето или в лета?
— В лето... А что мы, так усердно, пишем? Если не секрет, — удивлено спросил Полоз, поглядев на Волка, но тот лишь сел удобнее, проваливаясь в сон.
Хранитель Желтого Угла Неба обратил взор с вопросом на зеркало заднего вида.
— Исповедальную рукопись княжны Гундоровой. Что Голесницкий, в образе аптекаря Грегори, найдет в яме... Не мешай! Смотри на дорогу!
Света обследовала кончик гусиного пера, размышляя, чтобы такого написать, позаковыристей, в послании Слуге Хаоса...
341