Щелчок выключателя. На кухне загорается свет.
— — Не спится, сынок?
Ты делаешь глоток воды.
— — Да вот, всё стало уже таким непривычным здесь. Другим, что ли.
Она кивает. Ей немножко зябко стоять босиком на полу, и она садится на стул. Она устало кладет руки на стол и глядит на тебя. Тебе неловко. Ты ведь знал, как она переживает, что ты уехал, переживает, что ты перестал ей часто звонить. Звенящая тишина. Ты ищешь и не знаешь, как прервать её. Чтоб убрать неловкость, ты говоришь какие-то дежурные фразы о детстве и о том, как трудно учиться в институте. В шестой раз описываешь ей свою комнату в общежитии. Потом ставишь стакан в раковину и уходишь к себе.
Ворочаешься в постели какое-то время. Потом на кухне щелкает выключатель и узкая полоска света пропадает из-под двери. Дверь открывается, она заходит и тихонько садится на край кровати.
— — Мам?
Молчание. Она отвечает не сразу.
— — У меня ведь больше никого не осталось. Только ты. Мне ведь даже и дома незачем...
Она запнулась и не договорила. Ты почувствовал слезы в ее голосе. Прислушался. Она тихонько плакала.
Ты привстал с кровати и приобнял ее за плечи.
— — Мам, ты что?
Ты остро чувствовал необходимость сказать что-то утешительное, но не мог придумать, что же сказать. Тишина мучительно тянулась, а мама плакала.
— — Мне ведь так одиноко. Пойми, у меня ведь больше нет никого.
Ты обнял её ещё крепче. Ткань ее ночнушки смялась под твоими руками и ты щекой ощутил тепло её кожи. Она чуть наклонилась и легла с краю на твою кровать.
Тишина. Прохладный воздух струится из приоткрытого окна. Безуспешно пытаешься найти утешительные слова для нее и слушаешь её тихие всхлипывания. Беспомощные и жалобные. Словно мольба о помощи бездомной кошечки,
которая осталась без еды и крова. Ты ощущаешь ее беззащитность. И ее дыхание прямо у себя над ухом.
Эрекция в трусах скользнула по ее бедру и ты стыдливо отодвинулся от ее ноги. В ушах у тебя зазвенело от стыда и неловкости, и чувства вины сразу за всё без разбору. Стало жарко. От её теплого тела, от собственной неловкости. Хотелось что-то сказать в своё оправдание, но вместо этого только звенящая тишина в воздухе. И жар от соприкосновения тел. Мягкая тяжелая грудь касается твоего плеча. Избыток гормонов бурлит в твоём молодом мужском теле. Неугомонная эрекция уже во всю натягивает ткань твоих трусов.
Её нога пододвинулась ближе и коснулась самого кончика. Ты вновь было постарался отодвинуться, но вместо этого услышал тихую просьбу:
— — Не убирай.
Всхлипывания стали реже. Стало жарко, как в бане. По твоему лбу проскользнула капелька пота. А потом мама медленно наползла на тебя всем телом и придавила эрекцию своим мягким животом.
Прямо над твоим лицом сейчас была шея и плечо, выглядывающее из-под её ночнушки. От них пахло уютом и молоком. Было горячо. По твоим бокам скользнули ее колени.
Тебе страшно хотелось женщину. И ты коснулся губами теплой кожи.
Не шевелясь, ты испугано лежал, приятно придавленный весом её тела. Мягкая грудь словно растеклась по тебе. В то же время мама еле заметно двигала бедрами. Тихо и бесшумно. Словно сама боялась, что ты заметишь это. Мокрый кончик головки медленно скользил под трусами. Становилось все слаще и слаще от запретных движений. Ее ритмичное дыхание возбуждало ещё сильнее.
Она явно не торопилась. Ей нужно было время. И ты дал ей это время, балансируя на грани оргазма: стараясь оттянуть этот момент.
Когда она была готова, она двинула бедрами и сползла чуть выше по тебе. И чувствительная головка ощутила, что она теперь придавлена не гладкой кожей живота, а щелочкой между двух тугих, налитых кровью половинок. Ты осознал, что это за место и терпеть это больше не было сил. В голове помутнело. Ты почувствовал, что она тоже начала кончать.
Когда она вышла из комнаты, ты остался лежать на спине в насквозь мокрых трусах от спермы и женских соков. Тебе было до боли стыдно и гадко от этого чувства.
309