Утро в замке было замечательным. Солнечные лучики ярко подсвечивали все вокруг, даря тепло и радость. Тяжесть пережитой ночи ушла куда-то глубоко внутрь, открывая душу для новых впечатлений. Спустившись после умывания в обеденную залу, я почувствовала перевоплощение всего и вся. Стены замка да и сама обстановка уже не казались такими мрачными и чужими. Наоборот, все казалось милым и уютным.
Запах с накрытого стола заставил меня почувствовать ну просто зверский аппетит. Как я и условилась, останавливаться подробно на еде я не стану, но, честно говоря, больше нигде и никогда я так вкусно не ела. Хозяйка поджидала меня на прежнем месте за столом с неизменным бокалом вина. Однако вместо роскошного платья на ней был простой купальник, да махровое полотенце, перекинутое через шею. Тогда-то до меня и дошло, что по части гардероба я совершила еще одну непростительную ошибку — я не взяла с собой ничего для купания. А ведь ласковый шум прибоя было слышно всю ночь и так тянуло наутро увидеть океан.
Вместо вечернего бокала вина мне полагался свежевыжатый апельсиновый сок, что меня ничуть не огорчило, однако ни это, ни божественная еда не скрыли от Элеоноры моего смущенного взгляда.
— Как спала наша юная принцесса? — поинтересовалась она.
— Спасибо, все хорошо, — робко молвила я в ответ.
— Однако, Мари, вас явно что-то тяготит.
Честно говоря, от взгляда Элеоноры трудно вообще что-то утаить. Для него как будто не существует преград в виде дежурной улыбки, сухого делового тона и прочих масок, которыми мы часто пользуемся, называя это вежливостью. Он проникает внутрь, не обращая ровно никакого внимания на твои слова, твои ужимки и хитрости в поведении, и рассматривает под лупой то, что ты всегда хотела скрыть, скрывала даже от самой себя, а, может, даже не догадывалась о существовании оного. Лично меня ее взгляд до сих пор вгоняет в краску, а затем внизу живота рождается приятное томление.
Понимая, что под ее взглядом я таю словно горячий воск, мне пришлось перевести тему на неприятное недоразумение с моим купальником, вернее на отсутствие купальника как такового.
Элеонора лишь загадочно улыбнулась и попросила меня не переживать по «таким пустякам».
Примерно через полчаса, Луиза, закончив с посудой, вернулась, неся в руках два полотенца-брата, того, что облегал шею хозяйки. За это время мы с Элеонорой успели обсудить тысячу мелочей на тему, как тяжело живется взрослеющей девушке под церберским вниманием родителей.
— Очень мило, — молвила Элеонора на мою финальную жалобу по поводу ультиматума родителей возвращаться ну никак не позже восьми вечера от подруг. — А теперь купаться!
Пойманная врасплох, я как под дурманом взяла полотенце и прошагала с Лузой за Элеонорой к пляжу. Туда вела аккуратная дорожка из мелкого камня, по сторонам которой росли ухоженные цветы, кусты, деревья — словом небольшой парк, просто изумительно! Пляж был песочным, поэтому обувь мы скинули у входа к нему, где заканчивалась дорожка. Было около одиннадцати утра: довольно тепло, но, ни солнце, ни песок не обжигали кожу. К тому же с океана дул ласковой прохладой легкий ветерок.
Здесь пришлось очередной раз моим глазам лезть на лоб, когда Луиза вслед за туфельками сняла с себя и одежду. Быть может она и смущалась моего присутствия, но виду не подала, с задорным криком кинувшись к пенистым волнам. Под наблюдательным взглядом Элеоноры, который был до неприличия доброжелательным, мне пришлось проделать тоже самое. Знай я, какие эмоции испытаю в следующие мгновение, тут же сбросила все шмотки с себя, не поколебавшись ни на секунду!
Боже, какое же это было блаженство остаться тогда нагой! Теплый ветер обдувал, лаская морской свежестью, все тело, каждую его клеточку. Это было невероятно. Как будто вместе с одеждой я сняла с себя и непосильный груз чего-то еще, что таскала всю жизнь за собой, как будто я не была никогда по-настоящему свободной и только сейчас ощутила это. Невообразимая легкость наполнило все мое тело, и я буквально полетела вслед за Луизой в лазурные волны океана. За моей спиной, звонко смеясь, бежала Элеонора. В воду мы влетели одновременно, подняв тучу брызг. Не буду подробно останавливаться на нашем купании, скажу лишь, что тогда я была очень счастлива, находясь рядом с этими великолепными женщинами. Мне трудно было оторвать глаза от их красивых тел, хотелось даже дотронуться, особенно до Луизы. До Элеоноры — тоже, но каким-то внутренним чутьем я понимала, что ей нужно нечто другое.
Наплескавшись вдоволь, мы улеглись на расстеленных полотенцах, подставляя нежным солнечным лучам свое тело. Никто ничего не говорил, все наслаждались природой. Первой встала Элеонора, и в извинительном тоне, сославшись на неотложные дела, пожелала нам удачного дня, наказав Луизе заботиться обо мне, чтобы я не перегрелась на солнце, которое к тому моменту начало немного припекать.
После ее ухода мы с Луизой еще раз ощутили прохладу океана на своих телах, а затем поспешили укрыться от солнца в тени листвы стройных деревьев, что росли у побережья. Горничная плохо говорила по-английски, а я вообще не знала итальянского, ее родного языка, поэтому нам обеим приходилось практиковаться во французском. Я выяснила, что Луиза по каким-то причинам спешно бежала из маленького городка в северной Италии, повстречав на своем пути Элеонору, которая охотно приютила молодую вдову с двумя маленькими детьми на руках. Что стало с ее мужем, я расспрашивать не стала, да она бы и не сказала. Из ее рассказа было понятно только, что умер он не свой смертью, это и явилось причиной поспешного бегства без гроша в кармане.
У Элеоноры же в Замке она была, как за каменной стеной, и ни разу прошлое не настигло ее и детишек в этой обители спокойствия. Чтобы как-то отплатить за доброту, Луиза напросилась в горничные, помогая хозяйке держать бесчисленные комнаты древнего Замка в чистоте и порядке. До этого Элеоноре приходилось нанимать клининговую службу из самого Парижа, которая периодически до нее не доезжала. Теперь же Луиза сама раз в месяц организовывала местных крестьянок, и они проводили генеральную уборку. Ну а на повседневку хватает и ее одной. Повзрослев для работы, ее сыновья занялись разведением винограда и, соответственно, вина. Насколько я могла судить по вчерашнему бокалу, получалось у них очень даже недурно.
На самом деле интересней всего мне было узнать про другое. Каждый раз, когда ее чувственные губы открывались в ответе на очередной мой вопрос, меня подрывало спросить об ее отношениях с хозяйкой. Я долго ходила вокруг да около, не зная, как подступиться. Наконец, я пролепетала в смущении нечто вроде:
— Я заметила, что ты не носишь нижнего белья. Ни сегодня, ни вчера его на тебе не было. Тут так принято?
Здесь настало время смущаться Луизе. На ее щеках полыхнул румянец.
— Нет, — дрогнувшим голосом молвила она. — А если я скажу, что так принято у меня дома, вряд ли ты поверишь, и будешь права.
Говоря это, Луиза старательно избегала моего взгляда, ее соски заметно потвердели.
— Мне так самой больше нравится, — сбивчиво добавила она.
— В самом деле?
— Да
— Что ж, наверное, каждому свое. Знаешь, вот сейчас мы одни, лежим тут голышом, и мне тоже все нравится, я чувствую себя естественно, мне комфортно. Но, когда я представляю, что буду в твоем вчерашнем костюмчике принимать гостей, я пугаюсь. Наверное, я бы со стыда умерла.
— От стыда еще никто не умирал, как говорит Элеонора, — казалось, Луизе стало не хвата
ть воздуха.
— Значит, тебе тоже стыдно ходить так, но все же ты ходишь?
— Да, — наконец выдавила она из себя.
— Но почему?
— Потому что так хочет Элеонора, — робким голосом ягненка ответила женщина. — Да и, наверное, я тоже. Мне нравится, когда, стыдно. — после затянувшегося молчания добавила Луиза.
— Ах вот оно что, — притворно изумилась я.
Ситуация катилось по неизвестному мне руслу, но я чувствовала необъяснимое волнение. Вероятно, впервые в жизни я ощущала себя хозяйкой положения в диалоге со взрослой женщиной. Это интриговало до безумия. Я решила идти до конца.
— А что ты чувствуешь, когда тебе стыдно?
Наступила продолжительная пауза, во время которой Луиза долго смотрела на меня, пытаясь понять, что происходит.
— Я не знаю, мне это нравится почему-то. Я чувствую себя приниженной, и это заводит, — тихим дрожащим голосом доверилась она мне.
— Как сейчас, например? — и откуда мне наглости хватило говорить с ней таким тоном?
Мои слова обожгли ее, как будто кнутом. С ее губ сорвался тихий стон. Во мне просыпалось что-то неуемное.
— Кажется, я задала тебе вопрос? — стараясь подражать строгому голосу Элеоноры, давила я на нее.
Бедная Луиза, на нее было жалко смотреть. Она спрятала лицо за своими роскошными кудрями, стараясь делать вид, что ничего не происходит. Но тело ее все напряглось и дрожало, как натянутая струна. Соски набухли и затвердели, ноги, раньше лежавшие совершенно свободно, теперь сжались в попытке прикрыть наготу. Но ей нравилось, то, что с ней происходило, или она просто не могла ничего изменить.
Ее беззащитность да и вся эта ситуация завели меня не на шутку. Я уже не могла контролировать ни свои действия, ни те чертовы слова, что вырывались у меня.
— Раздвинь ноги, я хочу посмотреть, насколько ты уже мокрая, сучка!
— Но, Мари, пожалуйста, зачем вы так со мной?
Она впервые обратилась ко мне на «вы» — это было неописуемо здорово, я почувствовала себя королевой. Чтобы взрослая женщина обращалась к юной девушке на «вы» не из банальной вежливости, кто этим может похвастать? Я стала сама раздвигать ее ноги, но, видимо, они находились в настолько прекрасной форме, что у меня ничего не вышло. Луиза была сильнее.
— Не строй из себя недотрогу! Я все вчера ночью видела! Видела, как с тобой надо обращаться, и что тебе нравится это!
— Боже, нет! — выкрикнула она по-итальянски (но это словосочетание я поняла и без перевода) да с такой болью в голосе, как будто мои слова в самом деле были ударом бича, только это бич гулял не по телу, он стегал саму душу.
Луиза закрыла лицо руками, и зарыдала, горько-горько. Я бы непременно кинулась ее утешать, кляня себя последними словами за свое непростительное поведение, если бы как раз в этот момент ее ноги не раздвинулись, признавая свое поражение. Луиза сама их раздвинула, открывая моему взору всю себя. Ее промежность была такой же идеальной, как и все ее тело. Гладкая, без единого волоска, с нежнейшей шелковой кожей. Правда, сейчас она вся сочилась ее влагой. Клитор и половые губы набухли, щелочка сама приоткрылась в немом призыве.
Я никогда до этого не ласкала женщину, да и вообще не видела других женщин так близко, так интимно. Меня потянуло к Луизе. Я захотела ее иметь, именно в самом грязном смысле этого слова. Я грубо вошла в нее сразу тремя пальцами, начав настоящее сношение. Мои движения были резкими, сильными — но я и не старалась доставить ей удовольствие, я старалась еще сильнее ее унизить. Второй рукой я изо всех сил сжимала ее пышную грудь.
Луиза не пыталась сопротивляться, она только рыдала, так и не оторвав ладони от лица, призывая меня прекратить, но это лишь распаляло мой энтузиазм. За тремя пальцами последовало четыре, а вскоре я вошла в нее всем кулачком. Я жестко ее имела, не обращая внимания на просьбы остановить это безумство, пока она не стала повторять как заведенная одну фразу. Признаюсь, она далеко не сразу дошла до моего воспаленного мозга, но когда дошла, я, испугавшись, все прекратила.
— Мне нельзя кончать! Мне нельзя кончать! Мне нельзя кончать! — как молитву твердила Луиза.
Гром среди ясного неба прямо над моей головой не вызвал бы такого шока, который я испытала в ту минуту. Ибо, пускай Луиза находилась тогда в моей власти, все ее силы были направлены на выполнение приказа Элеоноры. А если Луиза все ей расскажет? В то мгновение я в мыслях уже стала рыть себе могилу. Хоть я знала Элеонору всего-то ничего, но почему-то лично у меня не возникало сомнений, насколько страшным может быть ее гнев. Как наяву предстал передо мной ее разъяренный образ с беспощадным взглядом. Вероятно, она три шкуры спускает с таких как я и за меньшие провинности. В общем, перспективы на ближайшее будущее в моей голове тогда крутились отнюдь не радужные. От былого энтузиазма и чувства всевластья не осталось и следа. Я оказалась абсолютно раздавленной.
Луиза, улучив момент, тут же поднялась на ноги и поспешила прочь, не забыв при этом свою одежду и полотенце. Я осталась одна с ненавистью к самой себе за безрассудное поведение.
Из глаз готовы были сорваться первые слезинки отчаяния, я, было, попыталась их утереть. В нос мне ударил резковатый, но приятный запах выделений Луизы. Почти по локоть моя левая рука оказалась покрытой смазкой этой страстной женщины. Так же выяснилось, что мое возбуждение никуда не делось: моя промежность была столь же мокрой, как недавно у Луизы, соски затвердели так сильно, что почти дрожали, посылая электрические волны по всему телу, в голове же царил полный хаос.
Образы доступной обнаженной горничной, ее разгневанной хозяйкой и моей заслуженной экзекуции слились в один безумный танец. Почти без моего участия руки сами собой принялись лихорадочно теребить мои ноющие от нехватки внимания части тела. Одной рукой я яростно теребила набухший клитор, другой не менее яростно терзала свою грудь, еще более жестоко, чем Луизину. Голова кружилось, тело напряглось до невозможности, весь мир плыл перед глазами.
Скоро сумасшедший каскад образов заменил один, который, как я поняла, вызывал наибольшее возбуждение у моего страждущего тела. Строгая, неумолимая Элеонора сечет мое распластанное на земле беззащитное обнаженное тело. Я кричу и извиваюсь после каждого хлесткого удара, но не смею сопротивляться, ибо знаю, что наказание заслужено. Рядом стоит Луиза в своем вчерашнем ночном образе и прижимает мою голову ногой к земле. Каблук больно упирается мне в затылок, но я лишь подобострастно вздергиваю зад, под следующий обжигающий удар. Почему-то идет дождь.
Эта фантазия была настолько реалистична, настолько глубоко я в нее погрузилась, что даже не заметила волны накатывающегося оргазма. Он зародился где-то далеко, но подобно настоящему цунами шел на берег моей чувственности, увеличиваясь с каждым мгновением. Он рос и рос, а я как ненормальная терзала свое тело, добиваясь, чтоб он обрушился на меня с беспощадностью стихии. Перед самой кульминацией мне стало даже страшно, но было уже поздно. Вселенский взрыв рванул внутри меня, и я захлебнулась в порочных волнах неописуемого блаженства. Помню, на самом пике я, как остервенелая, сильно шлепала свою промежность со словами: «получай, сука, получай!». А затем, я вообще перестала понимать, где я и что я. Один большой взрыв из междуножья разлетелся по всему моему телу на мириады маленьких. Казалось, каждая клеточка тела оргазмирует и вместе со мной и сама по себе — не выдержав, я потеряла сознание.
Не могу точно сказать, сколько я так провалялась без сознания, но, даже очнувшись, я еще долго сидела, чтобы прийти в себя. Собрав дрожащими руками свою одежду, я потратила уйму времени, чтобы нацепить ее на себя — от некоторых движений по моему телу вновь и вновь пробегали волны пережитого наслаждения.
Кое-как придя в себя, я на негнущихся ногах поплелась в Замок навстречу неизвестности. Что ждало меня впереди, я не знала, но почему-то мысль о наказании никак не покидало мою бедную голову, и это рождало необъяснимое томление...
Е-mаil автора: dеlrоdо[email protected]аil.ru
189