Сетевой маркетинг всегда ассоциировался у меня с обманом, аферистами, завлекающими прохожих в переходах метро. Они стоят с фолдерами, нарядные, деловые, молодые, успешные. Их глаза горят ярким адским пламенем, имя которому деньги.
«Я знаю, как заработать много денег! — они встречают меня презрительным многозначительным взглядом. — А ты ничего не знаешь, ничего! Ты — муравей! Ничтожество! Куда ты идёшь? Ты — винтик в системе, ты ничего не стоишь. Ничего! Ты — белка в колесе, бегаешь тут по кругу каждый день. Туда-сюда, туда-сюда! Зачем? Остановись! Эй, манкурт! Зомби! Постой! Эй! Я с тобой говорю! Крыса! Крыса, бегущая по кругу!»
«Да пошли вы в жопу со своими деньгами! Сами вы зомби! Сектанты хреновы!» — по дуге обхожу обращённого, делая вид, что боюсь заразиться. Он — прокажённый, конченный человек. Мама всегда говорила: держись от таких подальше, сынок, иначе пропадёшь! И я держусь. Держусь, мама, изо всех сил. Чтобы не врезать очередному мерзавцу в челюсть. Эти мрази находят меня в автобусе, на остановке, в вагоне метро, кинотеатре, чёрт возьми! Суют визитки, дешёвые рекламки. Дейл Корнеги мнёт мне руку, его белоснежная улыбка анаконды сводит с ума, завораживает до умопомрачения. Я достаю кошелёк, кручу им перед носом мерзавца:
— Вот он! Вот он, сука! Это то, что ты хотел, да? Нихрена ты у меня не получишь, мразь! Нихрена! Можешь энэлпировать сколько хочешь! Подстраиваться, зеркалировать, жестикулировать, мастурбировать. Ты — энэлпо, мартышка, кукла в руках опытного кукловода. Где твой кукловод? Где, а? В Америке сидит?
2
Так я думал, пока не начал искать новую работу. Сетевой маркетинг я сразу отметал. Были интересные предложения — порождения бурной фантазии сетевиков. Чего они только не выдумывали, чтобы завуалировать основу основ развода по круговому принципу. Пирамиду прятали от меня в интернете, туалете, на балете, под ванным ковриком, я же, как профессиональная ищейка, находил её раз за разом, всё больше убеждаясь, что нормальную работу по моей специальности найти не так то просто.
Купился я на звонок от брата. Всё-таки уровень доверия к родственникам зашкаливает на порядок по сравнению с незнакомыми людьми.
— Тут какой-то мужик звонил, сказал, хочет тебя на собеседование пригласить, — голос брата звучал возбуждённо. Как будто это ему работу предложили, а не мне. Я тоже обрадовался, возбудился не на шутку. Подумать только! Кто-то выискал моё резюме в куче таких же «возьмите меня куда угодно, я всё умею, всё могу». Этот кто-то, судя по отзыву брата, представительный, деловой, не поленился позвонить мне на домашний, оставить свой номер. В общем, всё серьёзно, пацаны! У меня будет новая высокооплачиваемая работа! Скоро я буду в шоколаде! При делах!
Я подхватился, сдерживая восторг отзвонился, получив витиеватые ответы на незамысловатые вопросы, не смутился. Помощник директора? Не вопрос! Подробности во время собеседования? Да нет проблем!
И выправился на интервью (слово-то какое красивое — интервью) во всеоружии: в новых джинсах и свитере, со свеже-распечатанным резюме. Опыт работы незначительный, можно даже сказать никакой, но зато какие навыки! Какие навыки! Аж на две страницы. Дисциплинирован, легко обучаем, целеустремлён, проактивен и ещё занимаюсь бегом, играю на баяне. Во как! На ба-я-не!
Первый звоночек прозвенел, когда адрес оказался обычной квартирой. Впрочем, с кем не бывает. Компания новая, офис временный, набирают сотрудников. Всё сходится!
Зима, сугробы, я шурую дворами по центральному району Минска, выискивая в темноте дом на бумажной карте (телефонов с GPS тогда ещё не было). Нихрена не видно, хоть глаз выколи, где какой дом. Спрашиваю номера у прохожих. Они сами руками разводят, живут здесь и не знают. Вышла тётка с коляской погулять, знает только номера подъездов и первую букву фамилии. Методом исключения нахожу третий корпус. Расшаркиваюсь в решётку — ну правильно, спина в мыле, ноги в снегу. Припёрся на собеседование на должность помощника директора. Работничек.
Дрожащим голосом сообщаю в домофон о намерениях, с замиранием сердца слышу заветное: «Входите! Дверь открыта!» Это записанный голос из домофона, но всё равно приятно.
Поднимаюсь по лестнице на третий этаж. Дверь, обитая слегка потёртым дермантином, приоткрыта. В прихожей меня встречает сам Павел Валерьевич — представительный мужчина лет шестидесяти. В костюме, носках, при галстуке. С небольшим животиком, коротким седым ворсом на голове. Залысина спереди открывает вид на массивный череп. Мозгов у него палата. Голос глубокий, грудной. Взгляд властный, уверенный. Щёки сочные, обвислые. С кухни выходит лебезящий молодой человек лет тридцати. Щуплый, сутуловатый, чернявый. Тоже в костюме, белой рубашке, но без галстука. Костюм висит на нём мешковиной, как на попугае. В общем рабочая обстановка. Одного уже завербовали, пришла моя очередь!
Проходим в зал. Здесь всё хорошо спланировано для удобного собеседования. Ничего лишнего. Домашнюю потёртую мебель заделали под офисную. Два кресла, диван, журнальный столик.
Павел Валерьевич садится в кресло. Скрестив щиколотки, изучает резюме. Я изучаю его тонкие чёрные носки. Директор похож на полководца, полковника милиции в отставке. Или даже генерала. Хотя нет: здесь попахивает спецслужбами. КГБ, охрана. Точно! Разведка. Он — Мюллер из «17-ти мгновений весны»! Такой же хитроватый, жуликоватый взгляд, такие же взвешенные заковыристые фразы. Манеры такие же, интонация. Так и хочется услышать от него: «А вас, Черненко, попрошу остаться».
Мюллер делает вид, что ему не плевать на резюме. Наконец откладывает листик с достижениями в сторонку, скрещивает кисти рук в стрекозу на животе, критично поджимает губы и выплёскивает:
— Ну и сколько тебе Хозяин платит?
Столько презрения в его голосе, я за всю жизнь не слышал такого. Съезжаю мысленно на пол, офигеваю от наглости на грани фола. Мозг плавится от сложности задачи: вопрос-то с подковыркой — начнёшь отвечать, признаешь, что есть Хозяин, начнёшь задираться — сразу отфильтруют. Мычу что-то невнятное в ответ:
— Это не имеет значения.
Мюллер хваткой бультерьера вгрызается в концепт рабовладельческого строя — я ведь согласился — постепенно открывает мне глаза. Я — раб, пресмыкаюсь за копейку, вкалываю на дядю, который кидает мне раз в месяц обглоданную кость.
Неожиданно в моей голове включается защитный механизм. Мюллер пытается унизить меня, рисует картину моей же жизни вместо меня. Неужели сбивает таким образом цену? Каким же надо быть тупым гипнотизёром, чтобы использовать столь грязные методы. Включаю простачка, решаю выяснить, чем они тут занимаются, заигрываю с Мюллером в сбежавшего раба, ищущего себе нового Хозяина.
Мюллер не так-то прост. Долго втирает мне в мозг васаби про уникальный продукт. Дальше обучение. Много обучения: семинары, вебинары, практикумы, коллоквиумы. Стажировки, сопровождение, баснословные гонорары. Много денег. Очень, очень много денег. Всё, что продашь, — всё твоё. Но есть нюанс: продукт нужно сначала купить. За свои?
Вопрос остаётся без внимания, мы снова уходим в дебри рабовладения. Ты — раб, пока не избавишься от рабского мышления, останешься на цепи.
Я уже понял, о каких продуктах, семинарах и гонорарах идёт речь. Я расстроен, очень. Хочется дать этому ублюдку в морду прямо здесь. За то, что потратил моё время, за то, что заманил, унизил, растоптал мечту, за то, что за-энэлпировал мой мозг. Мой бедный, бедный мозг обработали васаби. Теперь это фарш, лапша. Извилины плавятся, их закоротило. После такой мариновки у нормального человека истерика начнётся, депрессия. Нормальному человеку после такой обработки помощь психолога понадобится, психотерапевта-эндокринолога. Но у меня-то психика железная, морозостойкая, отморозоустойчивая, железобетонная, непробиваемая.
Медленно слезаю с крючка:
— Мне нужно подумать, — ломаюсь, как целка, испытываю неловкость, отказывая истинному джентльмену, который потратил битый час на развод.
Мюллер включает последнюю третью скорость: осталось одно вакантное место в команде. Здесь и сейчас — да, или нет. Нет? — давай, до свидания, обратно на галеры. Да или нет? Да — и ты миллионер в команде миллиардеров! У Мюллера нет времени. Спартак устал освобождать рабов. Да или нет? У Морфеуса последняя таблетка. Ты дебил?! Да или нет?
И тут в комнату входит пышная крашеная блондинка, туго затянутая во всех местах. Волосы пшеничного цвета жёстко затянуты в длинный хвост, чёрные штаны клеш затянуты на огромную жопину, как у Ким Кардашьян, широченный красный ремень с замысловатой бляшкой в виде змеи затянут на талии. Даже белый свитер из ангоры, заправленный под ремень, затянут на огромные булки-сиськи, дрожащие при каждом шаге. Лицо идеальной овальной формы с припудренной сыпью у корней волос ничего не выражает: бледная лощёная кожа натянута на барабан, туповатый шаловливый взгляд ищет приключений, густо накрашенные чернющие ресницы хлопают в ожидании фокуса с расширяющимися пещеристыми телами. Сочная дойка вся течёт, готовая к случке. Облизывая губы, сучка, подходит к Мюллеру, смотрит на меня, не отрываясь, с блядской улыбочкой, как бы говоря: «Отсосу за так!», оставляет на столе какие-то ключи и, неожиданно виляя лошадиной жопой, уходит выгнув спину. Бизнес-леди «Отсосу за так!»
— Да... — я первый выхожу из транса.
— Что да? — Мюллер забыл про восстание рабов, пока следил за круглой жопой и колыханием сисек.
— Всё — да, — я на всё согласен: обучение, стажировки, флирт на работе, пьяные корпоративы, дикий спонтанный секс с коллегами в замкнутых пространствах.
— Может, всё-таки подумаешь? — Павел Валерьевич смущён неожиданным поворотом. В первый раз его тактика запугивания сработала.
— Я уже подумал, — одним местом. — Когда можно приступать?
3
Никуда уходить со своей работы я, конечно, не собирался. Во время нашей следующей встречи Мюллер сбагрил мне коробку пищевых добавок за пятьдесят барей:
— Витаминчики для поднятия мужского тонуса, — он коварно подмигнул, впервые растянувшись в самодовольной чеширской ухмылке.
Старый козёл надеялся, что больше не увидит меня, что я пойду, несолоно хлебавши, реализовывать нереализуемый товар. Но не тут то было. Я вернулся через неделю на семинар, чтобы насладиться общением с Анжелой — жопастой красоткой с томным масляным взглядом.
Мы закрылись в той же комнате, где проходило собеседование. Анжела надела очки для приличия. С её лица не сходила странная дебильная улыбочка: как будто она не в своей тарелке, не понимает, что происходит и зачем это нужно. То ли стеснялась, то ли не верила до конца, что такой приличный молодой человек позволил навалить себе полтонны лапши на уши, выложил полсотни барей за фуфел и теперь припёрся за добавкой. Лапш
у вешать Анжела не умела, зато отлично владела язычком жестов. Что она только не вытворяла с шариковой ручкой: яростно сосала колпачок, покручивая его во рту как чупа-чупс, потом взялась насаживаться кулачком на пластиковый корпус. Гоняла его туда-сюда, прицеливаясь, продавливая с силой, демонстрируя, как туго входит колпачок, как глубоко заходит ручка. В Анжеле вообще всё было туго: бледно-голубые потёртые джинсы-стрейч туго сидели на шикарной тугой заднице, чёрные стринги, туго затянутые в промежность, мелькали под белой блузкой. Там же, под блузкой, тугой белый кружевной лифчик выдавливал сиськи в два тугих шара. Волосы медового цвета, туго затянутые на затылке в хвост, стягивали кожу лица в тугой барабан. Казалось, ей даже говорить больно, не то что улыбаться. Губы сами разъезжались, как у лошади, которую тянут за уздечку. Глаза, подведённые брови вытягивались в тугие дольки, хлопающие чёрными махаонами-ресницами.
У меня в штанах тоже стало туго: под давлением съехавшей крайней плоти уздечка натянулась, как струна скрипки, оголив бледно-фиолетовый расщеплённый шар.
Анжела не блистала умом, тормозила постоянно, подхихикивая, пялясь на вздутие у меня в паху. И не было понятно хохотушке, это джинсы так сложились в палатку из-за моего сидячего положения, или это член там так вздыбился.
По ходу выяснилось, что впаривать товар лучше друзьям и родственникам при личной встрече на дому. Как ни крути, витамины нужны всем. От активной половой жизни ещё никто не умирал.
— А если не с кем? — с наивным выражением лица слежу за колпачком.
Анжела высасывает из него последние соки, сжимает коленки, подхихикивает:
— Тогда можно стать дистрибутором, — опуская глаза в бумажку, поглаживает себя по бёдрам алыми накладными ногтями, невольно направляя колпачок в писю.
— А если я хочу сменить дистрибьютора?
Анжела бросает на меня короткий любопытный взгляд:
— Зачем?
— Ну, например, не нравится мне мой дистрибьютор.
Понимающе кивает:
— Тогда нужно сообщить о переходе.
— Хорошо. Сообщаю: я хочу перейти к тебе. Хочу, чтобы ты стала моим дистрибьютором. Павел Валерьевич, надеюсь, возражать не станет.
Она опять стыдливо отводит глаза, начинает хихикать, прикрывая рот рукой.
Я улыбаюсь, как дурак. Начинающий сетевик начинает вить сеть.
Успокоившись, Анжела произносит с долей грусти в голосе:
— Ещё как станет.
На её лице впервые застыло выражение растерянности.
4
Я попросил Анжелу продать мне упаковку витаминов. Провести мастер-класс на дому, показать, как правильно окучивать клиента. Мы ржали всё время, пока общались по телефону. Инициацию решили провести в воскресенье у меня дома. Я хорошо подготовился к обряду причастия: купил бутылку шампанского, вина про запас, коробку шоколадных конфет, букет красных роз. К назначенному часу накрыл поляну, включил музыку, зажёг свечи. Без всяких намёков.
— Проходите, пожалуйста, — чопорным голосом сразу перехожу на «вы», игра началась. Она — продавец, я — покупатель. Принимаю дублёнку, снимаем сапожки, хихикаем, наклоняясь, выпячивая шикарный зад, обтянутый свежей джинсой. Идём в зал, загребая ляжками, как Олимпийская двойка. Если есть на свете каяк с большой круглой жопой, то вот он — плывёт передо мной. Анжела не торопится выставлять товар на обозрение. Удивлённо пялится на поляну, челюсть сама отваливается при виде огроменного букета роз на столе. Я включаю первую скорость, и вот уже шампанское льётся в бокалы.
— Предлагаю выпить за наш тандем и мой переход к тебе. Такая обворожительная дистрибьюторша сможет многому меня научить.
Вместе смеёмся, осушая бокалы. Плавно перехожу к танцам. Анжела легко ведётся на любые закидоны, и вот уже мои влажные ладошки сползают на заветные полушария, с трепетом неуверенно водят по ткани джинс, с каждым разом всё сильнее сжимая полужопия, испытывая их на прочность.
— Эль До-ррра-до! — цунами дикого восторга накрывает меня с головой, железный стояк дальше скрывать не имеет смысла — он тычет ей прямо в живот.
— Сначала деньги, — кокетливо шепчет большая девочка в ответ.
Деньги? Я уж и позабыл, зачем мы здесь собрались. Что ж, придётся купить ещё одну упаковку этого дерьма. Ради такого дела ничего не жалко.
Возвращаюсь из коридора с зелёной купюрой в пятьдесят долларов, презервативом в кормане и ревущим вулканом в джинсах. Теперь-то можно?
Анжела принимает денежку в передний кармашик, растягивается в гостеприимной улыбке. Её жесты говорят сами за себя: руки опущены, слегка разведены в стороны, грудь вздымается при каждом вдохе, опять та же блядская улыбочка на лице — «Бери меня как хочешь, но лучше начинай с груди».
Беру её как хочу, медленно начиная с груди. Целую в губки, параллельно расстёгивая блузку. Белоснежный бюстик трещит по швам — грудь под ним мягкая, как желе. Анжела пассивно отдаётся, молча наблюдая за действиями партнёра, то есть меня. Дрожащими от возбуждения руками расстёгиваю замочек на спине, освобождая близняшек эль дорадо. Они колышутся, как два колокола. Все бубенцы, с которыми я до этого имел дело, в подмётки не годятся этим царь-колоколам. И звенят они по-царски, наливаясь сочным гулом сосков.
— Бум! — мой язык толкает огромный лепесток, раскачивая колокол. Присасываюсь к нему, ловя малейшие отголосия перезвона. Анжела вся течёт. От возбуждения её руки не находят места. Она ищет ручку, колпачок — всё, что угодно, лишь бы ухватиться, подержаться, присосаться, любой продолговатый предмет, на который можно насадиться упругой жопиной.
Высвобождаю инструмент для работы.
— Я обычно минет не делаю при первой продаже, — шепчет она. — Но ты мне нравишься, — опускается на коленки.
Голова идёт кругом от таких откровений. Что значит «минет при первой продаже»? Она не даёт мне опомниться и осмыслить сказанное. Её рот — это сказка. Голова глубоко насаживается, почти до основания, язык скользит снизу, лодочкой обхватывая член. Есть что-то работящее в её уверенных движениях. Она не делает минет и не ласкает член, она его реально сосёт, помогая рукой, быстро и чётко, целенаправленно двигаясь к финалу, сцеживая, как доярка молоко. Волосы золотым хвостом колышутся за спиной в такт с колоколами, Анжела томно прикрыла веки, её рот наполнился слюной, язык расслабился. Она чувствует приближение оргазма так же чётко, как и я. Замедляется, чтобы растянуть удовольствие, глаза закрыла. Оттягиваю спящую красавицу за хвост — она, как рыба, хватает воздух ртом, удивлённо поднимает на меня глаза. Быстро раскатываю презерватив, перекидываю сонную дойку в кресло, рывками стягиваю с неё джинсы до колен.
— Нет, пожалуйста, давай лучше ртом, — испуганно лопочет она.
Но поздно, её голая шикарная жопина, полнолуние, наполнила мой горящий взор ярким бледным сиянием. Только вертикальная щель растления указывает путь в землю обетованную. Втыкаюсь в плотно сведённые ягодицы.
Сейчас она расслабится и забудет капризы. Так и есть. Мышцы на заднице постепенно разъезжаются под моим весом, расходятся, как тесто в кадке, член проникает всё глубже, пока неожиданно не упирается во что-то твёрдое и острое.
— Что за чёрт...
Опускаюсь на колени за жопой, чтобы проверить, офигиваю.
Пухлые отбелённые гладко выбритые апельсиновые дольки плотно сведены толстой стальной пружиной. Как кольца пирсинга, пружина шнуровкой стягивает внешние губы влагалища. Крошечный амбарный замочек, позолоченный, с гравировкой, хитрой сцепкой предохраняет цветок удовольствия в районе клитора.
— Что за херь, — невольно вырывается хриплый возглас у меня из груди.
Мой член быстро опадает, кто бы ни придумал это дьявольское сооружение, его замысел удался.
— Это мой парень так хочет, чтобы я ходила, — словно извиняясь приглушенно отзывается Анжела, головой опрокинутая в кресло. — У меня с ним сложные отношения.
— Это точно.
— Если хочешь, давай в попу, — неуверенно предлагает она.
В попу? Я не ослышался?
— А тебе больно не будет?
— Там у меня в сумочке смазка, — она выворачивает раскрасневшееся лицо из кресла.
— Совершенно случайно завалялась, — хитро улыбаюсь в ответ.
Она начинает ржать, и всё время, пока я аккуратно смазываю воронку сфинктера под крестцом желатиновым холодком, она ёрзает и хихикает.
— А твой парень не обидится, если узнает, чем мы тут занимаемся?
Она стеснительно отводит глаза.
— Нет, в попу он не ревнует.
— Понятно, — ни черта мне не понятно! Какой-то дебил заковал Анжелу в рабские кандалы, лишив её возможности трахаться по-человечески. И он ещё не ревнует. Чувствую себя полным идиотом.
— Я могу тебе помочь? Он тебя принуждает? — мой член снова залит сталью и смотрит прямо в сморщенное яблочко мишени.
— Нет, это у нас игра такая, — ей неприятно говорить. Ответы звучат скомкано, натянуто. — Мне можно с другими только в попу и ртом.
— Понятно, — я, наверное, слишком задумчив и слишком понятлив. Замер над ней в недоумении.
Анжела выгибает спину, облокачиваясь в кресле. Опять выворачивает шею, наши глаза встречаются. Она неловко пытается приободрить меня улыбкой:
— Не волнуйся. Мне в попу тоже нравится. Ты только не спеши в начале.
— Понятно, — киваю, вздыхая.
Медленно вгоняю кончик члена в воронку. Она засасывает меня постепенно, весь ствол, плотно обхватывая резиновым кольцом. Твёрдый, как полено, член в презервативе, гладкий и скользкий, легко входит в мягкую подушку огромных ягодиц, лобок приземляется в долинке над копчиком, яйца шлёпаются в пружину.
— А-а-а, — Анжела издаёт томный стон удовольствия, выгибая, как лебедь шею. Вытягивает руку назад, царапает мне бедро маникюром, пришлёпывая, показывая, что нужно продолжать.
Я не спеша разгоняюсь, трахая её в тугую попу, которая дрожит, как кисель, подо мной. Каждый удар посылает волны по сочному телу Анжелы. Она стонет, как ненормальная. Кто-то приучил её изображать удовольствие от анального секса. А может она действительно кайфует? Во всяком случае её зад стал мягким, как тесто. Я ничего не чувствую, только удары бёдер, лобка, шлёпающие в молочное тело, разлившееся подо мной. И горящий фитиль где-то на конце поршня, разгорающийся раз за разом, который я вгоняю с сумасшедшей скоростью. Думаю, Анжела уже тоже ничего не чувствует. Она расслабилась и окончательно отдалась отбойному молотку.
Я взрываюсь неожиданно для неё, для себя, фитиль выгорает, пульсирующая неконтролируемая волна оргазма заставляет меня прижаться изо всех сил к затраханному белому аэродрому, закачать в него все соки, собранные по капле в плотных пухлых яйцах.
Когда Анжела ушла, я вышел на балкон подышать свежим воздухом и долго провожал отсутствующим взглядом людей, гуляющих по улице, переваривая случившееся.
196