Черный, беззвучный, гулкий от безлюдья город. Как пещера.
Вот он какой в полпервого ночи.
«Раз никого нет, то нечего и бояться...»
Лора топала домой от подруги. Предки уехали, оставив ее на хозяйстве. Конечно, она нацепила юбку на полметра короче, проторчала у Ленки на три часа дольше и надудлилась пива на полторы бутылки больше, чем обычно.
Феерия так и не наступила, и разочарованная Лора пыталась восполнить ее, думая о том, как она идет по ночному... ну, Манхэттену, или там Вегасу — вся из себя такая крутая и секси, никого не боится, и сам Ктулху ее не наебет, даже если такая мысль придет ему в голову (или что там у него вместо нее).
Поэтому Лора вышагивала так, как никогда не решилась бы днем: виляя попой, плечами и всем телом, как взбудораженная утка. Пиво и теплынь, стоявшая второй день, делали свое дело, и Лоре казалось, что ее окутывает целое облако феромонов. Дома ждала безлюдная квартира и постылая надобность спать. Завтра будет самое тоскливое 8 марта в ее жизни...
—... Охуенная телка, а, Димон?
— Заебись ножки!
— А сосать умеешь?
Ее вдруг окружила ватага пацанов, возникших ниоткуда, из темноты.
Лора даже не сразу поняла, что нужно испугаться. А когда поняла — заверещала так, что где-то зазвенело эхо.
— Не сцы, блядь, — деловито говорили пацаны, затыкая ей рот. Но она успела несколько раз крикнуть:
— Коляяяя!... Коляяяя!... Насииииилуют!..
С Колей она целовалась позавчера. Он жил в соседнем доме.
Ее ударили, и она упала...
— Слышь, пацаны, пиздим отсюда, — вдруг сказал кто-то. — Этот Коля сам не выйдет, а наведет ментов, я знаю, блядь.
— Ссссука! — ее пнули и оставили на асфальте.
Мат и сплевывания понемногу удалились. Когда Лора встала и побрела, как старуха, появился Коля.
— Лорк? Ты че? Ты кричала?
Лора молчала. Потом ткнулась ему в плечо.
— Не, правда, чтоль? Я уже спать почти лег. Ты ваще знаешь, сколько время?
— Кольчик... Они били меня... — проскулила Лора.
— Били? Чем? Ногами? — осведомился Коля.
— Не знаю... Может, и ногами...
— Так, Лорк, ты только лохом меня не делай, поняла? Уже, блин, час ночи, утро почти. И так вконтакт заебал, голова как телевизор... Я, короче, пошел спать.
— И... что, и не проводишь меня?
— А че тебя провожать? Ты ж тут рядом живешь, — искренне удивился он. — Давай-давай, беги спатки, а то опять ногами побьют.
Довольный своим юмором, Коля зашагал обратно.
Минуту или две Лора стояла, как вкопанная. Потом вдруг побежала назад — туда, куда ушли пацаны.
Через два двора она их нагнала.
— Ребята! — крикнула она. — Ребята! Я согласна!
— Че? — обернулись ребята.
— Согласна! Де... делайте со мной, что хотите.
— Слышь, Димон, это та телка. Провоцировать, блядь, пришла? На понт берешь, сссука? Пизды давно давали? — пацаны двинулись на Лору, и она понеслась прочь, не разбирая дороги.
Какое-то время ее преследовали, потом отстали, и она бежала по инерции.
Ей хотелось лопнуть, раствориться в темноте, хотелось не быть, вот просто не быть, чтобы за этой ночью не было ничего... Силы кончились, и она сменила бег на шаг, тяжелый, как у Железного Дровосека, потом застыла посреди какого-то двора, а потом и села прямо на асфальт, вздрагивая от рыданий, отдававших искрами в глаза.
Не быть. Не быть...
Где-то в косметичке была бритва. Чик по венам — и истечь на тротуар, излиться в никуда, стать частью Матери-Тьмы... Без страданий, без боли...
1.
— Так. Все хорошо?
Чьи-то руки взяли ее за плечи.
Бритва выпала, дзенькнув в темноте. Лора, уставшая уже от плача, взвыла вдвое громче.
— Не, это риторический вопрос, конечно. Я понимаю, что все плохо. Но сидеть на земле все равно не надо.
— Гэээээееее!..
— Давай-давай...
Руки ухватили ее под микитки и водрузили на расползающиеся ноги.
— Вот! Другое дело. Как минимум, стоять ты можешь, хоть и с посторонней помощью.
Лора с размаху рухнула на неизвестную грудь, ткнувшись носом в свитер. Он пах хвойным дезиком.
— Ну! Нельзя же быть такой доверчивой. Я, конечно, поглажу тебя по головке, — рука в самом деле принялась гладить ее, и довольно-таки нежно, — но откуда ты знаешь: вдруг я маньяк? Злодей-бармалей? А?
Лора молчала. Рука продолжала гладить ее, и этого было достаточно.
— Так. Стоять ты можешь, хоть и с посторонней помощью. А идти? Постороннюю помощь я тебе обеспечу, но не в этом суть. Если ты не сможешь идти, мне придется тебе нести. А это уже не посторонняя помощь, а каторжный труд, понимаешь?
Лора против желания фыркнула.
— Что-что? Не слышу.
— Не хочу домооооой, — вдруг разревелась она в третий присест. — Не хочууууу... Пустая... квартира... никого дома... предки в Таиланд... на пятый день только...
— Так. Пустая квартира, и в ней вместо предков — Бабай. Лохматый такой, кусачий. Или Серенький Волчок. Все верно?
Лора снова фыркнула, хоть и старалась реветь.
— Ну что ж. Тогда я могу пригласить тебя к себе домой. Идет?
— А... ааа... — Лора впервые подняла взгляд. Свитер переходил в стриженую голову.
— Ничего тебе обещать не могу.
Лора смотрела голове в глаза.
— Ты хотела спросить: а как же так, домой к незнакомому мужчине, да еще и ночью, а? Вот я и говорю тебе: ничего обещать не могу. Как будет, так и будет. Но это твой выбор. Ни к чему не принуждаю.
— А если пойду, вы что, типа... — хрипло заговорила Лора, не узнав своего голоса.
—... Типа разведу тебя на секс? Не исключено. Сама посуди: ты уже заплакала мне весь свитер, а я глажу тебя по голове. И это только за две минуты. Что же будет дальше?
Лора застыла.
— Ладно-ладно. Считай, пошутил. «Дурак ты, боцман, и шутки у тебя дурацкие» — знаешь такой анекдот? Пойдем. Расскажешь мне, кто тебя обидел. Пойдем...
Он повел Лору к ближайшему подъезду, и та покорно засеменила за ним, повиснув на его руке.
2.
—... А знаешь, когда глаза у тебя не такие красно-черно-перемазюканные, как у панды, больной конъюнктивитом... то тогда ты очень даже ничего.
— Не, я страшная. Я урод, — отвечала Лера, делая трагическое лицо.
— Не страдай фигней. В твоем возрасте не бывает уродов. В твоем возрасте бывают только глупые пигалицы, не знающие себе цену. Тебе ведь сколько? Девятнадцать?
— Ну вот. Если я толстый бегемот — так уже и девятнадцать?
— Ты не толстый и тем более не бегемот. Бегемот мужского рода, начнем с этого. Ты просто телесно зрелая девушка, и это очень хорошо, просто замечательно. Вот только пирсинга в тебе столько, что тебя можно сдавать на металлолом... Так сколько тебе?
Лора во все глаза смотрела на своего спасителя. Было невозможно понять, когда он шутит, а когда нет.
— Судя по молчанию, твой ответ — «ноль»... А ну-ка скажи: «я красавица».
— Зачем?
— Затем. Давай! Три, четыре...
— Я красавица, — прогундосила Лора.
— Неубедительно. Давай еще!
— Ну нафиг? Я же не...
— Что значит «не»? Ты просто краситься не умеешь. Готы и красота — две вещи несовместные. Налепила центнер чернил на каждый глаз и думаешь, что поймала Люцифера за левый рог. И свое тело ты не любишь. Пойми, это искусство — любить свое тело. Если ты его не полюбишь — его никто не полюбит.
— А за что его любить-то? — спросила Лора.
— Так. А ну-ка раздевайся.
— Что?
— Давай-давай!
— Но... как?
— Тебе что, показать, как?
— Но... Короче, я без лифчика.
— И что? Думаешь, я девчачьих сисек не видел?
Это было так невероятно, что... чувство долгожданной феерии вдруг вспучило ей нервы, и Лора быстро разделась до трусов, не сводя глаз с незнакомца.
— Вас хоть как звать-то? А то так и не буду знать, перед кем...
— Зови меня Иван Иванычем. Ну? Чего уж останавливаться на достигнутом? — он показал на Лорины черные трусики.
Лора хотела что-то сказать, но вместо этого послушно сняла их, оголив пушистую пизду.
— Другое дело. А теперь идем! — Иван Иваныч схватил ее за руку и потащил к зеркалу. — Смотри! Вот смотри!
Лора смотрела на пышненькую брюнетку, сверкающую телесами в зазеркалье. «Я голая», вдруг осознала она...
— Смотри! Смотри, какая роскошь! — приговаривал Иван Иваныч, бесцеремонно тиская ее сверху донизу. — Смотри! Какой бюст, видишь? Смотри! — мял он Лорины вкусные груди, подшлепывая их снизу. — А тут! Вот где роскошь! — тер он ее бедра, будто решил добыть из них огонь. — И вот!... Переход в талию — и гибкий, и круглый, без углов, смотри... Мечта каждой женщины... А тут! Смотри! — хлопал он ее по щекам. — Не личико — сахар в сметане! Ну это же прелесть просто! Ну как этого можно не понимать? Смотри...
Он был выше ее, наверно, на полметра, и ему приходилось нагибаться, как Дяде Степе.
Лора смотрела и видела, хоть ты тресни, коротконогую кубышку с деревенскими щеками и задницей. Но массаж так оглушил ее, что она вдруг почувствовала свое тело, как никогда не чувствовала его — горячим, ловким и пластичным, до последнего миллиметра пластичным, будто все оно вдруг собралось в пульсирующий нерв.
И — странно, но она вдруг увидела себя глазами Иван Иваныча. Она не стала казаться себе красивее, но... это невозможно объяснить. Его восхищение вдруг передалось ей, проникло в нее вовнутрь — через взгляд, через руки, которые мяли ее, голую, так, будто имели на это право...
— Ты видишь? А? Раскрой же глаза, дурбецало дурошлепское... Чего хрюкаешь?
— Смешно ругаетесь...
— А хочется не смешно. Иди сюда.
Он вдруг поволок ее за руку в комнату, усадил на колени, взял обеими руками за щеки и развернул лицом к себе:
— Ну? Чувырло розовое... Поняло или нет?
Лора вдруг поняла, что это за чувство: она была сильно возбуждена. Зверски, до звона в ушах.
Это было очень странно — понимать такое.
— Поняла-поняла... На секс разводите, да?
— Вот еще! — Иван Иваныч вдруг встал, стряхнув с себя Лору. — Нужны мне всякие пигалицы, которые не понимают, что им подарила природа... Иди в душ, да будем спать. Уже утро.
— Спать?
— На разных кроватях, Лора, на разных. Пока не почуешь свою силу — не буду приставать к тебе, и не проси. Вот, — Иван Иваныч добыл огромную, как мешок, футболку с Миком Джаггером, — это тебе вместо ночнушки. Как раз до колен...
Он отвел Лору в душ. Ванна была доверху наполнена водой.
— Можешь плюхаться: вода чистая. Так-с, — он быстро схватил что-то, что лежало на краю ванной, и спрятал в карман. — Вроде все. Постелю тебе, сам лягу и закроюсь — хозяйнуй без меня. Усе? Спокойной ночи, Лора из Бангалора.
Он пристально посмотрел на нее, заставив покраснеть до ключиц, и вышел.
Какое-то время Лора стояла, переваривая все, что было.
Затем закрылась на щеколду, проверила, хорошо ли держит, влезла в теплую воду, включила душ, легла, закрыла глаза — и заурчала от сладких водяных игл, впившихся в пизду...
3.
Чувственные тени, окутавшие ее под утро, сгустились в щекотной кислинке между ног.
Она цвела, как тропический цветок, прорастая прямо из Лориной потаенной плоти, и обволакивала пизду пряной сладостью, от которой хотелось взвиться к небу и нестись, выталкивая ее из себя, как ракета выталкивает сгоревшее топливо... Лоре снилось, что к ней подлетела гигантская бабочка, многоцветная, как клумба, села ей между ног, окунула в нее свой хоботок — и пила ее изнутри, лакала, вылизывала пряную влагу из ее недр, высасывала жадным хоботком...
— Ииеееээээ... — простонала Лора — и, вдруг проснувшись, открыла глаза.
Они видели незнакомую комнату, залитую солнцем, и ничего не понимали.
Сосущее блаженство не отпускало ее. Глянув вниз, Лора увидела вместо бабочки стриженую голову.
— Тифе, — промямлила голова. Цепкие пальцы сжали голые Лорины бедра, и Лора обмякла, не успев дернуться.
Блаженство вдруг залило ее до ушей. Пизда цвела и искрилась, как фейерверк, каждый ее миллиметр набухал влагой — и это было так вкусно, и горячо, и желанно, и ослепительно, что...
— Оооойёйёйииыыы... — выла Лора, катаясь по кровати, как кошка. Бедра ее распахнулись до хруста, чтобы жестокий рот высосал оттуда всю клокочущую сладость...
— Ну, вот и все, — сказали снизу.
Чья-то ладонь шлепнула Лору по бутону, онемевшему от сытости. Бутон громко хлюпнул. — Это мой первый подарок. С восьмым марта, Лора из Бангалора! И — доброе утро!
Иван Иваныч подсел к ней на край, улыбаясь одними глазами, сумасшедшими, как у тигра.
Лора, залитая истомой, не могла шевельнуться, и так и лежала, раскорячив мокрое хозяйство.
— Какая она все-таки у тебя красавица, — Иван Иваныч погладил ее по пизде. — И вкуснаяяяя!... Понравилось?
— Ыыыиии, — простонала Лора. Иван Иваныч держал ее прямо за бутончик, и Лору буравил отчаянный, азартный стыд.
— Хорошо, что правду говоришь. А теперь — бегом одеваться! Нас ждут великие дела.
— Какие? И какой еще будет подарок? — запищала Лора, вскакивая вслед за Иван Иванычем.
— Увидишь. Паспорт с собой?
— Да...
— О кей. Когда, говоришь, родители возвращаются?
— Двенадцатого... Ой, а что это у вас...
— Так, а ну-ка брысь. Брысь отсюда! — Иван Иваныч отогнал ее от компьютера. — Быстро в душ, завтракать — и...
— И что?
— Увидишь.
4.
Они стояли у черного джипа.
— Не-а, — качала головой Лора.
Все ее нервы гудели, как провода на ветру.
— Ты мне доверяешь? — спрашивал ее Иван Иваныч.
— Я вас не знаю...
— Я тоже тебя не знаю. Я не это спрашиваю. Ты мне доверяешь?
Она смотрел ей в глаза, и Лора чувствовала, как взгляд входит в нее, как в масло, проникает в сердце, в печенки... и ей, Лоре, томно и волнительно от этого, как от утреннего «подарка».
— Да, — кивнула она.
— Тогда полезай.
Он сел за руль, и Лора влезла рядом, на переднее сиденье.
— Так куда мы едем?
— Много будешь знать — скоро состаришься. За подарками тебе едем, Лора-Таратора. Погнали!
Он включил музыку, утреннюю, волнующую, и джип рванул с места. Лора запищала от восторга...
Не прошло и получаса, как она смотрела на груды нарядов, снесенные ей со всего бутика, и говорила, заикаясь:
— Я... я дддаже не зна...
— Так. А ну пробуй это. По-моему, очень круто, — Иван Иваныч совал ей очередную зашибенную тряпку, уводил за ширму, без всяких комплексов оголял, помогал одеться, поправлял здесь и там, после чего снова и снова говорил: — Не, опять фигня. Фиготень фиготенская... Давай-ка вот это.
После долгих трудов обалдевшая Лора вышла из бутика в новом белье, в зеленом платье, в туфлях на каблуке, в роскошном бежевом пальто — и еще столько же всего лежало в пакете, который нес за ней Иван Иваныч.
— А это к ядрене фене! — он швырнул в урну старый ее прикид.
— Ээээээ! Что я родакам скажу?!
— Правду. Что у тебя появился богатый папик, который покупает тебе стоящий шмот, а не всякое готическое говно. Никогда не поверю, кстати, что родители купили тебе такое...
Он попал в десятку. Пунцовая Лора влезла за ним в машину.
— А теперь куда?
— Туда же: на Кудыкину гору. Паааагнали!..
Через десять минут Лора, потерявшая дар речи, сидела в салоне красоты, а вокруг нее танцевал целый полк девушек. Иван Иваныч командовал ими, как балетмейстер:
— Так!... Какой пирсинг можно снять — ну, чтобы дырка не была видна, а то ворона туда залетит, гнездо построит... тот снимайте к ядрене фене. Не, бровь оставляем, это как раз гуд... Волосы? Так, вначале смываем эти готические чернила... чтоб ими Путина покрасили, е-мое! Какая ты там под ними, Лор? Безумная Лор, волоокая Лор... * Девочки, делаем блонди. С золотом, с медом, с рыжиной. И стрижем, конечно. Каре, не слишком короткое, попышней только...
_________________________
*Из стихотворения Гийома Аполлинера «Лорелея». — прим. авт.
Когда Лора выходила из салона, стриженная, перекрашенная, вконец оторопевшая от впечатлений и оттого, что не узнала себя в зеркале — она заметила, как сразу несколько мужчин из толпы оглянулись на нее, и кто-то даже замедлил шаг.
— То ли еще будет, — сказал Иван Иваныч. — Будем считать, что на тридцать процентов мы тебя раскрыли. Осталось еще семьдесят... Погнали, волоокая Лор, совсем мало времени!
— Куда?
— Как куда? В Домодедово.
— Что?!
— Аэропорт такой. Не слыхала? — бормотал Иван Иваныч, вталкивая ее в джип.
— Куда вы меня...
— В одно тепленькое местечко.
— Но...
— Одиннадцатого вечером вернемся. Родаки все равно звонят по роумингу, да? Я кину тебе на счет тыщу рэ. Так сколько тебе лет?
— Восемнадцать...
— Ну и славно. А то я уже думал, что зря старался...
5.
Через три часа Лора, пьяная от мужских взглядов, сидела в кресле самолета Москва-Дубровник, а Иван Иваныч как ни в чем не бывало излагал ей тонкости ловли бабочек:
— С ней надо, понимаешь ли, как с человеком: понять ее. Тогда она сама полетит на тебя...
Когда можно было расстегнуть ремни, Иван Иваныч спросил:
— В туалет хошь?
— Ага...
— Ну пошли.
Ничего не подозревающая Лора прошлась, опустив глазки, между рядов, и удивилась только, когда он всунулся вместе с ней, захлопнув дверь.
За стенками ревело, будто вокруг клокотал водопад. Сразу стало жутко.
— А... а...
— Пипи хотела? Ну и давай.
— А... а вы...
— А я полюбуюсь. Можно?
После недолгих препирательств Лора спустила трусы и присела на унитаз.
— Подальше садись, чтоб видно было. Вот так...
Обомлевшая Лора пустила струю, физически ощущая взгляд на пизде.
— Ну вот. Писающая девочка — это куда красивей, чем писающий мальчик, смею тебя заверить. А теперь — немножко гигиены...
Он намылил руку и принялся деловито мыть Лорину пизду, ощупывая каждую складочку и каждый уголок.
Это было так одуряюще приятно, что Лора против воли закатила глаза.
— Мы с ней хорошо понимаем друг друга... с твоей девочкой... — приговаривал Иван Иваныч, поблескивая глазами.
Мытье незаметно перешло в ласку: плавными, глубокими движениями он дрочил Лоре клитор, и той казалось, что он щупает и щекочет ее сердце. Дверь дергали, и внутри у Лоры всякий раз ухало холодком, но Иван Иваныч говорил — «ничего, тут еще один тубзик есть», — и продолжал делать свое дело.
Сладкий зуд наполнил Лору до ушей. Ей казалось, что в пизде трепещет щекочущее перышко, исторгая из нее потоки меда с сиропом... Вскоре Иван Иваныч достал какой-то жирный крем и вымазал им Лорин бутончик, проникая пальцем в устье; затем расстегнул штаны, добыл свой детородный орган — самый настоящий, багровый, в прожилках и складках, — тщательно смазал его тем же кремом...
У Лоры потемнело в глазах.
— Делала раньше это? — спросил Иван Иваныч.
— Что?
— Не чтокай. Ебалась раньше?
— Нннет... — запинаясь, пролепетала она.
— Знаю. Для проформы спрашиваю. Ну-ка привстань...
Он приподнял ее за подмышки.
— Попку выше... вот так... Ну, держись, сеньора Лора!
Он пристроился к ее пизде. Крепкие его руки держали Лору, как в тисках, и она даже не пыталась вырываться. Было страшно, как у стоматолога, когда зудящий стержень уже тянется к зубам...
Вокруг ревел невидимый водопад. Пол вибрировал, и ступням было щекотно. Под задницей зияла бездна в десять километров...
— Ааааааа!... — заверещала вдруг Лора.
— Чего ты? Я еще ничего не делаю, — хмыкнул Ива
н Иваныч... и вдруг сильным движением насадил ее на себя.
— Аааахгр...
Лора подавилась криком.
— Все, все, глупенькая, ну все уже, ну чего ты? — шептал Иван Иваныч, понемногу въебываясь в нее. — Какая же ты узкая...
Он стал целовать ее в лоб, в виски, в глаза... Беспомощная Лора чувствовала, как в ней хозяйничает ОН — натягивает ей сердцевину, подается вперед, назад, снова вперед... Это почти не было больно, а просто было чудовищно непривычно — чувствовать так глубоко в себе чужую плоть. Почти так, как если бы Лору вскрыли, как бандероль, и месили бы ей голыми руками сердце и мозги, или прямо в нее высадили бы живое дерево или цветок...
«Меня ебут», думала она. «Господи. Меня ебут. По-настоящему. Сейчас. Аааааа...»
Вдруг отозвалось щекочущее перышко, засевшее там, внизу; тут же откликнулись стенки пизды, натянутой до судорог, и захотелось ворочаться, елозить, насадиться плотнее, хоть и было больно...
— Ааааа, заработала наша задничка, — обрадовался Иван Иваныч. — Почуяла, что с ней делают... Ну, держись!
Он стал ебать ее крепче, не выходя наружу, а только вдавливаясь вглубь крепкими, отрывистыми толчками. Каждый толчок бил туда, где зудело щекочущее перышко...
От напряжения Лоре заложило уши. Она не замечала, что из нее рвутся хныкающие стоны, что ноги ее затекли, бедро свело судорогой...
Это не было блаженством или даже удовольствием; это было неудобно, страшно, в чем-то больно и неприятно; но это было так мощно, так стыдно и горячо, и Лору захлестнуло такое первобытное возбуждение, что она потеряла контроль над собой.
— Ээээ! Тише, тише... — уговаривал ее Иван Иваныч, целуя красное, как пион, лицо. — Тише, девочка, не надо так...
Он давно выкончался в унитаз, и ему стоило большого труда остановить распалившуюся Лору и вынуть из нее набухший хер.
— Ыы... ыы... ы... — скулила Лора, остывая после гонки.
— О боги! Ты кончила? Ну ты даешь... Чувырло ты мое, — он чмокнул ее в нос. — Одевайся, и пойдем. Пойдем, Лора-Сеньора... Ну и что, что очередь? Не усретесь, уважаемый, — огрызнулся он кому-то, открыв дверь.
Лора еле доползла до своего места.
Она так устала, что, усевшись в кресло, сразу заскользила в радужную пустоту — и не стала ей сопротивляться, а наоборот, радостно ухнула туда, оставив ум и память где-то на поверхности...
6.
Проснувшись, Лора долго глядела круглыми бессмысленными глазами на стены и портьеры, пытаясь нащупать хоть какую-нибудь зацепку в памяти.
Память, как всегда, вернулась внезапно. Дернувшись, Лора протянула руку к пизде. Подвигала бедрами, проверяя ощущения. Полежала неподвижно, пытаясь прочувствовать то, что с ней было...
Вдруг сообразив, что лежит голышом, она вскочила.
На простыне под ней слиплись желтые пятна. Похоже, Иван Иваныч трахнул ее, пока она спала...
Эта мысль не ужаснула ее, наоборот — кольнула нервы сладкой жутью, и Лора принялась петь и скакать, прыгая, как козлик.
Кроме нее, в номере никого не было. В соседней комнате лежали вещи Иван Иваныча — одежда, мобилка и блокнот.
Глядя на них, Лора задумалась... но тут же увидела зеркало и пулей подлетела к нему.
— Вау!..
Вместо привычной готицы с черными патлами до груди на нее смотрела голая красотка с обалденным макияжем, до сих пор не смытым, с волосами и бровями, перекрашенными в дивный золотисто-медовый цвет, с зашибенной ассиметричной стрижкой и чувственным, истомно-щедрым телом.
Больше всего ее удивило, что ей впервые понравилось ее тело. Она даже возбудилась, глядя на свои изобильные сиськи, которые всегда считала рыхлыми и неаккуратными. Натискав себя, накорчив зазеркальной красотке рожи и слегка подрочив бутон, Лора вприпрыжку поскакала на поиски душа... но снова наткнулась на вещи Иван Иваныча.
Искушение было слишком велико. Десять раз оглянувшись и прислушавшись, она взяла его блокнот и погрузилась в изучение, высунув язык от любопытства...
Быстрые шаги за стеной заставили ее подпрыгнуть, как котенка. Она едва успела сложить все, как было, и выскочить в коридор, как в номер вошел Иван Иваныч.
— О! Утренний туалет! От самого Господа Бога... Ну, чувырло, выспалось?
Он обнял ее за спину, нагнулся к ней, поцеловал в оба соска, а потом и в губы.
— Так. Чего это такая? А ну-ка...
Он взял за подбородок напряженную, набыченную Лору и заставил глянуть себе в глаза.
Они, как всегда, блестели азартом и сумасшедшинкой. Лора изо всех сил старалась делать вид, что она такая, как всегда.
— Таки да, не выспалась. Тащил тебя из самолета, как мешок с картошкой... Давай чеши в душ, Лора-Микрофлора, а то от тебя пахнет вчерашней страстью...
7.
Когда она оделась, накрасилась и вышла с ним на улицу — с каждым шагом ее глаза делались все круглей и круглей.
Во-первых, рядом было море. Сразу, в двух шагах — бархатное, бездонно-синее, как в сказках Шехеразады.
Во-вторых, вокруг сверкала такая благодать, что хотелось взмыть в голубой воздух и носиться вместе с чайками. Зелень, пальмы, ослепительное солнце обрушились на Лору вдруг, неожиданно, хоть и предупреждали о себе солнечными зайчиками в холле, — и Лора захлебнулась ими с непривычки, как захлебываются жадно пьющие.
В-третьих, вокруг то и дело попадались полностью голые люди. И мужчины, и женщины, и даже дети. Они запросто ходили вокруг отеля, общались, садились в машины и делали все то же, что делают обычные одетые.
Шокированная Лора вопросительно смотрела на Ивана Иваныча.
— Никогда натуристов не видела? Это один из крупнейших натуркурортов. Сейчас низкий сезон, и тут, считай, безлюдно... Ага, говорил тебе — иди босиком!
Каблуки на песке — как ходули в болоте. Было жарко, и на руке у Лоры росла куча снятых тряпок...
— Сбегаю в номер — отнесу?
— Не надо. Сейчас эта проблема решится сама собой.
Они подошли к чему-то вроде пропускного пункта, отделявшего отель от берега.
— Гляди, Лора-Флора. По-аглицки разумеешь?
— Не-а, — соврала перепуганная Лора, хоть давно уже прочитала и поняла табличку «GIRLS ЕNTRАNCЕ NАKЕD ОNLY».
— А по-французски? — зачем-то спросил Иван Иваныч.
... Это было ужасно. После долгих препирательств, замираний, уханья в сердце, мурашек и оглядываний Лора зашла в самый укромный, как ей казалось, уголок, и вышла оттуда с таким видом, что даже голуби и чайки застеснялись за нее. Ее голая пизда и грудь кричали из каждого ее глаза, из пунцовых щек и из блудливой улыбки.
Вручив одежду улыбчивой вахтерше (одетой, между прочим), Лора прошла с Иваном Иванычем к берегу.
Море сразу опьянило ее. Настороженность вдруг улетучилась, и взамен разлился головокружительный восторг морю, наготе и свободе. Ветерок бил в нос морской солью, обдувал голое тело, непривычно холодил интимности... Лора какое-то время терпела, стараясь быть взрослой, а затем не выдержала, взвизгнула — и помчалась вприпрыжку по берегу, вздымая гроздья песка. Сунулась в море, заорала, выскочила, как ошпаренная, упала на песок, выкаталась в нем, как свинка, и снова врезалась в воду...
— Пятнадцать градусов, — крикнул Иван Иваныч, наблюдая за ней.
С пятой попытки ей удалось даже проплыть два или три метра. Она вылезла посиневшая, оглушенная, и какое-то время чинно шла рядом с Иваном Иванычем. Вместе они эффектно смотрелись: голая Лора, блестящая от капелек, и высокий, лощеный, с иголочки одетый Иван Иваныч.
Он заметно нервничал, хоть Лора отметила это уже после.
— Сейчас мы зайдем к моим друзьям, — сказал он, когда она допьяна набегалась, накупалась и навалялась в песке.
Тревога, приглушенная морем и солнцем, сразу вернулась к ней, и сразу вспомнилось то, что она нашла в его блокноте.
— Вот здесь. Можно голышом, не стесняйся.
Лора препиралась, как могла, но Иван Иваныч решительно вел ее к коттеджу, выходящему калиткой на берег. Азарт приключения пересилил: обливаясь мурашками, Лора вошла за ним во двор.
Она так волновалась, что плохо переваривала все увиденное. Там были двое каких-то мужчин, похожие на киношных мафиози; они целовали ей руку, сально улыбались и гоготали, угощали выпивкой, дрянной на вкус, говорили с Иван Иванычем по-французски, и Лора не понимала их.
Иван Иваныч демонстративно обнимал ее и целовал в губы. Видно было, что ему не по себе, что он плохо знает французский, и что эти двое главней его. Они обглазели голую Лору с ног до головы, и от стыда у нее вся кожа гудела, как барабан.
— Давай перейдем на английский. Все-таки мы знаем его лучше, чем ты французский, — вдруг сказал по-английски один из «мафиози».
— Да, но... — Иван Иваныч кивнул на Лору.
— Ты сказал, что она не говорит по-английски.
— Да, но... Ладно. Я слушаю вас.
Шокированная Лора изо всех сил старалась делать вид, что она ничего не понимает.
—... Значит, ровно в четыре. У нас куча дел, а таким подарком нужно насладиться как следует, без суеты...
— Иван Иваныч, я выйду на берег. К морю хочу, — по-русски сказала Лора.
— А? — вздрогнул Иван Иваныч. — Хорошо, хорошо. Иди. Подождешь меня.
— Угу. — Лора вышла из коттеджа и, оглянувшись, пошла быстрым шагом к отелю.
Шаг перешел в бег... но вдруг Лора остановилась. Постояла минуту или две, глядя под ноги, и медленно побрела обратно.
Навстречу ей уже шел Иван Иваныч:
— Лорчик! Лорчик-помидорчик! Куда упорхнул от нас? Дикий, асоциальный Лорчик! Сегодня нас ждут великие дела...
Лора подошла к нему. Помолчала, глядя в песок. Потом сказала:
— Иван Иваныч... Давайте уедем сегодня. Наймем для них шлюху какую-нибудь...
Шумело море. В ушах свистел ветер. Вокруг ходили люди, глазевшие на странную парочку...
Иван Иваныч застыл. Потом закрыл лицо руками.
— Без вас я бы пропала... Но и вы без меня сейчас... Плавали бы в своей ванной...
Он дернулся и воткнул сумасшедший взгляд в Лору.
— Я ведь видела, как вы бритву забрали тогда... из ванной... Ну зачем же так?
Минуту или больше Иван Иваныч стоял, ломая пальцы. Потом вдруг ринулся в море.
— Ааааа! Стоооойте! Спасите! Хеееелп! Хееееелп!... — орала Лора и бежала за ним.
Море было обжигающе холодным. Иван Иваныч хлюпал уже где-то далеко, в волнах, и Лора с ужасом понимала, что не успеет...
8.
... Он вздохнул и крепко, жестоко закашлялся.
— О! Очнулся, Ив Кусто!
Долговязые спасатели, загорелые, как папуасы, скалили над ним зубы.
Выкашляв воду, он подхватися:
— А... где... где...
— Да тут она. Не бросит тебя твоя краля. Она обещала. Верно?
— Верно, — подтвердила Лора. Она как была, так и осталась голой.
— Так что больше не занимайся дайвингом в пиджаке...
Часом спустя они сидели в номере — укутанный в одеяла Иван Иваныч и Лора, по-прежнему голая. После дня, проведенного без одежды, ей казалось кощунственным надеть на себя даже трусы.
— Так ты шпаришь по-английски лучше самой королевы! Нафиг соврала?
— Не знаю. Я не специально, так само получилось, честно...
— Женский организм предчувствовал, как видно... Ну, и что нам с тобой делать, Лорелея?
— Я не Лорелея, я Элеонора... Не знаю, что делать. Драпать отсюда.
— Ого! Так ты у нас прекрасная Элен? Это же все меняет! Это...
— Кстати, мне надоело называть вас Иван Иванычем. Это двое говорили вам «Ник». Николай, да?
— Зови меня по-человечески — «Коля». И хватит мне выкать! В конце концов, не такой уж я и старый. Сорок два — расцвет мужского организма, к твоему свед...
— Хорошо, Коля... Ха. У меня был уже один Коля.
— Никаких Коль у тебя не было. Ты была чистехонькой целкой, когда я тебя натянул в тубзике, Лора-Элен...
— Ну что вы... то есть ты... все время болтаешь всякую ерунду! Скажи что-нибудь по существу.
— По существу? Хорошее замечание... Ну что ж, по существу. Ффффуууух...
Коля с шумом выпустил воздух.
— По существу: в глубокой жопе я, Лора-Элеонора. В такой глубокой, что, как ты правильно изволила заметить, набрал себе ванну, приготовил бритвочки, марочку кислотушечки... Вот только решил перед эмиграцией в ад на уличку выйти, весенним воздухом подышать напоследок. А там ты сидишь, то же самое сделать хочешь. Что, думаешь, если темно, так я и ничего не вижу, да? Судьба...
Он замолчал.
— Так что же вы... ты... если судьба — что же ты повез меня продавать? — спросила Лора.
— Ну, вот прямо-таки и «продавать». На одну ночь только... никто тебя в сексуальное рабство не отдает. Забрал бы тебя, благополучно отвез домой, вернул бы маме с папой... А тебе только в кайф — с такими опытными кобелями поебаться... Нет, ты права, Лора: я страшная дрянь. Я говно. Я не знаю, как с этим жить. Я запутался, Лора. Неделю назад я проиграл им в карты весь свой бизнес. Понимаешь? Дело всей своей жизни. А они предложили мне обменять долг на одну ночь с моей девушкой. Всего одну ночь. Три дня я уговаривал Соньку, на коленях молил ее... Она ушла. Навсегда. Еще два дня я бухал. Потом решил покончить со всем. Потом встретил тебя...
— И решил использовать по назначению? — спросила Лора. Она была спокойна, хоть глаза и блестели от слез.
— Вначале нет, Лорочка, честное пионерское! Вначале я просто спасал тебя... и не столько тебя, сколько себя. Радовался поводу не умирать. И просто радовался тебе. Я был так благодарен тебе, что ты... А потом... Потом я понял, что могу все это сделать. Нужно было только придать тебе товарный вид. И... ну... если бы я сунул им девственницу, они бы не поняли... Какая я гнида, Лор. Что мне делать?
— Поехали домой. Ну их.
— Но я не могу, Лора! Я подписал все бумаги. Еще тогда. Был уговор: если в течение недели моя девушка не переспит с ними — я лишаюсь всего. Понимаешь, всего!
— А если я скажу им правду? Что я не твоя девушка?
Коля судорожно сглотнул.
— Тогда я... тоже лишаюсь всего.
— И что, вы вот так вот просто... меня...
— Да не трави ты мне душу, Лора! — заорал Коля. — Сам знаю, что свинья. Но... если ты меня спасешь, — распахнул он на нее глаза, — я тебе... тебя... Ну, ты ведь сама понимаешь, Лора. С деньгами, с делом я — совсем не последняя фигура на шахматной доске. Ты будешь главным человеком в моей жизни, Лора. Самым главным. Самым-самым...
— Буду? — спросила она, делая особый акцент.
Коля замолчал. Молчала и Лора. Потом сглотнула и встала.
— Ну... Уже полчетвертого. Могу опоздать... Надеюсь, они меня там хоть накормят...
— Лор! — крикнул Коля. — Ты... ты что, к ним? Или... сбежишь?
— Ты мне доверяешь? — спросила Лора, копируя его.
Коля замолк, а она вышла из номера.
9.
... У самой калитки коттеджа она оглянулась.
— Лорааааааа! Лорааааааа! Стооооой!... — Коля несся к ней, как шайтан, вздымая вокруг себя песчаную бурю. — Стоооой! Стой... — он подбежал к ней, растрепанный, задыхающийся, и схватил ее за голые плечи. — Стой... Сам... пойду... Жди здесь...
Через пять минут он вышел к Лоре, стоявшей у кромки моря, сгреб ее и потащил прочь от коттеджа:
— Все, Лора! Все! Я все отдал. Мы нищие, Лора! Пошли! Пошлииии!..
Он повалил ее на песок, не давая ей говорить и плакать:
— Все мое теперь не мое, а этих уродов... кроме моей совести. Я сидел, Лора, когда ты ушла, и думал, что лучше: утопиться, кислоты нажраться... или пойти к ним. Я выбрал правильное решение, Лора. Я... я тебя...
Они катались по песку, делаясь одного цвета с ним — голая женская фигурка и растрепанная мужская.
Немногочисленные пляжники косились на них, пытаясь понять, занимаются ли они любовью, и когда видели мужскую задницу, пульсирующую вверх-вниз — отворачивались, неловко улыбаясь друг другу...
***
Два дня спустя Коля, задыхаясь, кричал Лоре:
— Про нас... скоро напишут... «террористы... снова блокировали... туалет самолета...» Ааа... ааа... Аааааааа!..
Вокруг снова ревел водопад, заглушая стоны ошалевших любовников.
Отдышавшись, Коля достал розовый вибратор, похожий на длинноногий гриб, и осторожно ввел его в Лору ножкой вперед — так, что он целиком скрылся во ней, накрыв клитор плоской шапочкой.
— Чувствуешь его в себе? Теперь будет самое интересное... Надевай трусы. Давай, давай, — мягко уговаривал он ее, — давай, вот так, вот, вооот...
Упаковав Лору в одежду, Коля раскрыл дверь туалета и вытолкнул Лору в салон.
Она шла, прислушиваясь к каждому своему движению. Розовый гриб скользил в ней, натягивая пизду почти как живой член, только мягко, без боли. Страшно хотелось елозить на нем, прыгать, вертеться юлой, и Лора изо всех сил сдерживала бедра, рвущиеся в танец...
— Садись, устраивайся поудобнее... Села? Все хорошо? А теперь держись...
Коля клацнул пультом, и в Лоре задрожала щекотная, кисло-сладкая, невыносимо одуряющая дрожь.
— Аааахр! — выдохнула Лора. — Выключи! Выключи быстро! Ты что...
— Всему свое время, — ухмыльнулся тот, пряча пульт во внутренний карман.
— Выыыключи! — ныла Лора. — Ну... ну... ааааааа!
— Что ж ты, драться со мной будешь, что ли?
Лора и впрямь хотела вцепиться в него, но вместо того со стоном расплылась в кресле.
На них с интересом смотрели, и она закрыла глаза, твердо решив удержать все в себе.
Дрожь нарастала, цветными волнами разливаясь по всему телу... Сжав челюсть, будто у нее болели зубы, Лора мычала, раскачиваясь из стороны в сторону. (Эротические рассказы) В ней набухал комок невыносимой влаги, и все ее чувства обратились вовнутрь, в радужную пелену тела, цветущего наслаждением, какого она никогда еще не знала.
Комок разросся, натянулся дрожащей плотностью — и расточился в никуда, и Лора вместе с ним. Она горела, погибала и рождалась там, внутри своего тела, из последних сил удерживая в себе стон, и даже не замечала, как бесстыдные Колины пальцы мнут ей соски сквозь одежду. Оргазм, в котором она таяла, был сладким, горьким, кислым, горячим, леденящим и каким угодно еще, и он был только в ней, и вся Вселенная тоже была только в ней — в вибрирующем ручье блаженства, который сочился в недрах ее тела...
— Ну вот, — сказал Коля, когда адская машинка была выключена, а Лора хныкала от горькой истомы, разлившейся по ее телу. — Как тебе леталось, Лора-Мандрагора?
— Урод. Дебил. Извращенец, — стонала Лора. — Ну что ты меня так позоришь? Ну что?..
Она выгнулась, как кошка, уткнув в него нос.
— А скажи-ка, Лора — Элеонора... Как ты догадалась?
— Нуууу... Во-первых, не надо блокноты по всему номеру разбрасывать.
— Ах ты любопытная сорока!
—... Во-вторых, я в детском лагере лучшей разведчицей была. Меня все группы сманивали, подкупали... А в-третьих...
— Что «в-третьих»?
— В третьих — и так с самого начала было все ясно.
— Вот прямо-таки все?
— Ну, или почти все... Вот прямо-таки ты взял меня с собой из чистого альтруизма.
— Почему не отказалась?
— Потому что... сам знаешь, почему. А ты глупый такой. Почему нельзя было простую шлюху нанять и выдать ее за свою девушку?
— Лора... а ты знаешь, что ты — идеальный человек для бизнеса?
— Да?
— Мы с тобой еще такого накрутим! Мы начнем все сначала. Я с тобой... мы... Ты спишь, что ли?
— Угу... Тот день, когда все это было... это какое число?
— Девятое марта.
— Девятое... Это теперь у нас будет праздник круче, чем восьмое... Восьмого ты меня... продырявил... А девятого... ты...
Она затихла.
«А девятого я ради тебя впервые в жизни не был гнидой», думал Коля, прижимая ее к себе.
253