— Какая девочка! Ты только посмотри... Кожа, ножки..., — восторженно шепчет чей-то охваченный страстью голос с придыханием, а грубые руки его обладателя безжалостно оттягивают в сторону трусики, обнажая промежность, — Твою мать... Вся голенькая... Давай-ка немного развлечемся, малышка... Когда я еще смогу поиметь топ-модель мирового класса...
— Слушай, придурок, отвали от нее... Тебе шеф за нее бошку снесет..., — промямлил кто-то еще, но как-то слабо и неуверенно.
— Да пошел ты! Откуда он узнает, если ты не донесешь? — прорычал тот же голос, что и в первый раз, а те же руки притянули к себе ее тело с разведенными в стороны ногами. По беззащитной вульве прошелся увлажненный горячий член.
В один миг все существо распростертой на полу грузового отсека самолета девушки охватила паника — мышцы пришли в тонус, кровь запульсировала в артериях, живот, грудь, горло сковала боль, предупреждающая о грозящей опасности. «Нужно вспомнить!», — твердила она себе, — «Нужно вспомнить, кто я... Почему я здесь... Что со мной? Кто они?».
— Смотри-ка, очнулась, — с усмешкой заметил тот, что ее держал.
Тут же его рука прикоснулась к ее лицу. Она заметалась, пытаясь ее смахнуть, но ее руки были крепко связаны за спиной, она уже почти их не чувствовала по локоть, если не считать ноющей боли, особенно в запястьях. Она попыталась лягаться, но для серьезной борьбы у нее оказалось слишком мало сил. Зато в следующую секунду повязка с глаз была снята, и по ним резанул свет — не яркий, но для нее довольно-таки чувствительный. Жмурясь, девушка разглядела перед собой обнаженного по пояс мускулистого молодого мужчину — бритого налысо, с грубой неотесанной нагло ухмыляющейся рожей. Он отбросил в сторону ее повязку, встретившись с ней взглядом, в предвкушении облизал губы и, дразня, медленно задвигал бедрами, все еще не входя в нее, но продолжая распалять обильно текущим членом.
— Не надо, — прохрипела она, не узнавая свой голос, — Пожалуйста, — полуонемевшие язык и губы слушались ее с трудом. Что это за кошмар? Он ведь должен скоро закончиться, как и все страшные сны?
— Надо, малышка... Разве могу я устоять перед красотой таких глазок? — глумясь и ерзая все беспокойнее заявил мужик.
Девушка шевельнула ногами, пытаясь высвободиться, но их обхватывали накачанные загорелые руки, пожалуй, превосходящие в плече по объему ее бедра. От бессилия глаза обожгли слезы. Она часто заморгала, дыхание ее участилось, в висках болезненно стучало, по изможденному борьбой телу прошла шоковая дрожь. Сил сопротивляться все равно не было, но самым ужасным было то, что она вообще не понимала, кто она, где она и почему все это происходит.
— Кто вы? — пролепетала она в надежде отвлечь своего насильника и перевела взгляд на второго мужчину, который стоял опершись рукой о ту же стену, к которой спиной была прислонена она. Стена была покатой, но лежать было неудобно из-за металлических балок для крепления грузов, тянущихся вдоль всей длины помещения.
— Эээ, — неловко замялся тот, тут же выпрямляясь, хмурясь и сцепляя на груди руки. Он с явным сомнением наблюдал за тем, что творил его напарник, но серьезно противостоять ему не мог по физическим характеристикам, да и авторитета должного не имел. Этот тип был моложе, совсем еще мальчишка лет восемнадцати-двадцати с висящей сосульками тонкой светлой челкой, тоже тренированный, но худощавый, низкорослый и бледный. Свободного покроя джинсы свисали с его бедер, демонстрируя яркий эластичный пояс трусов. Черная майка облегала тонкий стан, джинсовая жилетка немного прибавляла объема в плечах, но в целом сразу бросалось в глаза, что он тому первому не ровня.
— Серег, может, правда не надо? Она же шефу потом расскажет..., — робко и умоляюще выдавил он наконец из себя, потирая от холода плечи.
— Дебил что ли? Ей же память какой-то хренью отшибло! Грех не воспользоваться..., — осклабился качок, а девушка уже почувствовала давление его члена на ее вход и внутренне сжалась, ожидая самого худшего.
— Помогите! — из последних сил закричала она. Крик вышел слабым и неубедительным — ей не хватало дыхания, сил, поза была неудобной, все тело мучила ломота и головная боль усилилась.
В этот момент какая-то дальняя дверь открылась и в ней показался жирный мужик в мешковатых брюках и футболке, какие, кажется, всегда носят все толстые, с большим металлическим кейсом в пухлой руке. Выражение его одутловатого задумчиво-озабоченного лица вдруг сменилось на удивленное и тут же на гневное. В миг оценив ситуацию, он поставил кейс на пол и со всей скоростью, на какую было способно его тучное тело, рванул к месту свершающегося преступления, схватил качка за горло обеими руками и со всей дури потянул назад. От неожиданности тот свалился на спину, не сразу сориентировавшись, что происходит. Его заминки толстому хватило для того, чтобы взгромоздить ему на грудь необъятное колено и, надавив на него половиной своего огромного веса, продолжить его душить.
— Ах ты гнида вонючая! Похотливое чмо! — сипел он, брызжа слюной, — Последние мозги наркотой себе сгноил? Жить надоело? Шлюх тебе мало?!
— Эй, эй, док, остынь! Ты ж его придушишь! — завопил тощий, беспокойно топчась над сцепившимися в неравном поединке и пытаясь оттянуть толстого за плечо.
— Этого говнюка придушить мало, — пыхтя и потея зарычал тот, но, впрочем, отпустил, отполз в сторону на коленках и, тяжело дыша, еле-еле поднялся на ноги, пока придушенный откашливался и усиленно сипел на полу. Немного придя в себя, толстяк вернулся к своему кейсу и приблизился к девушке. Окинув ее беглым несколько смущенным взглядом, он злобно выругался.
— Я же сказал, что ее можно развязать! У нее все руки отекли! Идиоты! Как же меня достало постоянно иметь дело с олигофренами-переростками!
Потея, сопя и дыша с тяжелой одышкой, док покачал головой, встретившись суровым взглядом с прекрасными бархатисто-серыми, словно шкурка породистой серо-голубой кошечки, глазами девушки. В его взгляде она тут же угадала сочувствие и, пожалуй, восхищение. Толстяк, вытирая пот со лба рукавом футболки, опустился рядом с ней на колени, быстро одернул ее короткую юбочку, стараясь не смотреть на то, что пытался прикрыть, затем открыл реанимационный кейс, в котором оказался даже аппарат ИВЛ и портативный дефибриллятор, не говоря уже о диком количестве ампул, шприцев, каких-то трубочек и прочих медицинских инструментов и приборов.
Он помог девушке слегка повернуться на бок, развязал ее руки, осмотрел стертую воспаленную кожу, с досадой цокнул и мотнул головой. Пока она, жмурясь и чуть не плача от боли и недавно пережитого ужаса, разминала руки и ошарашенно оглядывалась по сторонам, док достал тонометр и замерил ей давление.
— Как себя чувствуешь?
— Я... я... ничего не помню... и у меня все тело болит...
— Ничего. Сделаю тебе укольчик и полегчает.
— Вы... вы снова хотите меня вырубить?
— Нет... нет, что ты..., — он проследил за ее взволнованным взглядом и поспешно добавил, — А за этими долбанутыми я присмотрю. Обещаю.
Девушка не знала, что на это ответить. Наверное, врачам нужно доверять... по крайней мере она привыкла, что так должно быть... Да и могло ли все стать еще хуже, чем уже есть? Она молча наблюдала, как док набирает в шприц дозу какого-то препарата из стеклянной ампулы.
— Вы знаете, как меня зовут? — стараясь не думать о нелепости своего вопроса, спросила она.
— Виктория... Тебя зовут Виктория...
«Очень приятно», — чуть не сыронизировала она в ответ, потому что имя показалось ей совсем не знакомым. Толстяк виновато улыбнулся, словно прочел ее мысли, и, протерев спиртовой салфеткой плечо, сделал укол.
— Как немного придешь в себя, отведу тебя в дамскую комнату и дам воды. Есть хочешь? Вообще-то есть пока не стоит...
Виктория кивнула.
— Как вас зовут? — спросила она.
— Все зовут меня просто док.
— Док..., — пробормотала она.
***
Париж Вика узнала сразу, как только ей развязали глаза, но лишь увидев за окном лимузина Эйфелеву башню, она почувствовала себя немного спокойнее, сама не зная почему. Все же после недельного пребывания в охотничьем лесном доме за высоким частоколом она явно уяснила для себя, что цивилизация была ей ближе, чем уединение в глуши, на природе. Бежать оттуда было совершенно бесполезно, потому что на многие километры во все стороны тянулся непроходимый лес, а в ее состоянии любые подвиги на выносливость могли стоить ей жизни. К тому же даже док, который обычно ее не пугал, утверждал, что тут водятся медведи. Она точно помнила, что читала когда-то о жутких случаях нападения медведей на людей, поэтому из страха даже во двор лишний раз не выходила. Ей все чудилось, как скребутся в тяжелые металлические ворота огромные медвежьи когти.
К Вике приставили восьмерых человек профессиональной охраны, которые неусыпно и усердно бдили за выходами из дома в две смены, а также женщину, которая отвечала за уборку и приготовление пищи. Иногда ее навещал док со своим кейсом, делал неизменный укол, вел с ней беседу на какую-нибудь отвлеченную тему и удалялся, снова предоставив ее себе и советуя побольше спать, гулять и сытно питаться. Один раз он оставил ей глянцевый журнал с ее лицом на обложке. Вика изучила его досконально, рассчитывая найти какую-то информацию о своей прошлой жизни, но обрывочные фразы о некоторых карьерных достижениях, практически ни о чем ей не говорили и почему-то совершенно не удовлетворили ее потребности в самоидентификации.
«Виктория Воронова», — гласила надпись на одном из разворотов с ее фото во всю его ширь. — «У нее победоносное имя, божественная фигура, лицо ангела и сердце львицы». Далее следовало интервью с ней, в котором «Виктория Воронова» рассказывала, что сначала снималась в какой-то рекламе, вовсе не мечтая о карьере модели, потом ее фото заметил директор агентства Еlitе и пригласил принять участие в престижном международном конкурсе моделей Lооk оf thе Yеаr, который в тот раз проходил в Париже. Она стала одной из победительниц и получила контракт в качестве первого приза. От контракта она отказалась, потому что посчитала необходимым продолжить учебу в Москве, тем не менее, ее карьера модели пошла на взлет, хотя сменить место жительства ей все-таки пришлось, когда ей предложили работу в Лондоне.
Далее в интервью на целую страницу шли ничего не значащие вопросы вроде: «Ты говорила, что любопытна. Какие еще качества тебе присущи?» или «Ты все решаешь сама?» или «Есть ли у тебя подруги среди манекенщиц?» или «Ты любишь интервью?». Вика изо всех сил пыталась по ответам составить для себя некое представление о том, кем она была когда-то, но ничего кроме безликого среднестатистического образа некоей модели у нее в мыслях не складывалось.
Разве что фотографии завораживали своей безупречной красотой: нежный золотистый загар, шикарные длинные темно-русые волосы, большие по-восточному загадочные серебристо-серые глаза, высокий слегка закругленный лоб, аккуратный прямой немного укороченный носик, крупные чувственные губки, очень нежное лицо правильной овальной формы с приятно округленным подбородком и немного впалыми щеками, которые эффектно выделялись при правильной подсветке. Собственное тело тоже не могло ее не завораживать. Наверное, оно и правда было божественным, потому что большинство снимков хотя и относились к выдержанному уровню tоp-fаshiоn, все же несли на себе отпечаток эротизма. Дикая Виктория в белоснежном купальнике держит на цепи трех леопардов. Нежная Виктория в кружевном алом белье среди белых орхидей. Страстная Виктория на рояле в черном сверкающем бриллиантами топе, лакированных туфельках с острыми носиками и стрингах. Распутная Виктория голосует на трассе в джинсовой мини и драных колготках. Невинная Виктория обнаженной сладко потягивается на шелковых простынях. Виктория — королева на троне. Виктория — дерзкая девчонка в черной коже на байке.
По самое горло насмотревшись этих гламурных изысков, Вика тогда запустила журнал в огромный книжный шкаф, схватилась за голову, подскочила с места и заметалась по комнате как загнанный зверь. Что же это такое? Ни телефона, ни телевизора, ни радио, ни компьютера... И только этот чертов журнал за столько дней! Полный информационный вакуум! И этот мерзкий док только притворялся другом — он на самом деле знал все, но молчал, и пичкал ее какой-то дрянью, от которой, по его словам, нельзя было отказаться, так как тогда ее состояние изменилось бы в значительно худшую сторону! И что она вообще могла на это возразить?!
Теперь же, сидя в космическом салоне роскошного лимузина с голубоватой неоновой подсветкой и наблюдая за тонированными окнами залитый плавленным золотом огней город, на который опустилась черная ночь, она чувствовала, что страх перед неведомым немного отступил. Это было так глупо и беспечно с ее стороны, думать сейчас о красоте Парижа и мусолить в мыслях образ «Ночного кафе» Ван Гога, но только она ничего не могла с собой поделать. Вся атмосфера действовала на нее завораживающе, тем более что истерика, случившаяся с ней с утра, видимо, вымотала ее в эмоциональном плане, и психика сама отказывалась самоистязать себя еще хоть сколько-нибудь.
Обычно ей предоставляли повседневную и простую, впрочем, прекрасно подходящую по размеру одежду — джинсы, футболки, хлопковое белье, носки и в общем все, что она ни попросила бы в разумных пределах. Сегодня же утром ей в комнату принесли сумку с одеждой, аксессуарами и косметикой с инструкцией навести лоск и обязательно использовать все предложенные предметы. Этот самый набор привел ее в некоторый ступор, а затем в шок. Маленькое черное платье на жестком корсете без плечиков и рукавов с упруго торчащей короткой юбочкой-полуклеш было выполнено из тонкой мягкой простеганной в виде ромбов кожи. Шелковистые почти прозрачные чулки с очень тонкой телесной каймой по верху, которые необходимо было пристегнуть к черному гладкому тоже кожаному поясу, шли в комплекте с такими же прозрачными телесными стрингами. Черные туфельки из последней коллекции Christiаn Diоr явно обошлись кому-то в кругленькую сумму, впрочем, как и остальное. Все это выглядело довольно-таки вызывающе, хотя и изысканно, но только вот... что было думать об остальном? Две пары широких черных кожаных наручников с кольцами (явно для ног и для рук) и такой же ошейник... да еще глухая кожаная маска на глаза... Что за глупая шутка? Кто мог подумать, что она согласится надеть такое?!
Когда в условленное время за ней явился док в компании нескольких «людей в черном», она лежала в отведенной ей комнате на постели лицом к окну, свернувшись калачиком, и смотрела невидящим взглядом раскрасневшихся и припухших от слез глаз на плотно задернутые шторы. Док обошел кровать, нагнулся, заглянул ей в лицо и шевельнул ее за плечо. Вика не реагировала.
— Если ты не наденешь все это, я вынужден буду вколоть тебе снотворное и переодеть тебя сам. Неужели ты хочешь этого?
Ее и без того вымученные глаза снова охватил огонь, а едкие струйки слез проложили на щеках жгучие протоки. Она сексом..., — елейно улыбнулся мужчина в черном, и его улыбка Вике совсем не понравилась, — В любом случае, желающие находятся всегда, причем в довольно-таки большом количестве.
— Этого просто быть не может...
— Вполне понимаю твое замешательство, но... Поскольку договор давно вступил в силу, приступлю и я к исполнению своих обязательств.
— Что именно вы намерены делать? — изо всех сил пытаясь придать голосу спокойный тон, нахмурилась она.
— Я намерен вас трахнуть, мадемуазель, и не один раз, причем так, чтобы вашему извращенному «я», о котором вы, возможно, и забыли на время, это понравилось.
Некоторое время Вика исступленно смотрела в бездонные бездны серых глаз незнакомца, невольно открыв рот и ощущая, как ее обдает с ног до головы волнами нестерпимого жара, который самым постыдным образом сосредоточился у нее между ног, вызывая легкую нервную пульсацию. Вика замотала головой, словно желала насильно заставить себя порвать очевидную порочную энергетическую связь, вдруг установившуюся между ней и этим мужчиной. Близость двух амбалов, сидящих слева и справа от нее, начала невыносимо на нее давить. Весь салон автомобиля в миг показался ей душным, маленьким и непроницаемым, особенно когда она вспомнила его неестественно тяжелые дверцы и невероятно толстое бронированное стекло, которое водитель открывал на некоторое время для проветривания.
— Вы... Вы... мы что, знакомы? — она действительно усиленно пыталась вспомнить, знакомо ли ей это лицо. Оно было ярким, притягательным, по-мужски красивым и непроницаемым. К тому же было совершенно очевидным, что он не шутит и сам не испытывает ни малейшего волнения.
— Ты публичная персона. Я видел твои работы, следил иногда за твоей карьерой в прессе... Не волнуйся — никакого фанатизма... Исключительно деловые отношения... Кстати, сразу подумал, что тебе приятно будет увидеть Париж, ведь ты работала здесь последние полгода.
— Я ничего об этом не помню, хотя Париж мне действительно знаком, — пересохшими и одновременно онемевшими губами, словно в дурном сне, пролепетала она, — Так это вы меня похитили?
— Никто тебя не похищал. Я, будучи членом клуба, сделал тебе вызов, получив твою заявку. Ты заплатила клубу кучу бабок за то, чтобы кто-нибудь из его членов, соответствующих заявленным тобой требованиям, ублажил тебя так, как ты это любишь, а для более острых ощущений тебя лишили памяти.
— То есть я... даже не выбирала именно вас? Я... Мне что, было все равно, кто это будет? — Вике стало дурно и страшно до такой степени, что руки ее ослабли, и переданные ей бумаги и журналы соскользнули с ее колен на пол. Она заметила, что никто не обратил на это никакого внимания. Все замерли, словно ожидая каких-то дальнейших приказов. Атмосфера накалилась до такой степени, что Вика готова была закричать, но вместо этого только хватала ртом воздух и переводила бессмысленный взгляд с томно развалившейся на сидении девушки на мужчину в черном, плавно поглаживающего указательным пальцем серебристую голову сеттера на своей трости, лежащей поперек его колен.
Вика, сама не зная, что собирается делать, попыталась встать. Автомобиль легонько качнуло от езды, но это, в общем-то не имело никакого значения, потому что встать ей не дали. С двух сторон ее руки в одну секунду оказались надежно сцепленными в тисках безликих амбалов. Оба сжимали ее плечи и локти так, что даже распрямить руки представлялось совершенно невозможным. К тому же они вдавили ее в сиденье своим весом, не давая встать.
— Пожалуйста... Не надо... Не надо, — жалобно заскулила она, пытаясь избавиться от лезущих в лицо растрепавшихся локонов и чувствуя, что подбородок и губы ее дрожат.
— Забавно видеть тебя в роли трусихи, — невозмутимо усмехнулся молодой человек. Его нога выдвинулась вперед, и уперлась в ее колени, принуждая ее развести в стороны ноги. Ее короткая юбочка и без того мало что могла скрыть, но в таком положении его обзору предстало почти все, что он желал видеть. Аппетитные накачанные безупречные ляжки молоденькой прелестницы, украшенные тончайшими чулочками, и сладенькая голая киска, прикрытая почти невидимой телесной тканью. Молодой человек слегка склонил на бок голову, чтобы получше разглядеть это милое зрелище, затем вытянул руку с тростью, приподнял ею край кожаной юбочки и провел по ее ерзающей промежности металлическим набалдашником.
— Прошу... Отпустите! Не делайте этого! Если я действительно богата, я заплачу вам еще б
ольше! Только не делайте этого! — вдруг прорвало ее.
— Давай-ка дадим девочке легкую дозу для первого раза — ей явно нужно расслабиться, — не обращая никакого внимания на причитания Вики, бросил мужчина в сторону своей спутницы в сером. Та едва заметно приподняла уголок аккуратно подведенных плотно сжатых губ и тут же извлекла из сверкающей каменьями вечерней сумочки шприц на 1 кубик с уже имеющимся в нем веществом и передала его мужчине. Он зубами снял наконечник, звонко шлепнул Вику по бедру в чулке и тут же ввел иглу. Вика, изможденная борьбой, только часто дышала, чтобы не задохнуться, и, жмурясь, роняла слезы. Откинувшись на сидение, он с нескрываемым любопытством принялся ждать результата, пока тело его жертвы слегка не обмякло в руках амбалов. По сигналу его глаз девушку отпустили, и она, двигаясь и ощущая себя как в тумане, позволила придержать себя одному из телохранителей. Он развел в стороны ее ослабевшие руки, слегка прижимая ее к себе спиной. Ей с трудом удавалось удерживать голову, и он прислонил к ее щеке свою гладко выбритую щеку.
— Вот теперь совсем другое дело, — мягко, почти шепотом прошелестел сидящий напротив мужчина, — Ну, что, Виктория, будем знакомы. Я Виктор — тот, кому ты будешь принадлежать в ближайшие два месяца. Ты очень красивая девушка. Ты уже успела осознать это после потери памяти? — он слегка склонился вперед, опираясь локтем левой руки о свою ногу, а правой рукой поглаживая сначала ее безупречно округлое узкое колено, затем бедро наверху, а далее — с внутренней стороны. Телохранитель потянул ее назад, заставляя откинуться. Девушка дернулась, но нога Виктора не давала ей увернуться от ласки. От его чувственного прикосновения и от общей слабости ее ноги задрожали. Пальцы Виктора скользнули по сгибу бедра в промежности, пощекотали, погладили, распалили, медленно оттянули в сторону тонкие трусики, освободив губки, щелку и попку. Его наглый лисий взгляд и нахально улыбающиеся губы будоражили ее почти до тошноты, потому что она ощущала себя перед ним совершенно падшей, беспомощной и униженной. И еще она его ненавидела.
Когда Виктор прижал теплую ладонь к низу ее живота, а указательный палец к ее клитору и тихонько поводил им по кругу, девушка в очередной раз попыталась вырваться, но он тут же развел ее ноги в стороны гораздо шире, а телохранитель крепче сжал ее напрягшиеся было руки.
— Не дергайся и наслаждайся, — приказал он, — Неужели ты думаешь, что никогда не была в подобной ситуации? Быть не может... Ты всегда выбирала хороших любовников, — он лизнул свой палец и на этот раз поверхностно заскользил им по ее клитору, беззастенчиво глядя ей в лицо. Она пыталась сжать бедра, приподняться, вырвать руки — но все было бесполезно.
— Вы меня похитили, а теперь... насилуете..., — ее голос постоянно срывался на высокие нотки, — Вам за это грозит статья! Учтите, я так просто этого не оставлю!
Мужчина от удовольствия сощурил глаза, после чего снова облизал свой палец.
— Вот это уже очень похоже на бестию Викторию. Слушай, ты... Как тебя? — обратился Виктор к телохранителю со шрамом, сопровождавшему Вику, — Подними с пола контракт и зачитай леди то, на что она подписалась, — его палец продолжал вызывать в ней смесь противоречивых чувств и ощущений, начиная с отвращения и стыда, заканчивая возбуждением и томительным безразличием, — Статья 6, пункт 1 договора в общих чертах описывает предпочтения нашей клиентки.
Телохранитель поднял контракт, перелистнул пару страниц, откашлялся и начал читать.
— «6.1. Клиент выражает свое лояльное отношение к следующим категориям сексуального поведения:
6. 1. 1. подчинение и унижение Клиента непосредственным Исполнителем Договора;
6. 1. 2. принуждение Клиента к близости вопреки его желанию с Исполнителем или другими назначенными Исполнителем лицами;
6. 1. 3. эксгибиционизм в пределах замкнутого сообщества Клуба с полным соблюдением прав Клиента на нераспространение информации о его интимной жизни вне сообщества Клуба;
6. 2. Клиент выражает свое лояльное отношение к сексуальным техникам, указанным в Приложении №1 к данному Договору. Исполнитель оставляет за собой право выбирать угодные ему техники, не выходя за рамки Приложения №1, но при желании не применяя все вышеперечисленные техники, если таким образом он пожелает поощрить или похвалить Клиента за своевременное, точное и качественное исполнение его требований».
— Все, все... Спасибо. Достаточно, — усмехнулся молодой человек.
Вика чувствовала, как от шока холодеет сначала ее лицо, затем спина и ноги. Только под пальцами ее мучителя становилось все жарче и жарче. Он склонился чуть ниже к ее лицу, заглядывая в бегающие глаза. Самым постыдным образом она просто не могла ответить на его взгляд — открытый, ясный, бесстыдно веселый, насмехающийся, восхищенный, поэтому ей оставалось только разглядывать его мягкие темно-русые локоны, окаймляющие шею, его чувственные надменно искривленные губы и его безупречный, отливающий дорогим блеском черный костюм: только лучший шелк в неповторимом сочетании с тончайшей редкой шерстью.
— Я не могла согласиться на такое, — прошептала она из последних сил и нервно сглотнула.
— Ты не соглашалась. Ты мечтала об этом..., — таким же шепотом ответил он, убрал руку с ее уже пульсирующего бутончика и сжал ею ее подбородок, разворачивая к себе ее побледневшее от страха лицо. Ее черты пленили его как всегда. Это совершенное личико с обложки было создано именно для того, чтобы им любоваться: эти по-кошачьи лицемерные и завораживающе прекрасные глаза обещали свести с ума, эти губки должны были дарить блаженство, а сверкающие между ними белоснежные зубки доставлять волнующую боль. Его большой палец прошелся по ее нижней губке, слегка смещая ее то вправо, то влево, а затем проник к ней в рот. Вика сжала зубы и завертела головой. Первый эффект сильной слабости от вколотого ей препарата уже прошел — осталась только легкая нега и какая-то муть в голове, как от алкоголя. Тем не менее, вырываться в любом случае было совершенно бесполезно — телохранитель только подтолкнул ее ближе к этому извергу с лицом херувима.
— Открой рот, если не хочешь, чтобы тебя прямо сейчас по очереди поимели назначенные мной лица, — вкрадчиво произнес он, и, когда ее зубки разомкнулись, ввел палец ей в рот, — Соси... Не станешь же ты отрицать, что мои прикосновения тебе приятны?
Вика послушно сжала его палец губами, заставляя себя забыть обо всем, не думать, не анализировать, отвлечься. Лишь бы эта экзекуция поскорее закончилась!
— Не чувствую твой язычок... Вот так... И смотри мне в глаза... Умница...
По ее щекам снова потекли слезы, губы бессовестно горели от его ласки, но она смотрела в его блестящие глаза, требуя от себя быть сильной, быть смелой, быть терпеливой. Когда он оставил в покое ее дрожащие губки и снова тронул ее внизу, она поняла, что вся потекла, потому что на этот раз его пальцы уже двигались по скользкой горячей влаге у нее внутри, а затем покрывая ею ее голые лепестки и клитор. Вика невольно издала тонкий стон и тут же вспыхнула, сама не понимая, как могла так выдать свою слабость.
— Я смотрю, тебе нравится? — прошелестел он, вдруг подхватывая ее под колени и слегка потягивая на себя так, чтобы она не сидела, а полулежала на сидении, опираясь о его ассистента спиной.
Вика безвольно всхлипнула, но сопротивляться не посмела, тем более что два его пальца то осторожно проникали в ее возбужденную сочную щелку, совершая там несколько мучительно медлительных движений, то снова начинали скользить по ее до боли растревоженному бутончику. Ее голова стала невольно метаться, дыхание участилось, к горлу подступал ком. Желание испепеляло ее, уничтожало, лишало разума. Она старалась убедить себя, что двигает бедрами навстречу руке своего мучителя вовсе не из покорности ему, вовсе не из потребности удовлетворить свою похоть, а лишь потому что желает избавиться от его беспощадных прикосновений.
Когда автомобиль притормозил на светофоре, Виктор вдруг прекратил ее пытки. Он снял пиджак, а затем медленно расстегнул брюки и обнажил торчащий дыбом член.
— Не надо, — замолила она, плача и в то же время понимая, что все это неизбежно, что она попалась, что спасать ее некому, а взывать к жалости бесполезно.
— Отпусти ее, — вздохнув, молвил Исполнитель и, дождавшись, пока его приказ будет выполнен, вдруг грубо перехватил Вику за руки и властно потянул на себя.
— Расстегни ей платье, — потребовал он у телохранителя, который тут же потянул сзади ее молнию.
Если бы ее реакция не была замедленной, если бы ее не одолевала слабость и истома, если бы ей не было так страшно, если бы он не был таким сильным, она ни за что бы не допустила того, что произошло. Только сил на сопротивление у нее не осталось никаких — ни физических, ни моральных, поэтому в следующую секунду она обнаружила себя сидящей верхом на коленях у своего насильника. В ее помутившемся сознании вертелись сотни бессвязных мыслей. Чтобы не упасть, она в первый момент ухватилась за плечи Виктора, потом практически тут же попыталась его оттолкнуть, но было поздно — его руки сомкнулись вокруг ее тонкого гибкого стана. Она вдруг обнаружила, что грудь ее обнажена, а его искривленные той же порочной улыбкой губы приближаются к ее торчащему смуглому соску, теребят его, посасывают и кусают. Она лишь на миг закрыла глаза, позволив себе насладиться блаженством от его близости, а потом и вовсе обезумела, позволяя ему беспрепятственно гладить и сжимать собственное тело, целовать собственную кожу, заставлять ее саму плавно двигаться у него на руках, ища истинной близости, проникновения и успокоения пылающей плоти.
Она совсем потеряла ощущение времени, также как и места, где находилась. Три безмолвные наблюдающие за ними фигуры потеряли для нее всякое значение, особенно когда Виктор одним мощным движением вдруг опрокинул ее на сидение, навалившись сверху и прижимая к холодной мягкой коже обивки над ее головой ее почти безвольные кисти. Они горячо дышали друг другу в лицо, и ее не покидало какое-то приторно-сладостное и в то же время до безумия волнительное ощущение, что она знает этого человека, и, возможно, поэтому ее тело отвечает на его прикосновения так безудержно. Он замер над ней на некоторое время, медленно обводя взглядом ее совершенное личико: приоткрытые подрагивающие пухлые губки; заплаканные, в панике мечущиеся, прекрасные бархатисто-серые глаза; трогательно округлый подбородок и залившиеся кукольным румянцем щечки. Он склонился к ней еще ниже, почти касаясь губами ее губ и совершая несколько обманных движений, имитирующих поцелуй. Вика не знала, что на нее нашло, только она приподняла подбородок ему навстречу, чувствуя, как мурашки бегут по всему ее телу.
— Уже вошла во вкус, похотливая сучка? — ядовито прошипели его губы, и Вику в очередной раз опалило жаром. Его лучистые глаза горели от страсти, а хищная белозубая улыбка беса заставляла пылать всю ее кожу. Вика сжала зубы и заставила себя выдержать его взгляд, понимая, что вырваться у нее все равно нет ни малейшего шанса. В этот момент он легко двинул бедрами, входя в нее и замирая внутри. Вика тут же закрыла глаза, зажмурилась и задышала еще чаще, умоляя себя успокоиться.
— Поцелуй в губки еще нужно заслужить..., — жарко прошептал он ей в ухо, задевая его губами и щекоча душистыми ухоженными локонами ее лицо и шею. Его бедра то двигались медленно и плавно, то замирали, заставляя ее нервно вздрагивать всем телом и невольно совершать все новые и новые попытки высвободить хотя бы руки. Она с отчаянием осознавала, что внутри нее с каждой секундой возрастает напряжение, что телохранители, сидящие всего в метре от них, смотрят на ее обнаженную грудь и ноги, что мужчина, который насилует ее сейчас, над ней смеется, потому что она фактически сама ему сдалась пусть даже под воздействием какого-то препарата. Она ненавидела себя за это, но вся ситуация и этот незнакомец буквально сводили ее с ума.
— Пересядь и подержи ей руки, — бросил Виктор в сторону, и один из телохранителей в миг оказался на сидении за головой Вики, перехватив ее запястья. Виктор приподнялся над ней, одной ногой упираясь в пол, другой — в кожаную обшивку, на которой она лежала, погладил ее лицо, шею, убрал с лица растрепавшиеся волосы, больно сжал щеки одной рукой, снова беспощадно прошелся большим пальцем по губам, сдавил горло и вдруг резко шлепнул по щеке. Вика вскрикнула от неожиданности, хотя было не особенно больно, скорее удар подействовал отрезвляюще. Только прежде чем она успела опомниться, пощечина обрушилась на другую ее щеку, а затем его пальцы смяли ее грудь, оттянули сосок, перешли к другому.
— Какого черта?! — захлебнулась в гневе она и рванулась изо всех сил, пытаясь встать, тут же убедившись в совершенной бесполезности собственного сопротивления и получая новые шлепки по щекам и по груди. Она задохнулась, словно от ушата ледяной воды, и тут же сосредоточила взгляд на злорадном лице Виктора, его надменных губах и испепеляющих колючих глазах, а затем почувствовала глубокие, жесткие удары внутри, заставившие ее изогнуться дугой и застонать. Когда ей показалось, что вожделенный конец уже близок, насильник снова почти что замер, заставил взять в рот палец, увлажнил и погладил им губы, отвесил пощечину, еще одну, снова растерзал грубыми ласками ее соски и небольшие упругие округлости грудей. Вике уже было плевать на гордость, она только нетерпеливо извивалась, блуждая затуманенным взором по его статной мощной фигуре в черной рубашке и роскошном узком жилете, расшитом вычурными шелковыми узорами. Глаз на какое-то мгновение задержался на блестящей черной полоске зажима для галстука с крупным каплевидным бриллиантом. Но потом она вдруг отключилась, потому что его пальцы очень нежно прошлись по низу ее живота и заскользили по ее бутончику, даря долгожданную вожделенную ласку. Вика инстинктивно сжала бедрами стан своего мучителя, застонала и задвигалась всем телом, стараясь подчинить себе партнера. Стоило ей ощутить внутри его горячую пульсацию и услышать его низкий стон сквозь сладострастную усмешку, самоконтроль ей отказал — она задрожала, задохнулась и отдалась волнам безудержного блаженства.
Не дав ей опомниться, тяжело дыша, Виктор поднялся, медленно заправил рубашку и застегнул брюки. Вика лежала тихо, как мышка, но вдруг начала всхлипывать, а щеки ее в очередной раз обожгли слезы.
— Я не могла, не могла согласиться на такое..., — горячо зашептала она дрожащими губками. Виктор с трудом пересилил порыв успокоить ее и приласкать. Он взял из рук телохранителя договор и журналы, и бросил их девушке на живот. Она вздрогнула, как от удара, потому что защититься ей было нечем.
— Отпустишь ее, когда я уйду. Пусть приведет себя в порядок, и доставь мне ее в клуб к одиннадцати.
— Я не хочу! Я буду кричать! Ты сволочь и моральный урод! Мерзкая тварь!
— Именно таких ты всегда и предпочитала. Кстати, надеюсь, ты не рассчитываешь, что я всегда буду с тобой столь снисходителен, — беспристрастно бросил он ей через плечо и добавил в сторону держащего ее охранника, — Рот ей заткни.
Автомобиль притормозил у здания Гранд-Опера, и молодой человек с этими словами покинул автомобиль в сопровождении своей дамы и телохранителя. Вика, вдруг ожив и набравшись изрядного запаса злости, к тому моменту начала яростно отбиваться и закричала бы, если бы широкая мужская ладонь не пережала ей рот, превратив ее вопли в беспомощное мычание. Собственное бессилие бесило ее, унижение придавало сил, но борьба была не равной, хотя укусить и исцарапать охранника ей, вроде бы, удалось. Тем не менее, когда она осталась в роскошном, сонно мерцающем салоне со своим надсмотрщиком наедине, воля ее опять иссякла, к тому же она почувствовала, наконец, боль, потому что первый шок у нее прошел. Она обнаружила себя стоящей на коленях на полу и уткнутой лицом в сидение с выкрученной за спину рукой и с зажатым ртом. Она затихла, пытаясь унять дыхание. Грубая горячая мужская рука отпустила ее рот, все еще удерживая руку.
— Я убью его... убью его... убью его..., — остервенело бормотала она и глотала слезы, с омерзением чувствуя, как по бедрам стекает что-то теплое.
Когда дыхание Вики сровнялось, ее тюремщик ослабил захват.
— Чем больше будешь ерепениться, тем больше проблем будешь иметь, — равнодушно заметил он, пробуя пальцами кровавую царапину на щеке.
— Пошел ты! — злобно рявкнула она, вырвалась, наконец, кое-как встала и пробралась в противоположный конец автомобиля, забравшись там в угол у окна. Ее взгляд упал на собственные беспощадно изорванные на коленях чулки. В ее душе зажглась ненависть — она поднималась откуда-то из глубины груди, сдавливала горло, неистово пульсировала в висках.
«Я убью этого мудака! Убью!» — смаковала она в мыслях кровожадный призыв собственного уязвленного самолюбия, — «Кто бы он ни был. Я упеку его за решетку! Но... два месяца! Он сказал, что это будет длиться два месяца...»
На некоторое время Вика впала в прострацию, сжавшись как пружина и уставившись невидящим взглядом в проносящийся за толстым тонированным стеклом размытый ее собственными слезами ночной город. Затем она вдруг встрепенулась.
— Подай мне эту вашу макулатуру, — холодно бросила девушка приказным тоном телохранителю со шрамом. Он, кажется, не ожидал такого обращения в свой адрес, но не ослушался. Полистав договор, Вика поняла, что просто не в состоянии сосредоточиться на юридическом тексте, да и содержание его пугало ее настолько, что разум просто давал сбой. Нужно было успокоиться, прийти в себя, все выяснить... Она открыла журнал, нервно перебрала слегка дрожащими пальцами измявшиеся страницы, пока не наткнулась на свое фото и крупный заголовок: «Скандально известная фотомодель Виктория Rаvеn пускает кровь новой жертве». Вика нахмурилась и пробежалась взглядом по пляшущим перед глазами буквам: «... избила расческой собственного стилиста, нанеся множественные повреждения... « Вика отбросила журнал, не обращая никакого внимания на следящего за ее действиями охранника и взялась за следующее глянцевое издание. «Известная двадцатидвухлетняя фотомодель Виктория Воронова, главным дебютом которой стало шоу Prаdа в Милане в прошлом году, за которым последовало успешное участие в показах таких известных модных домов как Miu Miu, Ninа Ricci, Lоuis Vuittоn, недавно получила в прессе за свое скандальное поведение и говорящую фамилию кличку Rаvеn. На этот раз Викторию обвиняет в измене ее последний бойфренд, популярный актер Джереми Мортон, который утверждает, что застал свою пассию в постели с полным составом канадской рок-группы Grееnlаnd Shаrks. Девушка при этом пребывала в состоянии алкогольного опьянения. Что толкает Викторию от одной грязной интрижки к другой, для почитателей ее несомненного таланта модели и сногсшибательной внешности до сих пор остается загадкой...»
Вика нахмурилась и бросила косой взгляд на мужчину со шрамом. Выражение его лица напоминало разве что о надписи на вратах ада о бессмысленности всякой надежды. Тем не менее, она взяла себя в руки и мрачно спросила:
— Все это правда или всего лишь выдумки желтой прессы?
— Я никогда не интересовался твоей личностью, — не удостоив девушку взглядом ответил он.
— Вашей. Больше никогда не обращайся ко мне на «ты».
Охранник расплылся в наглой улыбке и на сей раз развернулся к ней, окатив волной презрения.
— Кто ты такая, чтобы что-то мне диктовать?
Вика сузила глаза.
— Если верить вот этим статьям — известная состоятельная топ-модель с поганым характером и, значит, готовая при случае идти на крайние меры без сожаления. Например, на месть или на подкуп. А вот кто ты такой?
Похоже, ей удалось привлечь его внимание, поэтому она продолжила.
— Расскажи мне, что ты знаешь.
— О чем? — настороженно сузив глаза, уточнил он.
— Обо мне. Об этом типе. О... клубе... Черт возьми, о чем-нибудь!
— Все, что тебе нужно знать, содержится в переданном тебе документе, — презрительно сцедил он сквозь зубы.
— Хорошо. Я поняла.
— Ты ничего не поняла. Ты просто не знаешь, с кем имеешь дело.
— Так узнаю, не сомневайся.
На миг глаза жертвы и надсмотрщика встретились. Вика надеялась, что несмотря на весь ее жалкий вид и положение, этот тупой амбал сумел уловить искру вызова в ее взгляде. В конце концов, что ей еще было терять?
187