Уверенным шагом Екатерина вышла из подъезда в апрельскую прохладу — и лицом к лицу столкнулась с высоким немолодым мужчиной, кого-то ждущим у дверей её дома.
— Добрый день, — вежливо поздоровалась Екатерина. Она не припоминала этого человека среди своих соседей, и ей отчего-то было тревожно — не по-хорошему тревожно.
— Кому добрый, — усмехнулся мужчина в седеющие усы, — А кому не очень, Елена Петровна.
Он произнёс это чужое имя с нажимом, и, услышав его, Екатерина дёрнулась, как от удара. Больше всего на свете ей захотелось вернуться в подъезд, захлопнуть дверь — и чтобы с хлопком двери усмехающееся лицо растворилось навеки, исчезло, как сон... Теперь-то Екатерина узнавала этого человека. Тогда он, конечно, был куда моложе, но некоторые черты не стираются временем.
— Что вам нужно от меня? — холодно спросила женщина, пытаясь зачем-то скрыть свой ужас.
— Ну можешь, например, оживить мою сестру.
— Не могу. А вот в полицию позвонить вполне могу.
Услышав эту беспомощную угрозу, собеседник рассмеялся неприятным каркающим смехом.
— Так звони же быстрее, Лена! Чего ты ждёшь-то? Это будет лучший новостной заголовок года.
Из этого и впрямь вышел бы неплохой заголовок, в этом Екатерина не сомневалась. Люди любят чернуху. И красивых женщин. А уж чернуху с красивыми женщинами...
— Почему сейчас? — спросила только она.
— А сама-то не угадаешь?
— Выборы? Но... ты вообще чей враг, мой или Андрея?
— Ваш, Леночка. Ваш. Брак — это, знаешь ли, не пустой звук. Хотя постой... дай-ка угадаю: твой муженёк не в курсе некоторых кусков твоей биографии и знать не знает о полном комплекте твоих врагов?
Заливаясь краской, Екатерина кивнула — и тут же возненавидела себя за этот опрометчивый кивок, делающий её ещё более уязвимой (если было куда более).
— Ты сейчас куда? — будничным тоном поинтересовался мужчина.
— В парикмахерскую.
Мужчина окинул Екатерину оценивающим взглядом.
— Нет нужды. Твои волосы и так в полном порядке. Поехали со мной.
— Куда?
— Узнаешь.
— А если я не поеду?
— То прямо сегодня у одной милой дамы наступит день раскрытых карт, к которому она, кажется, не вполне готова.
Екатерина знала этого человека и не сомневалась, что тот не блефует.
— Хорошо, я поеду.
Он подошёл к ожидающему у подъезда автомобилю и с насмешливой галантностью распахнул перед Екатериной дверь. Не сопротивляясь, та зашла. Они оба сели на заднее сиденье, и машина плавно тронулась.
Асфальт негромко шуршал под колёсами, мегаполис проносился мимо — а Екатерина молчала, и в голове у неё вместо мыслей качался густой неприятный туман. Она понятия не имела, куда её везут — но без толку было звонить в полицию или кидать смс подруге. О муже и речи не шло. Хотя... Пробиваясь сквозь туман, в голове у неё шевельнулись воспоминания со свадьбы — розы, шампанское, белые кружева, смешные голуби с беззаботными бусинками глаз... «Я предала его ещё тогда», — упрекнула себя Екатерина с тоскливым отчаянием, — «Я не имела права». О чём она только думала тогда? О любви. О счастье. О том, что с новым паспортом в новом городе начинается новая жизнь. А она не начинается... Если верить в переселение душ, то новую жизнь тебе может подарить лишь смерть. А если не верить, то и вовсе быть не может никакой новой жизни.
— Зачем тебе это всё, Карим? — спросила Екатерина тихо и бесцветно.
— Ты правда хочешь ещё один раз обсудить концепцию мести?
— Но мне-то, за что ты мстишь мне? Я не убивала!
— Действительно, только записки таскала, чего такого-то! — захохотал Карим. — Объясни теперь это избирателям твоего мужа.
Им не объяснить — Екатерина знала. Она, конечно, ни в чём не была виновна, и на её руках не было крови. Но жена политика — как и жена Цезаря! — должна быть выше подозрений. Выше рассуждений о вине или невинности дочери преступника; подростка, таскающего записки неведомого ему содержания — оно откроется лишь потом, позже... Когда ад случится на Земле и заберёт этого подростка себе.
— Им я не объясню. Но тебе, тебе-то зачем меня мучить? Я никого не убивала. Ты при мне убил мою мать.
— Она была шлюхой бандита и сдохла, как шлюха бандита.
— Она была мамой! Моей мамой! — закричала Екатерина, и слёзы всё-таки выступили у неё на глазах, размывая аккуратную подводку.
Машина остановилась. Мегаполис закончился, и вокруг был бор. Воздух был свеж и ароматен.
— Вылезай, — Карим толкнул Екатерину в грудь, и та, не заставляя себя ждать, выбралась наружу.
— Как ты думаешь, бандитская дочка, мы убьём тебя здесь и сейчас или нет?
Екатерина полной грудью вдохнула весенний аромат терпкой хвои, будто бы шепчущий о бескрайнем будущем и о новой жизни. Какие-то птахи беззаботно щебетали в сосновых ветвях.
— Если честно, то мне плевать.
Это не было честным ответом, и Карим это знал.
— Пройдёмся, поговорим?
— Как скажешь, — Екатерина безразлично пожала плечами. Предательская дымка перед её глазами не спешила рассеяться — не каждый день тебя настигает твоё прошлое, оставляя дымящиеся руины от твоей устроенной и успешной жизни. Голова у Екатерины кружилась, и ей пришлось опереться на жилистую руку Карима.
— Ну-ну, только дамских обмороков не хватало! — буркнул тот. Но Екатерина и сама не была любительницей дамских обмороков.
Водитель машины шёл за ними в нескольких шагах — человек-шкаф с непроницаемым лицом и короткой стрижкой.
— Ты спрашивала, чего я хочу от тебя. А ты? Ты сама чего хочешь-то теперь?
— Чтобы тебя не было ни в моей жизни, ни в чьей-либо ещё, — ответила Екатерина с холодной уверенностью.
— Чтобы меня не было! — зло расхохотался Карим, — Ну, с этим неплохо умел разбираться твой папенька, да? Чтоб вот так вот раз — и не было человека... Ка
кая досада, что мы скормили твоего папеньку рыбам!
Отец Екатерины, Петя Мечник, держал Висоянский район не по-доброму, не по-человечески — и когда час пробил, самосуд над ним тоже вышел не очень-то добрый. Старший сын погиб, когда штурмовали дом — а вот самого Мечника с женой и дочерью взяли живьём. Через два дня побоев Мечник умер, и его изуродованное тело выкинули в реку. Четырнадцатилетняя Лена кричала тогда, что тоже всех утопит — только живыми. И иногда вытаскивая, чтобы дольше мучались. Но это были просто слова, а новой реальностью для Лены и её мамы стал холодный тёмный подвал, и голод, и ежедневное насилие. Через два года убили маму, а ещё через год Лена смогла сбежать.
— Я не отрицаю, что я — дочь Пети Мечника. И вполне возможно, что он действительно убил твою сестру и других родных. Но я — я не он! У меня абсолютно другая жизнь, семья, дочь... Когда я орала тогда, девчонкой, про месть — я была не в себе. Но знаешь... твоя сестра наверняка не заслуживала смерти — а вот ты, ты заслуживаешь всего, о чём я тогда орала...
— Эк тебя понесло-то. Надоело слушать, давай к делу. Многочисленным избирателям твоего мужа будет очень интересно узнать, что он женат на дочери небезызвестного Висоянского Мечника, а вот ты, я так полагаю, это всё предпочла бы огласке не предавать. Так?
— Так.
— Тогда пойдёшь сейчас со мной и будешь делать всё, что тебе скажут.
— А какие у меня есть гарантии, что в этом случае мне обеспечена тишина?
— Да никаких! — Карим сплюнул на дорогу. — Зато если будешь артачиться, то вот тебе моё честное слово: завтра всё будет в газетах и в эфире. Хотя нет, сейчас ещё рано... думаю, смогу управиться даже и сегодня.
— Ясно. А как насчёт того, что я сама сейчас позвоню каждому знакомому журналисту по очереди и объясню, что Андрей никогда ничего не знал?
— А сама-то как думаешь — поможет? Леночка, я не понимаю, кто у нас тут жена политика: ты или я?
— Ясно.
В этот момент телефон Екатерины завибрировал, издавая неуместную весёлую трель.
— Кто?
— Парикмахер.
— Сними, скажи, что отменяешь.
Екатерина сняла трубку, и звериная тоска сжала её сердце. Там, на связи, была её жизнь — не та, которая была дана ей от рождения, а та, которую она выстроила себе сама и полюбила.
— Непредвиденные обстоятельства. Я всё оплачу и позвоню перезаписаться завтра. Простите, — сказала Екатерина своей жизни в трубку и сбросила звонок.
— Вот и молодец, — усмехнулся Карим и, шагнув к ней, сильно сжал её грудь.
Екатерина поморщилась от боли и отвращения, но не двинулась.
— Так будешь делать, что тебе говорят?
— Был бы у меня выход! Буду.
— На колени, — приказал Карим.
— Прямо здесь?
— Ты, мразь, слушаться будешь или вопросы задавать?
Прямая, как палка, Екатерина опустилась на песчаную обочину. Перемешенные с песком мелкие камешки болезненно впивались в её обтянутые толкими колготками колени, но она не издала ни звука. Карим взглянул на неё сверху вниз и плюнул в её уложенные волнистые волосы. Екатерина молчала, и тогда Карим расстегнул ширинку, доставая свой наполовину вставший член.
— За четверть века я успел соскучиться по твоему рту, бандитская блядь.
Екатерина медленно всосала член Карима, и у неё во рту он начал разбухать, приближаясь к своему полному размеру. Головка уткнулась ей в горло, но Екатерина умела делать минет. Голова её задвигалась, постепенно наращивая темп, и дыхание Карима сделалось вскоре частым и хриплым. Его ладони легли ей на затылок, и вот он уже насаживал женщину на свой член, удерживая её за волосы.
— Глаза открой! — прохрипел Карим, увидев, что Екатерина не смотрит.
Она послушалась, и тут же ей в глаза полетел плевок. Не прекращая сосать, она вытерла липкую слюну тыльной стороной ладони, и в этот момент член у неё во рту запульсировал. Карим громко застонал, и струя горькой спермы потекла ей в горло. Она попыталась отодвинуться.
— Глотай, сука, до капли! — выдохнул Карим, отвешивая Екатерине несильную, но унизительную пощёчину.
Посмотрев в сторону, Екатерину заметила безмолвного водителя. Он стоял шагах в пяти, и лицо его было по-прежнему бесстрастным, но правая рука была между ног — он мял свой член сквозь штаны.
— Иди-иди, работай дальше, — приказал Карим Екатерине, кивая на водителя.
Встав с песка, она подошла ко второму мужчине и посмотрела тому в глаза. Она знала, что Карим никогда никогда не пощадит её — но этого человека она видела впервые, и какая-то инфантильная надежда дёрнулась в ней вопреки всему. Вдруг водитель пожалеет её? Отпустит? Она не знала, как это может быть, но надеялась...
Грубо схватив Екатерину за волосы, мужчину потянул её вниз.
— Ты вроде хорошо сосёшь, сука, — пробомортал он, расстёгивая штаны и выпуская наружу налитый кровью член.
Это были первые слова, которые она услышала от него — и инфантильная надежда, вильнув хвостом, уплыла в небытие.
Водитель трахал её грубо, вталкивая свой детородный орган в самое горло Екатерине, и она давилась, и задыхалась, и с трудом сдерживала рвотные позывы. Колени её немилосердно болели из-за впивающейся в них гальки.
— Так тебе, бандитское отродье, — рычал водитель, вдалбливаясь Екатерине в рот.
Она была почти счастлива, когда, взревев, он всё-таки кончил, излив ей в рот новую порцию семени.
— А теперь я хочу поссать, — усмехнулась Карим, поворачивая не успевшуюся опомниться Екатерину к себе. — И если ты не хочешь запачкать свою красивую одёжку, то тебе придётся всё выпить, тварь.
С этими словами он направил свой член в лицо Екатерине, и та едва успела поймать губами мощную жёлтую струю. Она торопливо сглатывала мочу Карима, но не успевала, и неприятно пахнущие капли обрызгали ей лицо, затекли за шиворот... Наконец всё закончилось, и Екатерина обессилено опустилась ладонями на песок.
— Пошли в машину, — сказал ей Карим. — Если ты думаешь, что это всё, то ты крупно ошибаешься!
Екатерина не думала, что это всё. Она понимала, что её апрельский ад только начался.
209